А те, за кого они будут пить летом, в январе 1942-го, отправились из Петьково, в сторону Можайска. Оставался вопрос не закрытый с Хрюкиным. "Трояны" докладывали, что Артур Макарович обосновался в деревушке Захнево и закосив там под контуженного дурачка, прижился в баньке сердобольного местного жителя. Сидит безвылазно.

– Поехали в Захнево,– предложил Михаил Сергею.

– Поехали. На чем? Верку с Леркой свистнем?

– А почему бы и нет? Два офицера на лошадях – нормально. Не ловить же попутки? А может, танк сюда выдернем? Заодно слегка тут повоюем,– Михаил потер ладони.

– Хватит, Миха, воевать за других. Мне кажется, что и в октябре мы тут напрасно засветились. Толку ноль. Всех, кого мы тормознули тогда и считай дивизию сколотили, эти мудаки в барашковых папахах, тут же под гусеницы немецких танков положили. Шапки бараньи и головы тоже. Не останови мы мужиков, так они ведь мелкими группами добежали бы до самой Москвы, глядишь, и живы бы остались. А так… Раскатали их траками, в один день. Ты веришь, у меня кулаки чесались, проехать по тылам нашим же и передавить там все штабы к чертовой матери, вместе с маршалами этими шизанутыми. Пользу бы принес Родине гораздо большую этим, чем несколькими днями боев у Колоцкого монастыря. Силиверстович с Павловичем еле отговорили. Знаешь, такое складывается впечатление, что войну мы выиграли вопреки этим говнюкам. И если армиями бы командовали не эти гниды, то она закончилась бы на пару лет раньше. Никогда, ни в одной войне Россия не побеждала с такими потерями по отношению к интервентам. Всегда был счет в нашу пользу по погибшим. И ведь что обидно-то… Если бы армия действительно была плохо вооружена… Сволочи звездастые.

– Не все. Были и настоящие люди, которые, сначала думали о стране, а потом о себе. Вот они-то и командовали… Вопреки… По штабам, говоришь, прокатиться хотелось? Без тебя скоро Иосиф Виссарионович так прокатится, что начнут командовать, как миленькие. На него потом, правда, лет пятьдесят все валить будут и врать, что у нас танков в начале войны меньше, чем у немцев было. А что им оставалось делать? Правду рассказать? Так их бы за такую правду бабы русские, взбунтовавшись, порвали бы в клочья. А так вон памятники конные им стоят. Кого ни возьми. Но и умирали все по-скотски. Возьми хоть Жукова. В коме месяц валялся, пока Господь прибрал, а перед этим пять лет паралича. Им колья осиновые через одного нужно было вбивать, чтобы души их черные из тел их гнилых выползти могли. Мы им, конечно, не Судьи, но и без нас есть кому Судить, так что оставь Ему это. Жаль, конечно, что столько народу угробили, не за понюх табаку, но судьбы народов, как и судьбы отдельных людей, самими же народами избираются. Наш, себе такую кровавую избрал.

– Да кто же его спросил? Погнали на убой, как скот.

– Ошибаешься. Выбор был предоставлен каждому. И каждый выбрал, а в результате мы получили, то, что получили.

Народ в какой-то момент, перестал быть народом. Забыл себя. Стал скотом. Вот и погнали его, в забытьи, как скот.

Так что, танк или лошади?

– В танке, конечно, комфортнее, а с лошадьми веселее,– Сергей полез в карман и достал монету.– Орел – танк, решка – лошади,– швырнув монету вверх, он промахнулся, пытаясь ее поймать, и она упала в сугроб, пробив в нем щель.

– Вот блин, похоже, что ребром вниз зависла,– Сергей начал разгребать снег и, добравшись до монеты, сплюнул: – Точно. Что делать?

– Примем среднеарифметическое решение – я на танке, ты на лошади,– предложил Михаил.

– Да ну тебя. Бросаю еще раз,– Сергей опять подбросил монетку и на этот раз поймав, шлепнул ее на запястье левой руки,– Орел. Танк, значит. Свастику не забудь изобразить, я звезду и надпись "За Родину" стирать не стал.

– Лень что ли было?

– Некогда, к тебе спешил.

– Ну да, вдруг бы опоздал,– Михаил огляделся по сторонам. Они уже вышли из деревни, и она темнела черными стенами изб из завалов снежных, дымя в лунном свете десятками труб. Танк появился на околице, выкрашенный в серо-белесые пятна, с синюшными оттенками и на фоне снега выглядел призрачно. Добавив на башню крест, Михаил вскочил на гусеницу и полез в люк: – Чего хлеборезкой щелкаешь?– спросил он у Сергея.– Ныряй на место механика.

– Я не щелкаю, я думаю. Может, все же лучше Верку с Леркой было вызвать? Они, в отличие от этого монстра, сами знают куда скакать. А этим рулить нужно. А?

– Б. Проехали. Жребий брошен, как Гай Юлий Цезарь любил говаривать,– откликнулся Михаил сверху.

– Нашел, кого вспомнить, в рот ему компот,– пробурчал Сергей, ныряя в люк механика-водителя.

Час спустя танк уже скрежетал гусеницами в сторону Рузы, прижимая к обочинам редкий в ночное время автотранспорт. Гремел фронт на востоке совсем близко, глухо ворочаясь в морозном воздухе, звуки падали на пределе слуха пока, доносясь отголосками ночных бомбежек и минометных обстрелов, по заранее пристрелянным площадям.

Двигатель танка урчал едва слышно и Сергей, сидящий за пультом управления, начавший дремать, предложил остановиться на привал и до утра покемарить.

– Загоняй в лес,– согласился с ним Михаил, у которого от мерного покачивания салона, глаза тоже начали слипаться.

Выбрав первую же встречную проплешину, Сергей резко свернул влево и вломился в мелкий еловый подлесок, торчащий едва верхушками из сугробов. Танк, не снижая скорости, проломил метров пятьдесят и, остановившись, медленно вполз в снежную гору, которую взгромоздил впереди себя, замаскировавшись в ней, таким образом, совершенно. А еще через час, северный ветер с воем припорошил следы траков, и выпрямившиеся сосенки снова облепило снегом.

Утро хмурое высветило дорогу на Рузу, совершенно не пригодную для передвижения, какого либо транспорта, кроме танков и привыкшие уже к русским зимним сюрпризам немецкие дорожные службы, именно их и запустили с обеих сторон, использовав трофейные КВ, с нацепленными на них бульдозерными ножами. Эти пару десятков километров стали своеобразной дорогой жизни, по которой в дневное время можно было перебросить с одного фланга на другой группы армий "Центр", материально-технические грузы, а также вывезти в Можайск к железной дороге раненых и обмороженных. Дорожники прилагали, просто героические усилия и каждому солдату здесь можно было выдавать крест за доблесть и самоотверженность, но крестов железных на всех не хватало, зато деревянных, березовых могло хватить на весь Вермахт. Просторы российские, пугающие масштабами своими, вгоняли в уныние немецкое командование, и армия продолжала воевать здесь по инерции, мечтая о том, как бы унести отсюда ноги. Из этого Ада. Немецкие солдаты, поняли что Ад – это не жуткая жара – а жуткий холод и Он не в загробном мире, а в этом – в России. Зачем ТАКОЕ пространство Германии они не могли понять и, выплевывая вместе с кашлем куски обмороженных легких, умирали на этом пространстве, проклиная своих начальников. Фюрера в частности. Именно здесь, в подмосковных полях заснеженных и заболоченных лесах, появилась короткая фраза из двух слов.– "Гитлер капут". Ее впервые произнес кто-то из немцев, сдаваясь в плен, подняв обмороженные руки. Только сам Фюрер с этим был не согласен и используя экономический потенциал всей Европы, пытался доказать, что это не так. Европа, якобы стонущая под каблуком оккупанта, напряглась, выдавая рекордные количества продукции военной, и пополнила ряды Вермахта миллионами своих граждан, которых не брали в Вермахт, но с удовольствием вербовали в Ваффен СС. Дивизии эсэсовские, как поганые грибы наполнили Европейские города, сформированные из кого угодно, русских, украинцев, эстонцев, голландцев, французов. Нет ни одной страны европейской, пожалуй, которая могла бы похвастаться, что не пополнила эти подразделения своими согражданами, в том или ином количестве. Даже джентльмены с кислыми лицами, с берегов загаженной ими Темзы, из Туманного Альбиона, не исключение и III-ий Рейх не оставил их без внимания.

БРИТАНСКИЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ КОРПУС. Сформирован по инициативе Дж. Амери в янв. 1943 под названием Легиона Святого Георга (St. Georgs-Legion) из добровольцев, выходцев из Великобритании и стран Содружества. В его состав вошло всего 54 британских добровольца. В янв. 1944 легион был переименован в Британский добровольческий корпус и в феврале 1945-го включен в состав III танкового корпуса СС. Б Д К фактически никогда в боях участия не принимал и лишь его небольшая часть сражалась в последние дни войны в Берлине (в составе моторизованной дивизии СС «Нордланд»). Военнослужащие носили германскую форму, обычные знаки различия и эмблемы СС, а также манжетную ленту с надписью готическим шрифтом «British Free Corps», нашивку с тремя английскими львами и шеврон с британским флагом.

Известные военнослужащие Британского корпуса:

– Англичане: унтерштурмфюрер СС Уильям Ширер, обершарфюрер СС Томас Хеллер Купер, Томас Фримен, Джон Эрик Уилсон, унтершарфюрер СС Франсис Поль Метон, Франсис Джордж МакЛерди, роттенфюрер СС Уильям Чарлз Бриттен, штурм¬ман СС Альфред Вивиан Минчин, Норманн Роуз, 1енри

Симондс, СС-манн Френк Экстон, Гарри Бэтчелор, Эдуард Кеннет, Блекман, Альфред Браунинг, Чепмен, Уильям Кларк, Фредерик Крофт, Джордж Крофт, Клиффорд Доуден, Рой Ральф Фат-чер, Сирил Нейнес, Роберт Хейд-жес, Уильям Хоу, Эдвуард Джейксон, Томас Киплинг, Роберт Генри Лейн, Джон

Лейп Денис Джон Лейстер, Фредерик Левис, Уильям Миллер, Эрнст Ничоллс, Гарра Найтингейл, Томас Перкинс, Эрик Плисантс, 1ер-берт Роулендс, Джон Уилсон;

– шотландцы: унтершарфюрер СС Хью Уилсон Кови, СС-манны Уильям Александер, Александр Мак-Киннон, Чарлз Манне, Джон Сомер-вилль;

– австралийцы: СС-манн Рональд Беркер, Роберт Чипчейз, Альберт Стоукс, Лайонел Вуд;

– новозеландец: унтершарфюрер СС Рой Николас Коурлендер;

– канадцы: Артур Джеймс Кридер-ман, Эдвин Мартин;

– южноафриканцы: СС-манн Элл-смор, Питер Лебашане, Ван Хеерден, Лоуренс Вилйоен, унтершарфюрер СС Дуглас Мердон. Это список тех кто попался. Конечно, пять десятков – не Бог весть какое количество, но это известные пять десятков. А фактически их было пять сотен. Число, конечно, тоже не ахти какое по сравнению скажем с французами, сумевшими внести вклад в Ваффен СС полнокровными дивизиями типа "Шарлемань (Карл Великий)". Или с бельгийцами, с их дивизией "Валлония". Но если учесть, что Франция и Бельгия были оккупированы, а Англия нет, то и понятно, почему вклад со стороны британцев столь незначителен. Однако именно эсэсовские дивизии продемонстрировали всему миру, что идея национализма – интернациональна. Смешное сочетание. Противоречивое оно какое-то. "Русише швайне", "Унтерменш" маршируют с рунами в ЭЛИТЕ, а истинных арийцев – немцев, сортируют по росту, копаются в их родословных до седьмого колена, выискивая иудейские корни, и на пушечный выстрел к СС не подпускают. Немцам должно было быть обидно. Но они миллионами замерзали до смерти в окопах под Москвой, выбрав молчаливо себе и своему народу эту судьбу. И ведь нельзя сказать, что народом себя на какое-то время ощущать при этом перестали. Наоборот им вдалбливалось пропагандой, что народ они будь здоров – Сверхлюди и при этом интернационализм в ЭЛИТЕ. А за линией фронта все наоборот – идет долбежка об ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМЕ, а победа становится возможной только тогда, когда руководство страны отпускает вожжи национальные, вспомнив вдруг, что есть Великий Русский народ и в срочном порядке, налепившем десяток художественных фильмов об Александре Невском, Иване Грозном, Кутузове и Суворове. Ордена в их честь учредила и прекратила "давить" Православие.

Михаил проснулся от запаха кофе и толчка в бок.

– Подъем, начальник,– крикнул Сергей, врубая песню про зарядку в исполнении Владимира Высоцкого и под его хриплое "… Очень вырос в целом мире гриппа вирус, три, четыре…"– Михаил, сдав назад, прокрутил танк вокруг своей оси пару раз, стряхивая с его башни сугроб. Выскочив на броню, он растер лицо снегом и, вернувшись, красный и взлохмаченный, ткнул Сергея в плечо:

– Освежись, лапоть сельский.

– Я уже,– ухмыльнулся Сергей,– принял душ, пополнил запас продуктов и боезапас. Смотался, короче, в пирамиду. Будить тебя не стал, уж больно сопел сладко.

– Считаешь, что это правильно? Вот так воевать? С душем и свежесваренным кофе? Тепличные условия создаешь себе,– проворчал Михаил, прихлебывая горячий кофе.

– Нет, я сейчас возьму винтовку Мосина, накручу обмотки и сяду задницей в сугроб. Если ты считаешь, что это лучше, то флаг тебе в руки, вперед. А я сзади проедусь и на видео сниму,– Сергей включил дисплей и принялся осматриваться.– Во, немчура, прямо подвиг совершают. Дорогу расчистили – загляденье. Хоть в три ряда шуруй. Приспособили КВ и снегопад им ночной по барабану. Выросли их дорожники в моих глазах за ночь на голову. Тебе шлепать с винтовкой по такой трассе будет одно удовольствие, заранее за тебя рад. А вот интересно, как немцы среагируют на тебя в обмотках?

– Нормально среагируют. Пристрелят на хрен. Только не дождешься. Я не это имел в виду, а душ.

– А что душ? Я проснулся, глядь, а аккумуляторы в "Оспах" на нуле, ну и смотался по-быстрому… А в душ уж попутно, пока системы заряжались. Полчаса времени всего. И учти, завтракать я там не остался, хоть меня и уговаривал Кондратий жалобным голоском Катюшиным. Икрой красной искушал, но устоял я, не поддался. С собой взял. На твоем месте я бы не ворчал, а благодарность объявил, за инициативность и моральную устойчивость. Я ведь мог и домой сбегать за это время на пару дней или недель. Сказал бы там, что ты тут решил задержаться, а я тебе мешал сосредоточиться. Но я ведь не козел, какой-нибудь, чтобы так тебе нагадить. Вернее Катюше, так что ты по любому не прав. Извиняйся, иначе сожру икру в одну харю.

– Что за сленг, Серега?– поморщился Михаил и, цапнув бутерброд с маслом и красной икрой, принялся его жевать, запивая кофе.

– Вот так всегда. Критика неконструктивная в ответ и полное игнорирование служебного рвения. Хреновый ты начальник, Миха. Тебе никто про это еще не говорил?

– Говорил и не один раз,– кивнул Михаил.

– Кто этот умница?– обрадовался Сергей.

– Ты. Задолбал своей критикой уже лет десять. С этой минуты ты командир этой лоханки и чтобы не отвертелся, получи погоны,– Михаил фыркнул и на плечах у Сергея засветились серебром и золотом генеральские погоны. А у него самого появились невзрачные – рядового танкиста.

– Вот ты как значит?– растерялся от такого подарка Сергей.– Сидишь тогда почему, рядовой, в присутствии хрен знает кого тут по чину?

– Генерала-фельдмаршала,– подсказал Михаил.

– Вот, вот.

– Потому что в танке, как и в бане, субординация ограничивается. Щелкать каблуками и вытягиваться "смирно" не принято. Остается только обращение, герр Генерал-фельдмаршал.

– Эх, блин! Жалко, что как в бане. А кресты где мои? Что это за Генерал-фельдмаршал без крестов?

– Прав… Виноват, исправлюсь,– Михаил щелкнул пальцами, и десяток крестов усеяли грудь и шею Сергея.

– Переборщил как обычно,– Сергей пощупал кресты и половину из них убрал, щелкнув, так же как и Михаил, пальцами.– Теперь в самый раз. Скромность украшает. Вперед за пульт, рядовой. Пора выдвигаться. Время уже восемь часов, светает. Немцы сейчас повалят сплошным потоком, не протолкаться будет.

– На нашей-то телеге? Обижаете, герр Генерал-фельдмаршал,– Михаил прыгнул на место механика-водителя и включил двигатель.– Погнали,– танк выпрыгнул из леса на расчищенную трассу, пока еще не заполненную транспортом и рванул в сторону Рузы. Скорость развил при этом такую, что через пять километров догнал дорожный КВ с ножом бульдозерным и обошел его, не снижая скорости. Врезавшись при этом в снежный наст, нанесенный за ночь, он скрылся из виду в снежном облаке, оставляя за собой широкую траншею и облегчая суровые будни немецких дорожных танкистов. КВ ревел, выворачивая на сторону снежные сугробы и когда их стало вдруг совсем мало, механик от неожиданности, остановил машину и высунув голову из люка, уставился на почти расчищенную дорогу. Танк проскочил мимо так быстро, что разглядеть он его в триплексы не успел.

– Что там у тебя случилось, Фриц?– крикнул ему в ухо сзади, подсевший обер-лейтенант.

– Снега стало меньше и следы траков, будто кто-то уже проехал, герр обер-лейтенант,– ответил механик, захлопывая люк.

– Проехал и проехал. Нам легче. Вперед,– прервал его размышления, над загадочным исчезновением сугробов обер-лейтенант.

– Яволь,– проорал в ответ механик, врубая передачу и КВ взревев, продолжил движение.

Не доезжая до Рузы пары километров, Михаил свернул опять влево, где была обозначена проселочная дорога и привязавшись к снимкам спутниковым, пустил машину на автопилоте в сторону деревушки Захнево, до которой было шесть километров. Танк зарылся в лесные трехметровые сугробы, то появляясь на взгорках, то ныряя в низины и исчезая из виду, а через полчаса, вывалился из очередного наноса и выкатился на деревенскую улицу, единственную и укатанную местным гужевым транспортом. Танк, с крестом на броне, пронесся по ней, в это время суток пустынной и остановился у избенки с заледеневшим флагом, на котором, сквозь изморозь, просматривалась посередине свастика, а в углу серп с молотом. Местный староста, не имея флага фашистского, использовал советский, замазав серп и молот и намалевав крест – гакенкрейц. Однако краска от мороза с серпа и молота обсыпалась и теперь симбиоз советско-фашистский, возможно единственный в своем роде, украшал конек крыши.