Под германским давлением французское правительство, действительно, пошло на ряд мер, потребовав от французских епископов и прессы осторожности и сдержанности.
В Германии же все большую популярность приобретало требование аннексии Эльзаса и Лотарингии, северо-восточных провинций Франции, которые были двумя веками ранее отторгнуты у Священной римской империи германской нации.
Во Франции значительная часть политической элиты также стремилась к войне и с радостью ухватилась за «испанскую кандидатуру» как за подходящий повод. Французы даже отказались от нежданно упавшей им в руки дипломатической победы, чтобы нанести своему противнику удар посильнее.
Впрочем, в отношениях с Францией у него в руках был один важный козырь – позиция французского общественного мнения, оказывавшего возрастающее давление на императора и кричавшего о «мести за Садову».
С этого момента стремление Парижа к реваншу стало для него аксиомой, и он был готов дать ему достойный отпор. «Люксембург был крайним пределом нашего миролюбия, и если мир тем самым не был обеспечен, то его не удастся сохранить» – заметил Бисмарк летом 1867 года
Не случайно во Франции в те годы получил популярность лозунг «Месть за Садову!» – как будто в 1866 году была разбита не австрийская, а французская армия.
В конечном счете ему удалось поставить Петербург перед свершившимися фактами, не дав российским политикам сыграть привычную роль арбитра в германских конфликтах и вынудив их сделать хорошую мину при плохой игре.
Создание независимой Польши он считал катастрофой для Пруссии, поскольку последняя обрела бы в лице нового государства перманентного врага – «союзника для любого противника, который нападет на нас» [