Цитаты из книги «Сталин. Вспоминаем вместе»

Сталин – русский националист, говорят русские националисты. Сталин – коммунист, говорят коммунисты. Сталин – мразь и негодяй, говорят мрази и негодяи.

Потому что в дипломатии и политике нет подлости и вероломства, а есть интересы и способы их достижения.

Как и многие другие «старые большевики», поэт думал и говорил, что не печатают его по причине близости к «идеалам революции». А его не печатали потому, что его стихи вместо чувства патриотизма воспитывали презрение к своей родине

Глумиться над памятниками – дело ничтожеств. Дело нравственных и моральных уродов. Время было уже другое – нужно было строить новую страну, с новым названием, с новыми социальными ориентирами. Но ведь это была все та же Россия. А значит – ругать ее историю, ругать ее народ было самоубийственно. Рушить фундамент здания – значит обречь себя на невозможность что-либо построить. А Демьян Бедный по-прежнему с готовностью смешивал с грязью и высмеивал свой собственный народ. Между тем патриотизма у народа на ругани, высмеивании и охаивании не построить[77]. Сталину это ясно и понятно. Демьяну Бедному понять этого не дано. Ведь он искренне считал себя великим поэтом, которому позволено все. Демьян Бедный начинает глумиться над важнейшими событиями в жизни России (крещение Руси) и над ментальным фундаментом народа (герои-богатыри высмеивались в опере «Богатыри»). Как это похоже на некоторых нынешних поэтов и «деятелей культуры», готовых отрицать всё и вся. Над всем смеяться, все высмеивать и подвергать обструкции в своей стране[78].

Вот, к примеру, четверостишие Демьяна Бедного, которое и сегодня выгравировано на пьедестале памятника императору Александру III[76]:   Мой сын и мой отец при жизни казнены, А я пожал удел посмертного бесславия, Торчу здесь пугалом чугунным для страны, Навеки сбросившей ярмо самодержавия.

«Попыхивая трубкой и поглаживая усы, Сталин на минуту задумался, потом дал ответ, который заставил Бедного невольно расхохотаться. “Вот мы, писаки, – сказал Сталин, – так свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собой… А как там вы со своим оружием, вам виднее!”» Как с восхищением подчеркнул Бедный, Сталин не стал давать морякам конкретных рекомендаций – идти на демонстрацию вооруженными, но это недвусмысленно советовалось. В случае неудачного исхода демонстрации никто не смог бы обвинить Сталина в том, что он призывал использовать оружие против правительства. Именно этот ответ вызвал у Бедного восхищение сталинской «хитростью»[74].

“А знаешь почему? Ведь красные и белые – это самые крайности. А между красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть-чуть розоватые, но не красные. А сойтись друг с другом они не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Таковыми являются только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти”

Никогда в истории не было случая, чтобы армия победила вопреки своему полководцу. Никогда не было случая, чтобы страна победила вопреки тому, кто ее возглавлял. Утверждать обратное – это все равно что пытаться доказать, что поезд «Сапсан» из Москвы в Санкт-Петербург пришел по расписанию вопреки воле его машиниста. За четыре часа, со скоростью более 200 километров в час. И вопреки.

Вот рассказ Михаила Тихоновича Деева, который на своем личном опыте убедился в уровне организации дела в сталинской России. Причем – во время войны. Во время Второй мировой М. Т. Деев был назначен начальником эвакуационного эшелона[631]. Вот как он описывал дальнейшее: Меня вызвали в Кремль в приемную Сталина, где секретарь Сталина Поскребышев сказал: «Бери бумагу, карандаш, садись за стол и пиши список необходимого тебе для того, чтобы в кратчайшие сроки запустить производство на новом месте». Я сел за стол и начал писать все, что приходило в голову необходимого на новом месте в чистом поле. Начиная от рукавиц, лопат, гвоздей и стройматериалов до электрических проводов, трансформаторов и оборудования. Писал я с 10 утра до 4 часов дня. Потом отдал список Поскребышеву. После отправления эшелона с вывозимыми станками и людьми в район Челябинска на каждой остановке ко мне подбегал начальник станции с пачкой телеграмм: «В Ваш адрес отгружено…» И начинал перечислять то из моего списка, что должно быть загружено в мой эшелон именно на этой станции. К моменту прибытия в Челябинск в эшелоне было все, что я написал в приемной Сталина. Государственная машина работала, как часы. Одной подписи Сталина хватало, чтобы большое количество инстанций и предприятий слаженно и вовремя делали то, что требовалось в тот момент. И прибывший эшелон с эвакуированным заводом потому мог так быстро давать нужную фронту продукцию, что был уже по дороге максимально обеспечен, а не потому, что за рабочими стояли работники НКВД с наганами в руках. Между прочим, рассказ М. Т. Деева заканчивается следующими словами: «А сейчас развели наши чиновники такую бюрократию, что мне, чтобы получить персональную “Волгу” пришлось собрать семьдесят восемь подписей, включая подпись Косыгина»[632].

Когда делаются большие государственные дела, любой напиток должен казаться тебе водой, и ты всегда будешь на высоте»