Исходя из этой абстрактной (вульгарной по своей сути) посылки, автор утверждает, что «проблема качества человеческого фактора предполагает отношение к этому качеству как к дефицитному ресурсу». Поскольку «этот ресурс имеет экономическую ценность», то «его приобретение связано с определенными затратами». Подменяя понятие стоимости категорией «экономическая ценность», автор в этой связи выделил главный критерий оценки «человеческого поведения, определяющего тип и количественные характеристики качества, накопленного на протяжении определенного периода времени». Таким критерием является «соотношение между прибылью, получаемой благодаря новому качеству, и затратами, связанными с его приобретением.

Если прибыль превосходит затраты, то запасы качественных свойств населения возрастают. Иными словами, увеличение предложения любых качественных свойств есть реакция на рост соответствующего спроса. Такой подход к политике капиталовложений основан на принципе спроса и предложения, поскольку все качественные свойства рассматриваются в его рамках как дефицитные ресурсы длительного пользования, полезность которых сохраняется на протяжении определенного периода времени»^[172].

Как известно, под качеством понимается совокупность определенных свойств, указывающих на то, что представляет собой та или иная вещь. Соответственно, под количеством – совокупность определенных свойств, указывающих на размеры этой вещи.

Но в данном случае речь идет не о вещи как таковой, а о человеческом факторе (а, стало быть, и о человеческом капитале, ибо автор отождествляет эти понятия), обладающим своими отличительными «свойствами». Отрывая последние от человека, и опираясь на принципы маржинализма, автор называл эти «свойства» особым, точнее, «дефицитным ресурсом». Как и всякий ресурс, он продается и покупается. Причем приобретение такого «ресурса» зависит от его «экономической ценности». Именно эта «ценность» определяет «тип и качественные характеристики человеческого поведения, накопленного на протяжении определенного промежутка времени». Совершив это «великое открытие» («достойное, по-видимому, Нобелевской премии по экономике), автор подчеркивал, что эффективность подобного качества как «дефицитного ресурса» определяется соотношением величины прибыли и величиной затрат, пошедшими на его приобретение (при этом, однако, не разъясняется, кто же получает эту прибыль, предприниматель или всякий человек, обладающий таким «ресурсом»). Иными словами, чем выше «капиталоотдача» от «дефицитного ресурса» (качества), т. е. чем больше он приносит прибыли, в сравнении с понесенными затратами, тем выше его эффективность. Вот к чему, в конечном счете, «сводятся эти «умопомрачительные» рассуждения автора о качественных свойствах человеческого фактора (капитала).

Сообразно этому автор акцентировал внимание на двух основных видах капиталовложений, благодаря которым повышается качественный уровень человеческого фактора («капитала»).

Во-первых, в здравоохранение, что позволяет определить (расценивать, по терминологии автора) «состояние здоровья любого человека как некий фонд, или капитал здоровья (т. е. как «физиологический капитал» – Н.С.), а вклад этого капитала – как услуги, связанные со здравоохранением. Часть начального запаса этого фонда является унаследованной, а часть – приобретенной. Запас снашивается с течением времени, и темпы снашивания увеличиваются к концу его жизни»^[173].

Во-вторых, в образование, которое, подобно здравоохранению, «способствует повышению качественного уровня человеческого фактора» (капитала). При этом нужно иметь в виду, что «поскольку расходы на образование представляют собой в первую очередь капиталовложения, было бы серьезной ошибкой рассматривать все расходы на образование как текущее потребление. Эта ошибка связана с восприятием образования как потребительского товара. Неоправданным является отнесение государственных расходов на образование к категории расходов на «благосостояние» и рассмотрение их как ресурсов, которые могут оказать воздействие на уменьшение «сбережений». Такого же рода ошибка совершается и при рассмотрении расходов на здравоохранение, относимых как на государственный, так и на частный счет»^[174].

Подобного рода капиталовложения являются необходимым условием подготовки высококвалифицированных специалистов. Наличие последних играет ведущую роль «при оценке качественного уровня человеческого фактора». Здесь имеется в виду «увеличение численности врачей и прочих медицинских работников, инженеров, администраторов, финансистов, научных работников различной квалификации»^[175].

Нетрудно видеть, что автор совершенно справедливо указывает на ключевую роль капиталовложений (инвестиций) в такие важные сферы общественной жизни, как здравоохранение и образование, вне которых повышение «качественного уровня человеческого фактора («капитала») действительно не представляется возможным не только в «странах с низкими доходами», но и в развитых странах, вступивших в эпоху научно-технической революции. Что же касается интерпретации различных форм «человеческого капитала», то она всецело вписывается в логику авторской концепции.

Напомним, сначала автор определил «человеческий капитал» как совокупность «квалификации и знаний» человека. Затем он уточнил это определение: ««человеческий капитал» есть не что иное, как человеческий фактор, или дефицитный ресурс, способный приносить прибыль. Наконец, с точки зрения указанных сфер общественной жизни автор выделил две стороны «человеческого капитала»: 1) «капитал здоровья», или «физиологический капитал», который образует «некий фонд», подразделяющийся, в свою очередь, на две части: «унаследованный запас здоровья» и «приобретенный запас здоровья» (причем, подобно вещественному капиталу, этот «капитальный фонд» снашивается с течением времени, а потому требует своего возмещения за счет новых капиталовложений или инвестиций); 2) «капитал образования», посредством которого осуществляется подготовка высококвалифицированных специалистов.

Но все эти определения свидетельствуют о крайней форме вульгаризации фетишистских представлений о капитале вообще, «человеческом капитале» в особенности. Более того, они преследуют ярко выраженную апологетическую цель. Получается, что любой человек, будь то рабочий или капиталист-предприниматель обладает, естественно, «человеческим капиталом» (разумеется, в той или иной мере). Иными словами, каждый из них является «капиталистом». Но если это так, тогда непонятно, почему рабочий, продавая свою рабочую силу, получает отнюдь не прибыль, а заработную плату, а капиталист-предприниматель, обладая реальным капиталом, присваивает (отчуждает) прибыль, образующуюся за счет реализации товаров, созданных наемными рабочими? Автор сознательно игнорирует этот вопрос. В противном случае ему пришлось бы признать факт наличия социального неравенства «двух разных капиталистов»: рабочего и капиталиста-предпринимателя. Но вследствие этого признания рушится сама основа концепции человеческого капитала, согласно которой всякий располагающий своим «человеческим капиталом», претендует на получение прибыли, в чем пытался убедить нас автор.

Обратимся теперь к другому американскому экономисту, лауреату Нобелевской премии по экономике Г. Беккеру. Он сосредоточил свое внимание на исследовании разных проблем: дискриминации, образования, преступности, брака, семьи и др. Результаты этих исследований воплотились в трех главных работах автора – «Экономика дискриминации» (1957), «Человеческий капитал» (1964), «Трактат о семье» (1981). Как уже отмечалось, вторая из них считается «классическим трудом в данной области» (М. Блауг).

Подобно т. Шульцу, в сжатом, обобщенном виде суть проведенных исследований Г. Беккер изложил в своей нобелевской лекции «Экономический взгляд на жизнь» (1992). Она включает в себя шесть разделов, в которых рассматриваются вышеуказанные проблемы. Наибольший интерес для нас представляет четвертый раздел, посвященный концепции человеческого капитала.

В основу этой концепции (как, впрочем, и всех научных исследований автора) положен принципиально «новый», а именно, «экономический подход к анализу проблем», выходящий «за рамки традиционного предмета экономики»^[176]. Таким образом, «новизна» данного подхода состоит в том, что его автор смешивает объект (предмет, по терминологии самого автора) экономической науки с самой наукой.

Демонстрируя свое полное невежество в области истории экономической мысли, наш нобелевский лауреат пишет: «Используемый мною экономический подход, в отличие от марксистского, не предполагает, что поведение индивидов определяется исключительно эгоизмом или жаждой наживы. Это – метод анализа, а не предпосылка о мотивах поведения. Вместе со своими единомышленниками я пытался доказать экономистам, что в основе поведения личности лежит не узкий эгоизм, а более широкий спектр ценностей и предпочтений»^[177].

Отсюда видно, что автор отождествляет смитианство с марксизмом. Ведь любому студенту экономического факультета вуза хорошо известно, что принцип «эгоизма или жажда наживы» образует исходный пункт теоретической системы А. Смита. Что же касается К. Маркса, то он исследовал отнюдь не «поведение индивидов», а общественно-производственные, или социально-экономические отношения, которые складываются между различными классами капиталистического общества. Эти отношения находят свое конкретное выражение в противоположных экономических интересах, в основе которых лежат не «узкий эгоизм» и не «более широкий спектр человеческих ценностей и индивидуальных предпочтений», а отношения собственности на условия и результаты производства.

Сознательно извращая марксистскую методологию политико-экономического исследования, Г. Беккер противопоставил ей методологию американского прагматизма, опирающуюся на один из важнейших постулатов маржинализма – рациональный индивидуализм. Именно последний определяет суть предложенного автором экономического подхода, согласно которому «люди максимизируют то, что они воспринимают как богатство, независимо от того, эгоисты они или альтруисты, садисты или мазохисты. Их поступки продуманы и согласованы во времени. Так, они пытаются как можно точнее предугадать неизвестные последствия своих действий. Корни их предусмотрительности, однако, могут лежать в прошлом, ибо прошлое накладывает глубокий отпечаток на мировоззрение и ценности человека.

Свобода действий человека ограничивается его доходом, временем, несовершенством памяти и вычислительных способностей и другими ограниченными ресурсами, а также возможностями, которые предоставляет ему экономика. Широта этих возможностей определяется действиями других индивидов и их организаций»^[178].

Иными словами, поведение каждого человека определяется его рациональным стремлением к максимизации богатства, независимо от того, каких убеждений он придерживается. Это есть не что иное, как «философия жизни» данного человека, всецело соответствующая идеалу «американской мечты». Именно эта мечта лежит в основе «предугадывания» его поступков и их последствий, которые «продуманы и согласованы во времени». Боле того, она «накладывает глубокий отпечаток на мировоззрение и ценности» этого «разумного человека».

Однако «свобода действий» последнего «ограничивается» рядом факторов: денежным (доход), временным (время – деньги), интеллектуальным (несовершенство памяти и умственных (вычислительных, по терминологии автора) способностей и других ограниченных ресурсов) и сопутствующих им «возможностей, которые предоставляет ему экономика». Эти «возможности» зависят также от «действий других индивидов и их организаций»^[179].

Нетрудно видеть, что здесь Г. Беккер характеризует главный мотив жизнедеятельности обычного и вместе с тем весьма прагматичного американца, стремящегося к личному обогащению, невзирая на ограниченность своего «интеллектуального (умственного) кругозора». По-видимому, в этом заключается одна из важнейших причин повышенного интереса автора к концепции человеческого капитала (ибо, как будет показано ниже, «чрезмерный импорт чужих мозгов» создает угрозу национальной безопасности США).

Подчеркнем, «теоретический вклад» Г. Беккера в разработку этой концепции довольно скромен (более того, если вообще о таком «вкладе» может идти речь). Дело в том, что автор заимствовал ее ключевые положения из «теоретического арсенала» Т. Шульца. Причем это заимствование осуществлялось по двум основным направлениям.

Во-первых, опираясь на фетишистское представление о «человеческом капитале», выработанное Т. Шульцем, Г. Беккер определяет категориальную сущность этого «капитала» с точки зрения «естественной и искусственной» природы человека. Так, если Т. Шульц отождествляет «человеческий капитал» (подразумевая под ним «квалификацию и знания») с человеческим фактором, или дефицитным ресурсом, обеспечивающим получение прибыли, то Г. Беккер (трактуя его как некую совокупность «навыков и знаний») – с различными видами человеческой способности к труду, т. е. рабочей силой, не объясняя при этом, почему она становится таким «капиталом» (но и в том, и в другом случае речь, по существу, идет о личном факторе производства). Будучи «малоосведомленным» в области истории экономической мысли, прежде всего, ее марксистского направления, автор утверждает, что «до 1950-х гг. экономисты обычно предполагали, что рабочая сила есть нечто заданное и неизменное»^[180]. Между тем, как известно, К. Маркс не только ввел в политическую экономию понятие рабочей силы, но и установил факторы, определяющие изменение стоимости последней, включая «исторический и социальный ее компоненты».

Во-вторых, «развивая» концепцию человеческого капитала Т. Шульца (положившей «начало исследованиям воздействия инвестиций в человеческий капитал на экономический рост и т. п.»^[181]), Г. Беккер заявляет, что она «раскрывает связи между производительностью труда и инвестициями в образование, обретение навыков и знаний»^[182]. Поскольку эти «навыки и знания» образуют «человеческий капитал», то подобного рода «инвестиции в образование» служат исходным пунктом профессиональной подготовки работников, а следовательно, и роста их производительности труда». Последняя зависит также и от «инвестиций в здравоохранение». Поэтому «индивиды выбирают образование, профессиональную подготовку, медицинскую помощь и другие способы улучшения своих знаний и здоровья, сопоставляют их выгоды и издержки»^[183].

Заметим, в отличие от Т. Шульца, определяющего эффективность качества «дефицитного ресурса» посредством соотношения прибыли и величины затрат, пошедших на его приобретение, Г. Беккер трактует эту эффективность применительно к «человеческому капиталу», исходя из ее результатов, обусловленных «инвестициями в сферы образования и здравоохранения», причем весьма широко. По мнению автора, «выгоды предстают в виде культурных и других материальных ценностей наряду с повышением доходов и получением более престижной работы, а издержки определяются главным образом альтернативной стоимостью этих инвестиций»^[184]. Но такое толкование эффективности «человеческого капитала» не раскрывает прежде всего его сущности, ибо не ясно, какую «капитальную функцию» выполняют указанные «инвестиции, из каких частей состоят «доходы», какое отношение имеют к данному «капиталу» эти «культурные и другие материальные ценности наряду с повышенными доходами и полученной более престижной работой».

«Зайдя по части теории человеческого капитала в тупик», Г. Беккер стал опираться на эмпирические обобщения, полагая, что с помощью последних можно раскрыть ее «эвристическую ценность». Например, определить «частные и общественные выгоды» для всех слоев населения: мужчин, женщин, негров и т. д. (в зависимости «от инвестиций в образование различных степеней»), осуществить «разделение знаний на специфические и общие» (первые «могут быть полезны только одной фирме», вторые «применимы во всех других фирмах»). Кроме того, подобного рода обобщения являются отправным пунктом создания «более общей теории человеческого капитала». Ибо она может применяться в различных областях экономической жизни общества: при разработке государственной политики «по стимулированию экономического роста и производительности труда», определении способов распределения «ренты, которая является результатом специфичных инвестиций фирмы и которая должна быть поделена между работодателями и работниками»^[185] и др. По-видимому, именно за такой «выдающийся вклад» в разработку данной «теории», в основе которой лежит «новый экономический взгляд на жизнь», и получил Г. Беккер свою Нобелевскую премию по экономике.