Глава 1. Зять любит взять

Министр внутренних дел Сипягин вызвал к себе директора Департамента полиции Зволянского. Тот пришел с красными глазами: опять до трех часов утра вводил начальство в курс дел. Отношения двух сановников не складывались. Зволянский считал, что должность «затыкателя вулкана» (его выражение) нужно поручать человеку ответственному и способному к серьезной работе. Время суровое: того и гляди, шарахнет… А Сипягин – ленивый барин, добродушный, даже чувствительный. Хороший семьянин, верующий человек и монархист, государь его любит. Но к труду не способен. Охотиться с ним хорошо или в винт играть, а вот служить трудно. Пока славный малый возглавлял Комиссию прошений, это было терпимо. Служба непыльная, устоев не обрушит. Но министр внутренних дел! в тысяча девятисотом году! Зволянский в душе негодовал. Сейчас ему приходилось ездить к министру каждый вечер и посвящать его в узкоспециальные полицейские вопросы, а именно в самые важные дела карательного ведомства. Главного охранительного, от которого будущее империи зависит. После ночных бдений, окончательно одуревшие, собеседники расставались недовольные друг другом. Вот только обижаться на начальство – занятие бессмысленное и опасное. И Зволянский втайне начал подыскивать себе другое место. Обычно директоров департамента после отставки производили в сенаторы, с сохранением прежнего, весьма достойного жалования. Плохо ли?

– Слушаю вас, Дмитрий Сергеевич, – почтительно произнес Зволянский, заходя в кабинет. – Что-то срочное?

– Как сказать, Сергей Эрастович, – пробурчал Сипягин, теребя седую бороду. – Вот, ознакомьтесь. Черт знает что происходит в Киеве… Совсем жиды распустились! Мне передал эту бумагу Витте.

Директор департамента взял протянутое письмо и пробежал его глазами. Некий Афонасопуло, оценщик Киевского частного коммерческого банка, сообщал следующее. В банке творится аферизм. Директор Михаил Меринг бездумно и необоснованно ссужает большими суммами Киевское акционерное домостроительное общество. Общество строит дома в центре города, на лучших участках. Руководит им все тот же Меринг. И получается, жулик кредитует сам себя. Он заставляет Афонасопуло кривить душой и завышать цену залога. В сговоре с Мерингом состоит архитектор Шлейфер. Он председатель правления в Городском кредитном обществе, тоже занимающемся ипотекой. И одновременно партнер Меринга по строительству. Из двух банков деньги бесконтрольно утекают в авантюрные прожекты. Это все плохо кончится! В жилищном деле кризис, вновь выстроенные квартиры никто не купит. Вот-вот банки ждет банкротство. Афонасопуло писал губернатору и даже министру юстиции, но ни от кого не получил ответа.

– Дмитрий Сергеевич, а мы тут при чем? – возмутился действительный статский советник. – Пусть киевская сыскная разбирается. Дело мелкое, не нашего калибра. Еще Департаменту полиции не хватало дознавать аферы в Киеве!

Сипягин поморщился:

– И я бы так считал, Сергей Эрастович, если бы не одно обстоятельство. До Шлейфера нам дела нет. Но министр финансов не просто так обратился ко мне. Упомянутый здесь Меринг – его зять. Женат на приемной дочери Витте Софье, от первого брака покойной жены Сергея Юльевича. Хоть и приемная, а все-таки дочь! Он дал ей свою фамилию. А теперь, возможно, на нее – я имею в виду фамилию – ляжет пятно. Сергей Юльевич просит навести справки. Очень и очень осторожно.

Зволянский подобрался. Вот оно что… Тогда действительно, от поручения не отвертеться. Министр финансов Витте – первый среди равных, самый влиятельный в правительстве человек. А Сипягин – директор это знал – был его приятелем.

– Теперь понятно, ваше высокопревосходительство. Но почему мы, сыщики? Проще было бы Витте послать в Киев одного из своих доверенных лиц. Финансовые вопросы для полиции темный лес…

– Он сначала так и сделал, – пояснил Сипягин. – Как только получил сигнал, телеграфировал своему приятелю, действительному статскому советнику Немешаеву…

– Финансисту?

– Нет. Клавдий Семенович Немешаев – управляющий Юго-Западными железными дорогами. Человек в Киеве всесильный, эдакий тамошний князек.

– И что приятель? Встретился с автором письма?

– А он не нашел Афонасопуло. Тот вдруг куда-то исчез, сразу после того как Немешаев захотел с ним повидаться.

Зволянский насупился:

– Сбежал с перепугу, когда понял, что за клевету могут и спросить?

– Кто знает, – насупился в ответ министр. – Не было бы чего похуже…

– Что вы имеете в виду, Дмитрий Сергеевич? Надеюсь, не преступление?

– Меня смущает одно место. – Сипягин ткнул пальцем в бумагу: – Вот, обратите внимание. «А недавно Меринг заставил меня сделать такое, что тянет на каторжные работы». Представляете? И далее: «Доказательства у меня на руках, и я охотно предоставлю их вашему высокопревосходительству».

– Мало ли что скажешь для красного словца, – возразил Зволянский. – Хотел заинтриговать Витте, вот и сболтнул. Что-то не помню случая, чтобы за строительные аферы кому-нибудь в империи давали каторгу.

– Как хотите, Сергей Эрастович, а надо разобраться. Витте попросил, я не могу ему отказать. Теперь, когда финансисту не с кем стало разговаривать, нужен сыщик. А это уже по нашему ведомству.

– Зять любит взять?

– Запросто! Разузнайте, что там в Киеве происходит, только осторожно.

– Осторожно – это как? – снова начал заводиться директор департамента.

– Ну так, чтобы не порочить имя Меринга раньше времени. Соберите сведения и передайте их через меня Сергею Юльевичу. А тот решит. В конце концов, денежные махинации относятся до Министерства финансов, ведь так?

– Да. Но дознание будут вести чины полиции, то есть ваши подчиненные.

Сипягин пожевал губами, подумал, потом решил:

– Пошлите туда верного человека. Пусть откроет секретное дознание по этому письму, от моего имени.

– Секретное от кого? – окончательно раздухарился Зволянский. – От Меринга с этим… как его? Шлейфером? Или от киевского губернатора и местной полиции? Без помощи тамошних сил дознание невозможно. А как только им придется рассказать о секретном поручении, оно тут же станет общеизвестным. Там наверняка, как и повсюду в провинции, спайка. Любая тайна через день будет сплетней.

Министр крякнул в досаде:

– Это так. А тут еще скандалезный Драгомиров. Если он узнает о секретном дознании, такой шум поднимет. Государю не задумаясь напишет!

Генерал-адъютант Драгомиров занимал сразу две высших должности в Юго-Западном крае. Он был командующим войсками Киевского военного округа и одновременно Киевским, Волынским и Подольским генерал-губернатором. Человек самобытный, герой русско-турецкой войны и новатор военного дела. Сидит там, как эфиопский негус, карает и милует. Без его согласия тайные дела не начнешь. Вот рядовое дознание можно. Получил министр сигнал с места и послал человека разобраться.

– Согласен с вами, Сергей Эрастович. Пусть ваш чиновник едет с официальным поручением, и местные силы ему в помощь. Думаю, Афонасопуло все-таки сгустил краски. Умный ревизор быстро все поймет. Ну а если оценщик прав и там афера… Тогда и решим, вместе с Витте. Кого хотите послать?

– Надворного советника Лыкова, – не задумываясь, ответил Зволянский.

– Я еще плохо знаю кадр вашего департамента. Лыков – это тот, что поймал убийц читинского полицмейстера Сомова?

– Точно так, Дмитрий Сергеевич. Мой чиновник особых поручений. Согласно вашего распоряжения, он был послан дознавать возмутительное злодейство. Дорога в оба конца заняла у Лыкова больше месяца, а само преступление он раскрыл в три дня! И вообще, надворный советник всегда находит виновных. До сих пор у него не было ни одной неудачи.

– Вот и хорошо, – поднялся министр. – Посылайте туда Лыкова и держите меня в курсе его дел. Сами понимаете, с Витте надо ладить. От него сметы нашего министерства зависят.

Зволянский вернулся к себе на Фонтанку, 16 и велел немедленно пригласить надворного советника. Тот явился.

– А скажи мне, Алексей Николаевич, бывал ли ты в Киеве?

– Дважды проездом, а что?

– И как находишь город?

– Сам город так себе, а окрестности выше всяких похвал. Красиво!

– Ну вот и славно. Собирайся, поедешь туда.

И директор рассказал о новом задании министра.

Лыков прочитал письмо неведомого оценщика и сказал:

– Странный сигнал. Афонасопуло написал банальности, а самое важное скрыл. Почему, как думаешь?

Наедине оба полицейских чиновника были на «ты».

– Хочет лично повидаться с министром финансов, – предположил Зволянский. – Каторга! Насчет каторги он, конечно, загнул, но, видать, там что-то серьезное. Вот наш главный казначей и забеспокоился. Боится сплетен, ясное дело.

– Согласен, – кивнул сыщик. – Про Витте и так всякое говорят. Ему приходится быть святее папы римского. Но наш-то каков!

Директор скривился:

– Да уж. Ходит на помочах и рад, не знай как. И все будто бы для пользы дела.

Лыков знал от директора, что их министр находится под сильным влиянием Витте. Того не любил государь, и хитрый делец использовал простодушного Сипягина в своих целях. В противовес Сергею Юльевичу император очень хорошо относился к Дмитрию Сергеевичу. И все благодаря его женитьбе. Будучи сорока одного года от роду, Сипягин обвенчался с сорокатрехлетней перезревшей девицей, княжной Вяземской. Ее сестра в свою очередь стала женой Шереметева, того самого, знаменитого Сергея Дмитриевича. Этот человек был другом детства покойного государя и наставником нынешнего. Такое свойство быстро вывело заурядного бюрократа наверх. Из московских губернаторов он скакнул в товарищи министра и егермейстеры. Потом стал главноуправляющим Комиссии по принятию прошений, на Высочайшее имя приносимых. А это уже должность, когда ты на глазах у монарха. И через четыре года Сипягин возглавил важнейшее в системе управления империей министерство. Притом остался добрым малым с хитрецой, любителем вкусно поесть и поохотиться. Государственным мышлением не обладал, зато был настоящий московский барин.

– Наш… – Зволянский хотел сказать «дурак», но не решился и продолжил иначе: – …патрон желает услужить Витте. Хотя при своих отношениях с Его Величеством сам бы мог вить из казначея веревки. Так что езжай и разберись. Разыщи писателя и тряхни как следует. Кажется, это заурядный донос. Или рядовая афера, которая Департамента полиции никак не касается. Но замешаны такие люди… Киев – столица Юго-Западного края и вотчина Драгомирова, второго государева любимца. Будь осторожен, не наступи там на ногу кому не следует. Сипягин из-за мелкой шушеры, как мы с тобой, ни с кем ссориться не будет. Особенно если противник с титулом или хорошим поместьем.

– Я сам с хорошим поместьем! – обиделся Лыков.

Но действительный статский советник лишь крякнул и сказал сдержанно:

– Ну ты же понял, что я имею в виду…

– Как не понять.

– Тогда ступай. И не присылай мне, пожалуйста, оттуда плохих вестей. И без того грустно.

– Очень донимал? – сочувственно спросил надворный советник.

– Еловая голова у нашего патрона, – не сдержался Зволянский. Он знал, что дальше Лыкова не уйдет. – В третьем часу ночи сегодня отпустил! Про Особый отдел так и не понял, придется заново разжевывать. Нет, уходить пора, уходить…

Алексей Николаевич впал в минорное настроение. Судьба чиновника его уровня зависела от служебных дрязг и интриг. С прежним министром Горемыкиным Зволянский жил душа в душу, и надворный советник тянул лямку спокойно. Знал, что директор всегда прикроет. Но в декабре прошлого года Горемыкина задвинули в Государственный совет. Сыщик Лыков сразу почувствовал изменения. Его начальник стал нервным и неуверенным. Конечно, такое случалось уже не раз. Лыков много повидал директоров Департамента полиции, Зволянский не первый и не последний. Но, поднимаясь в Табели о рангах, все труднее оставаться в стороне. Бывший нижегородец засиделся в надворных советниках. Документы на его производство в следующий чин были уже заготовлены. И тут неприятное поручение – вскрыть аферу, которую устроил зять всемогущего Витте. Самому бы уцелеть после такого дознания…

Подумав как следует, Лыков телефонировал в Военное министерство. Он решил перед отъездом повидаться с бароном Таубе. Пусть расскажет другу, кто такой Драгомиров. «Хозяин» Киева может стать союзником или противником в опасном деле. Лучше бы союзником…

Виктор Рейнгольдович принял старого товарища после девяти. Он занимал теперь должность, в которой раньше состоял покойный Енгалычев – директор канцелярии ВУК^[1]. Должность была генеральская, но Таубе по-прежнему держали в полковниках. Дали казенную квартиру, и на том спасибо. И «на гуся»^[2] выписывают, как генерал-майору… В их последнюю встречу на Пасху барон был не весел. Жаловался на Куропаткина, что загонял всех в министерстве пустяковыми поручениями. Полгода отсутствует на месте, ездит по стране ради двойных прогонов. Берется за все сам, а потом бросает и не может отличить главного от второстепенного. Ну эдак-то по всей империи… Таубе жаловался устало и механически и намекал, что уйдет в строй. Знакомая песня. Если бы нашему брату да волю выбирать начальство…

– Что расскажешь? – спросил полковник, пожимая товарищу руку.

Тот сразу взял быка за рога:

– Меня посылают в Киев. С неприятным поручением. Даже, возможно, опасным.

– И что?

– Скажи, в какой мере я могу рассчитывать на помощь Драгомирова? В случае, ежели не дай Бог…

– А что за поручение?

– Некто Меринг, председатель правления домостроительного общества, якобы заигрался. Растащил деньги из банка, отдать не может, а лезет во все новые аферы…

– Обычная история, – прервал гостя Таубе. – Таких мильён, что же тут опасного?

– Этот Меринг женат на дочери Витте. Приемной, но тем не менее…

Барон присвистнул.

– Витте? Убийца русской армии? Тут Михаил Иванович ему спуску не даст, за все отыграется.

– Погоди, Виктор. Давай сначала про Драгомирова, а потом про убийство армии.

– Давай. Итак, генерал-адъютант, генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров. В этом году ему исполнится семьдесят лет. Человек очень больной и оттого капризный.

– Он действительно с зайчиком в голове? – уточнил Лыков.

– Со странностями, это верно. Однако у талантливых людей такое бывает часто, а Драгомиров талантливый.

– Говорят, он постоянно выпимши.

– Нет, – возмутился Таубе. – Эти сплетни о нем распускает генерал Новицкий, начальник Киевского ГЖУ^[3]. Старый дурак и дармоед, кстати сказать. Драгомиров имеет большие заслуги перед Россией. Его дивизия в русско-турецкой войне первой форсировала Дунай и обеспечила успех всей переправы. Он же вовремя поддержал Радецкого на Шипке. Но получил там тяжелую рану, ему едва не ампутировали ногу. Пришлось покинуть строй. Михаил Иванович долго командовал Николаевской академией^[4]