Один человек не может быть понят другим. Это нужно принять, как аксиому и от этого отталкиваясь, двигаться. В большинстве случаев оно и не нужно. Каждый - своим путем, объединяясь время от времени для того,чтобы миром бить батьку. А на это особого внутреннего взаимопонимания не требуется. И ты привыкаешь со временем к автономному плаванию, научиваешься любить свою отдельность от других. А что остается делать? По поговорке - "расслабься и получай удовольствие". Пока не случается встретить , нет, не принца своего на белом коне и не рыцаря в сверкающих доспехах. Хотя, почему нет? Принца и рыцаря, не в жизни только, не в кино, не в книге.
Хотя - в книге. Только не герой он, автор. И он странным образом произносит те, именно те слова, которые сплавляются в сверкающий золотой ключик от твоего сердца.
"Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд. И руки особенно тонки.Колени обняв, послушай. Далеко-далеко на озере Чад, изысканный бродит жираф".
И ты знаешь с того самого момента, что пошла бы за тем, кто скажет такое, на край света. В железных башмаках и с железным посохом. Только это уже сказано. Давным-давно и тем, кого в живых уж нет. Отменяем, значит, хождение за три моря и принимаем, как данность, необходимость расслабиться и получать удовольствие.
А все-так кто он был? Путешественник, воин, поэт. Муж Ахматовой и отец Льва Гумилева. Ученик Брюсова и воспитатель молодых дарований. Знакомство водил великими своей эпохи. Любил женщину, прославившую имя литературного мифа более, чем собственное. Стрелялся на дуэли с другим великим поэтом из-за нее. А с третьим, которого уйму стихов помнишь наизусть и любишь, и не перестанешь любить, с третьим - стойко не любили друг друга и в противостоянии участвовали. И умерли почти одновременно. Нет, на сей раз никаких дуэлей. Тот другой гений - от непонятной неизвестной болезни, с колена начавшейся, безумием и агонией окончившейся (вестником, отступившимся от Миссии, назовет Блока Даниил Андреев в "Розе Мира").
А предмет твоего пристального интереса расстрелян за участие в монархическом заговоре. Да как же так? А в России поэты часто погибают. Климат тут такой, что ли? Да он ведь и знал, что так будет "И умру я не на постели, при нотариусе и враче". Очень достойно, говорят, держался на казни. Спокойно докурил, не терял лица. Он знал:
"В красной рубашке, с лицом, как вымя, голову срезал палач и мне".
И еще, был этот сон на африканской охоте. Об отрубленной за участие в дворцовом заговоре голове. И о том, что было это совсем не больно и как-то глубинно спокойно. Охотник, убивавший зверей из спортивного интереса и человек, чувствовавший родство с травами до степени "сок, выступивший на сломленном листе лопуха, как кровь моя". Тот сон, он приснился как раз тогда, когда задал себе вопрос: Отчего не жаль мне животных, которых убиваю для забавы?
Просто это жизнь. И твоя роль сегодня - взять чью-то. А после отдашь свою. Без сожалений (хотя наметил себе прожить до девяноста лет, оставаясь в здравом уме и трезвой памяти). Что же, так вышло. Прими, как данность. Рожденные в год Собаки, все немного фаталисты. Ты жил с Богом в душе. Ты нес свет. И никогда не отступался от своей миссии. И ты прожил Свою жизнь.
МАРКИЗ ДЕ КАРАБАС
С. Ауслендеру
Весенний лес певуч и светел,
Черны и радостны поля.
Сегодня я впервые встретил
За старой ригой журавля.
Смотрю на тающую глыбу,
На отблеск розовых зарниц,
А умный кот мой ловит рыбу
И в сеть заманивает птиц.
Он знает след хорька и зайца,
Лазейки сквозь камыш к реке,
И так вкусны сорочьи яйца,
Им испеченные в песке.
Когда же роща тьму прикличет,
Туман уронит капли рос
И задремлю я, он мурлычет,
Уткнув мне в руку влажный нос:
«Мне сладко вам служить. За вас
Я смело миру брошу вызов.
Ведь вы маркиз де Карабас,
Потомок самых древних рас,
Средь всех отличенный маркизов.
И дичь в лесу, и сосны гор,
Богатых золотом и медью,
И нив желтеющих простор,
И рыба в глубине озер
Принадлежат вам по наследью.
Зачем же спите вы в норе,
Всегда причудливый ребенок,
Зачем не жить вам при дворе,
Не есть и пить на серебре
Средь попугаев и болонок?!»
Мой добрый кот, мой кот ученый
Печальный подавляет вздох
И лапкой белой и точеной,
Сердясь, вычесывает блох.
Наутро снова я под ивой
(В ее корнях такой уют)
Рукой рассеянно-ленивой
Бросаю камни в дымный пруд.
Как тяжелы они, как метки,
Как по воде они скользят!
…И в каждой травке, в каждой ветке
Я мой встречаю маркизат.