© Оформление. ООО «Издательство Горизонт», 2022

© Николай Стародымов, 2022

Часть первая
Начало службы

Предисловие из будущего: 1607 год. В темнице

Ибо кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным?

1 Цар. (26, 9-10)

Иван Меньшой Васильев сын Воейков молился. Молился истово, страстно, всей душой… Просил о чуде: чтобы помиловал его клятый самозванец. Чтобы живота не лишил, отрубая голову или на виселицу вздёрнув… Чтобы на дыбе суставы не выворачивал, да вениками горящими не прижигал… Чтобы не велел с башни сбросить… Чтобы жилы не резал, рук-ног не рубил… Чтобы в шкуру звериную зашитым собаками не затравил…

Много лютых казней придумал человек для себе подобных!.. Помилуй, Пресвятая Богородица, нас от такой смертоньки!..

Что ж за время такое, прости, Господи, откуда столько самозванцев вдруг повылуплялось?.. Всего-то полгода миновало, как прах сожжённого тела Гришки-расстриги по ветру развеяли, казалось бы – успокоение должно бы снизойти на Землю Русскую!.. Ан нет тебе: ещё двое «царевичей» невесть откуда взялись!.. И, похоже – ещё объявятся, коль назваться наследником московского престола теперь может любой, и за каждым тут же сила невесть откуда собирается!

Пресёкся прямой род потомков первокнязя Даниила Московского – и теперь всякий встречный-поперечный норовит присвоить венец самодержца Всея Руси святой!.. Российское царство – величайшее государство христианского мира; да и вообще всей Ойкумены. Да за такой лакомый куш и побороться желающих ох как много найдётся. И что есть жизнь отдельного человека в этой войне всех против всех, коль призом победителю станет не что иное, а шапка Мономахова?..

То-то ж!

– Пощади, Господи!.. Помилуй!.. Все грехи отмолю, всё имущество в пользу церкви святой пожертвую, сам в монастырь постригусь, денно и нощно любую епитимью отслужу, только не лишай живота!.. Господи, Господи, отче наш, к милосердию твоему взываю!.. Сам же ты муки смертные принял…

Показалось или нет, будто дрогнул язычок лампадного пламени?.. То знак какой, или слеза на глаз набежала?..

Вслед за язычком пламени лампадного колыхнулась в душе робкая надежда. И словно ответом на неё из-за скрытой во тьме двери доносятся звуки отпирающегося запора. Скрип проворачивающихся петель. В открывшийся проём врывается поток колеблющегося факельного света.

Вошедший водит светилом, выискивая, куда его можно пристроить. Воейков, невольно прижавшись к бревенчатой стене, глядит со страхом. И с надеждой. Лицо у вошедшего суровое, волосы и русая бородка аккуратно подстрижены, фигура ладная, движенья ловкие, одёжа по фигуре подогнана, сабля на боку добрая… Палачи и тати так нечасто выглядят.

Хотя… Тать – татю рознь! Иной ведь и при дворе служит царёвом, государевым поручиком – всяких тёмных дел исполнителем, может себе позволить ладную одёжу справить…

Хорошо о том знает Ванька Меньшой – сам, если уж откровенно, в таком качестве служил!..

Вошедший разглядел, наконец, поставец, воткнул в гнездо держак факела. Покачал, проверяя, ладно ли держится. Ногой подвинул табурет, уселся. И только теперь строго уставился в лицо узнику.

В неровно освещённом полумраке глаза его словно посверкивали кровавыми бликами.

– Ну что, помнишь меня, душегубец?.. – сумрачно спросил он.

И сразу всё стало ясно. Не дождаться Ивану прощения от властей земных. Пусть и самозваных.

– Не помню, – хрипло отозвался Воейков. – Кто ты?..

– И то… – согласился собеседник. – Куда ж тебе всех упомнить, кого ты обездолил…

– Кто ты? – повторил с нарастающим ужасом Иван.

Ночь, темница, неверный свет факела, контрастной колеблющейся полутенью обозначенная фигура неведомого пришлого… Словно посланец Вселенской Тьмы явился забрать его живым в Преисподнюю…

Почему-то вспомнилось, как полыхала башня, в которой сжигали изуродованное тело самозваного царя Лжедмитрия. Лжедмитрия, которого самолично убивал он, Иван Воейков!

Ту бревенчатую башню в народе называли «Адом», всякий раз суеверно крестясь при её упоминании. Тогда Воейкову казалось это чьей-то удачной придумкой: сжечь умерщвлённое тело Самозванца в «Аду». А сейчас его охватил ужас от мысли, что и он сам вот-вот отправится прямиком в Преисподнюю, где его уже поджидает душа убиенного им Гришки. И не только Гришки, а ещё, скажем, того же Петрухи Головина, которого он много лет тому задушил по пути в Арзамас…

Да и сколько ещё там его поджидает душ, загубленных им!..

И он, Меньшой Воейков, попадёт туда живым, и умирать ему придётся там дважды – сначала скончается в жутких муках тело, а потом вечно придётся умирать бессмертной душе.

– Кто ты?!! – вновь не дождавшись ответа, выкрикнул узник.

Словно в ответ на его выкрик, факел звонко щёлкнул, ярко вспыхнув и щедро сыпанув вокруг колючие звёздочки искр.

– Не пужай мой светильник, – ухмыльнулся пришедший.

Правда, ухмыльнулся недобро.

Зловещая эта ухмылка на лице не задержалась, тут же и сползла, будто не рождалась вовсе… Пришедший наклонился вперёд, лицо вовсе скрылось в тени. Только белки глаз продолжали поблёскивать огненными бликами.

– Уже поболе двадцати годков, почитай, прошло, а я тот день как сейчас помню, – глухо заговорил он.

Двадцать годков… Нынче у нас 1607 год от Рождества Христова… Поболе двадцати… Это ж при великом государе Иоанне Васильевиче, когда он опричниной забавлялся…

Ох, славное времечко было-то! Жуткое, но славное!

Вернуть бы его!..

Иван Меньшой Воейков был тогда молод, силён, весел, удачлив… Да и в самом деле – без удачливости-то, разве б попал он в опричную тысячу, да ещё в Ближнюю государеву сотню?..

Так что ж, этот неведомый посланец – оттуда?.. Из буйной и греховной молодости?..

Не стар ещё… Сколько ж ему тогда было годков-то?.. Совсем, по всему, ещё малец…

– Да назови ж себя!

– Вряд ли вспомнишь, пополза, – снова недобро, одним ртом усмехнулся пришедший – ухмылка обозначилась только чуть съехавшей набок бородкой. – Сколько люду вы с татями-дружками тогда доли лишили… Кривоустов я. Георгий… Сын Михайлы Троежёна…

Кривоустов. И в самом деле, не упомнить…

При Гришке-Самозванце какой-то Кривоустов состоял, Фонькой звали… Родич этому, наверное… Да при боярине Воротынском того же прозвища подручный имеется, Лавруха, вроде как…

А Георгий… Не вспоминается…

– Вы с Ванькой Сукиным нашу усадьбу разоряли… Батянька мой Орешек-крепость от басурман свейских боронил, а вы, тати, нас зорили!.. Сукин-то сгинул где-то, не найти… А ты – вот он, свёл нас случай…

Сукин…

В памяти ворохнулось что-то…

– Изменился ты, тать! – продолжал Кривоустов. – Да только вот тут, в глазах моих, – он показал на свои зеницы, даже не прижмурившись, – ты навсегда остался. Как вы мамку мою во двор раздетую выгнали, и застудилась она!.. – и умолк, задохнувшись от гнева.

Уж не тот ли это случай, когда Васька Тёмкин ябеду на Сукина подал… – озарило Воейкова.

С Ванькой они тогда много накуролесили, есть что вспомнить, есть что отмаливать…