II

Велена шагала вслед Оборотню, всякий раз вздрагивая при треске сучьев и хватаясь за меч. В груди была тяжесть, словно там лежал камень размером с кулак, который давил ее и угнетал. И дело даже не в проводнике, ему она почему-то верила, полагаясь больше не на разум, а на чувства, способные видеть вокруг человека то, что не видят глаза. К тому же вряд ли ведущий в ловушку станет расписывать ее такими мрачными красками и лишний раз переспрашивать, не передумали ли они. Но все это, однако, не вселяло спокойства. О Корбовом лесе даже в Овруче ходили страшные слухи, вот и Горимир наказывал не рисковать втуне, не зная дороги в лес и не соваться. Но оттуда лес не казался очень уж страшным, думалось, что молва многое преувеличивала. И только в «Пристанище» она поняла, на что решилась. А Волк, почему он взялся их вести? Не из жадности же. Ведь сам боится этого леса, не хочет через него идти. Велене стало жутко. Так хочется жить, какова же вероятность, что они пройдут? Впрочем, она не долго колебалась. Лучше погибнуть в бою, ища того, кто попытается освободить Шлем, чем стать женой того, на кого укажет в минуту блажи Горимир, взявший ее под крыло после смерти отца. Ежели Шлем все-таки освободят, то у нее, по крайней мере, будет возможность отомстить за семью, вернуться в Червень с богатой добычей. А там, глядишь, – Велена улыбнулась, – и самой выбрать себе мужа! Все градские бабы с ума от зависти и возмущения сойдут, когда она сватов пошлет! – Велена разулыбалась, забыв на мгновение про все на свете. Поэтому она чуть не уткнулась в спину Оборотня, который резко замедлил шаг и принялся настороженно озираться, часто поглядывая вверх, на деревья. Лес впереди менялся. Дубы, осокори становились более низкими, кряжистыми, разлапистыми, затемнели между ними заросли черемухи и лещины. И все они были какие-то неопрятные, заросшие, увитые чем-то, увешанные, что в полутьме было трудно разглядеть.

Оборотень совсем остановился и подпнул что-то в листве:

– Ну вот, знак, что на сегодня далее ходу нет.

– Кости! – мрачно процедил Карислав.

В листве действительно белели остатки человеческого скелета.

– На самом деле помороки леса, опасные для нас, начинаются только отсюда, где на деревьях появляются все эти ползучие растения, – Оборотень еще раз огляделся. – Предлагаю переночевать здесь, не входя под «завеси».

– Предлагаешь! – Карислав возмущенно стукнул по стволу дерева. – Только не надо вот этого, таких вот «предложений», ты прекрасно знаешь, что мы от тебя зависим теперь во всем.

– Не надо так не надо. – Оборотень с трудом подавил злость. – Ломайте сухие сучья с деревьев, да смотрите, не отходите далеко.

Все молча разошлись. Когда ночь неожиданно накрыла лес непроницаемым мраком, у путников горел яркий костер и свет его казался единственным оплотом от слетающихся на запах человека злых духов.

III

Ночь была сырая и теплая. Костёр трещал, разбрасывая искры, которые умирали так и не добравшись до неба, где могли бы стать звездами, как те, что выпали из под молота Сварога в небесной кузне. Лес затих, ничем не выдавая таящейся в нем угрозы. Только белые ночные мотыльки бездумно летели в пламя, словно пытаясь упредить о том, какая судьба ждет людей, дерзнувших войти в лес.

– А ты не мог бы рассказать, что нас ждет впереди? – Золотинка обратилась к проводнику. Она старалась не называть Волка-Оборотня по имени, слишком хорошо зная, как много значит всякое из имен.

Оборотень, слабо освещенный огнем, задумался, поправил дрова в костре, и, ни на кого не глядя, заговорил:

– Там, где мы сейчас, довольно безопасно. По крайней мере, днем. А вот дальше на деревьях завеси. За несколько лет разные вьюны в целой громаде леса вдруг вымахали толщиной с руку, а то и более, и длины немереной, опутали деревья как паутиной. Вот там то, на деревьях, и поселились мерзкие твари, которые не прочь полакомиться человечинкой. Ну да вы видели кости. Шилмасы довольно глупы, но не лишены коварства и хитрости. В таких местах полно их ловушек.

– А на сколько опасны они сами? – поинтересовался Святомор.

– Шилмасы медленно бегают, но ловки и мускулисты, лучше не давать им спрыгивать тебе на шею. А так, еще машут здоровенными сучьями, но ни умением, ни ловкостью в том не обладают. Главное не попасть в их ловушки, вряд ли они посмеют напасть на нас в открытую. Хотя…, – Оборотень отодвинулся немного от костра и прислушался. – Хотя лучше ожидать всего, что может быть худшего. Ежели не случится – мы в выигрыше, а ежели произойдет – мы будем готовы. Корбовому лесу нельзя доверять.

– А правда, что лес прокляли недомерки?

– Ха! Недомерки! Нашли виноватых. Люди своими раздорами прокляли самих себя и отравили этим и лес. А все этот Шлем. Итарградцы так тряслись над ним, а сиверяне и восточные роды так стремились завладеть Итар Шлемом, что тень их взаимной вражды легла и на лесных людей. Война Вадимира – итарградского князя и людей леса, как вы знаете, окончилась ничем. Вернее – тем, что по западной границе леса легла полоса отчуждения, на которой люди не желали селиться. В таком-то проклятом и политом кровью бывших побратимов месте и поселился прибредший неизвестно откуда Ужас.

– Ужас? – встрепенулась Велена. – Кто это? Мы столько слышали…

– Вам лишне пока будет знать об этом. Ужас – это теперь весь лес. А тогда – люди долго еще боролись, не желали покидать родные места, но теперь уже здесь не живут.

– А Старый тракт до Итарграда зарос?

– Да не сказать, чтоб зарос, но нет более гибельного места. Верная смерть. Есть еще возможность проскочить через самый лес, но и она все меньше.

– А никто не пытался как-то проложить дорогу или прочистить старую? – Святомор никак не хотел примириться, что нет другого пути.

– Все боятся. Да и Итарградцы не очень-то горюют, что люди из родственных родов не появляются у них, как ранее, ведь желающие захватить Шлем тоже не могут попасть к ним с востока. А в Червене хватает и других забот. Ну да ладно. Завтра у вас не будет времени мыслить об этом, а только о том, как дожить до следующего дня.

IV

Не-бестолковейший очень любил жизнь. Свою собственную, разумеется. Беда в том, что, устраиваясь в этой жизни поудобнее, он успел многим насолить, нагорчить и даже нагадить. Всегда так трудно сдержаться, когда можно совершенно безнаказанно поносить жителей деревни! Он и не хотел ни с кем ссориться, но язык сам вертелся, выговаривая всякие ругательства и обзывания. Доставалось часто и многим, особенно же – шаману Не-понюшке, его старому сопернику. Не-понюшка зубищами скрипел, за глаза о нём плохо отзывался, но терпел, так как на стороне Не-бестолковейшего была реликвия.

Старейшина поёжился. Это была блестящая идея – выкопать из кургана голову недавно закопанного князя, проварить её, избавив от недоеденной червями тухлятины, и представить дело так, что он сам того князя убил и съел. Для достоверности, он даже погрыз немного череп, оставляя следы своих резцов. Сначала ему не очень верили. Но венец-то княжий был настоящим. А потом он ещё приспособился незаметно зажигать под черепом лучинку… Это было началом его взлёта. Гадающий на внутренностях Не-понюшка сразу оказался в тени, да так там и остался. А он не только выбился в старейшины, но ещё и приобрёл право поносить всех без разбора и получать филейные части от любой добычи. Мог и добиться от односельчан нужного ему решения, толкуя так и сяк «магический» огонь.

Расплатой был постоянный страх разоблачения. Поэтому о набитом ценными штуками кургане он молчал как рыба, а лучинку зажигал всё реже и реже. Уже пяток лет как не пытался. А тут вдруг огонь в черепе возьми, да и вспыхни по-настоящему! Неужели череп и правда колдовской?!! Какая жуть, он ведь недавно брал его в руки!

Что же делать?! Не-бестолковейший отодвинулся подальше от черепа и осторожно огляделся. Все, в том числе подсудимый Не-такой, всё ещё пялились с раззявленными ртами на реликвию, хотя огонь давно погас. Вот-вот они придут в себя и потребуют ответа! А он почём знает, чего хотят боги, или кто там, наверху? Уроды! Мало того, что зажигают без предупреждения, так ещё и не говорят, чего хотят! Он, конечно, готов соврать. А ну как с него потом спросят? Спустятся на крылищах и к нему – чего дескать не то соврал? И что ему отвечать?

Не-бестолковейший задрал голову к небу, но ничего примечательного там не разглядел. Эти боги – вонючие уродищи! А может… они продались Не-понюшке? И огонь этот – знак шаману, что теперь он – главный? И может Не-понюшка знает, как его толковать? Не-бестолковейший срочно выглядел в толпе своего вражищу. Повезло! У шамана даже слюни изо рта текли, так он был поражён громом и пламенем. Значит это не его проделки.

Но что делать-то?! Что говорить? Они собрались осудить Не-такого. Может боги не хотят этого? Казнишь, а потом за это тебя боги на обед и сварят! И зачем только он затеял это судилище!

– Э-ээ… Кхе… Вот это да-а-а! – пришёл в себя подлющий Не-понюшка.

– Чудо, чудо! – зашумели в разнобой дупли и папаны.

– Тихо вы! – заорал так ничего и не придумавший Не-бестолковейший. – Чудо свершилось! Череп свидетельствует, что…

– Что?

– Что?!

– Что?!!

– Он говорит нам, что…

– Да что он говорит нам?! – выкрикнул потерявший терпение Не-добрый.

– Что суд сегодня будет особенно справедлив!

Укороты разочарованно загудели. Мало кто поверил, что такое грохотание, и всего лишь – за справедливый суд. Старейшина заметил, как загорелись глаза Не-понюшки, и понял, что если он сейчас совершит ещё одну ошибку, она будет последней для него как старейшины. Как говорится: «В кругу друзей нож нужен острый». Он сосредоточился, дождался пока Не-добрый вновь сорвётся, выразив недовольство, и снова заорал:

– А ещё, дорогие мои людоеды, мы должны сегодня осудить Не-доброго за всё зло, что он совершил, и назначить новый поход за человечиной!

Сработало безотказно. Во-первых, он сразил всех придурков словом «дорогие». Во-вторых, может кто и догадался, что Не-добрый просто попал под горячую руку, но большинство так сильно его не любило, что с радостью согласилось с Не-бестолковейшим, вынуждено приняв его сторону. Тем более что судить его будут не «по совести», а по воле богов. Ну, а в-третьих, новый поход за человечиной был делом столь редким и столь ожидаемым, что укороты сразу прониклись – этого и хотят боги.

Папаны бросились бить и вязать Не-доброго, потом принялись обсуждать, когда и куда будет направлена провиантская дружина. Про Не-такого на некоторое время забыли. Все, кроме Не-бестолковейшего, ломавшего голову над тем, какая справедливость для богов более справедлива.

V

Утро не возвестило себя ни рассветом, ни пением птиц. Просто Святомор стал что-то видеть вокруг себя и с трудом различать цвета. Впрочем, различать было особо нечего. Вокруг царствовал почти один зеленый цвет листвы и коричневый – коры ольсы и дуба. Только одинокий зонтик сныти выделялся белым кружевом цветов прямо рядом с ним, да алела лента в волосах Велены.

Святомор вытянул из-под себя затекшие от долгого сидения ноги, с огорчением посмотрел на свои запачкавшиеся красные сапоги.

Может, одеться попроще было и удобнее, но знатность рода требовала своего. Конечно, род его ослабел, не имеет такого веса, как прежде. Но кто знает? Может быть он – Святомор – вернет роду былую славу?

Впрочем, мысли о прошлом, как и о далеком будущем, были тяжелы и неприятны, и Святомор с радостью отвлекся на проснувшегося Волка-Оборотня. Тот зевнул, задумчиво посмотрел вверх и медленно, с явной неохотой, поднялся. Возле догоревшего костра он поднял брошенный вчера Кариславом мех из-под браги, и скрылся в чаще.

Когда Оборотень вернулся назад, мех раздувался от воды. Святомор почувствовал вдруг жажду, взял попить. От его кашля и плевков проснулись все остальные.

– Что за гадость эта вода! На вкус отвратная, а запах – как из застоявшейся лужи!

– Из лужи и есть, – спокойно отозвался Оборотень, развязывая принесенные мешки. – На вкус она дрянная, конечно, но скоро и такой не будет.

Пока вставшие венеды наскоро перекусывали, Оборотень разложил тут же, на траве, какие-то вещи и оружие:

– Вот, припрятал в своё время. Золотинка, тебе придется одеть мужскую одежду, в платье и накидке здесь далеко не уйдешь. А потом выбирайте из оружия кто, чем может владеть.

Вилла подняла вещи, пересиливая страх. Ее дар говорил ей, что носившие их когда-то люди мертвы.

Грубая ткань из крапивного волокна все еще хранила память о сделавших ее женских руках, о дыме очага, о запахе загоняемого на охоте зверя, но сильнее всего она сохранила боль и страдания умирающих.

Золотинка не хотела этого ведать, но знание словно вспыхнуло у нее в голове и заставило пошатнутся.

– Золотинка? – Карислав хотел было ее подхватить, но его опередила почувствовавшая что-то Велена.

– Пойдем. – Она взяла виллу за руку и увлекла за деревья.