Картина IV

Комната-спальня Черчилля.

Он сидит в кресле в красивом персидском халате, курит сигару. Здесь же сидят в креслах Иден, Гленн, Исмей. Идет оживленный разговор о разных международных проблемах.

Черчилль. Да, выступая тогда в парламенте, я говорил: какая держава в Европе представляет угрозу для Англии? Франция? Нет. Испания? Нет. Другое дело Германия. Она никого не боится и вооружается в масштабах, еще невиданных в истории этой страны. Во главе ее стоит кучка торжествующих головорезов. Очень скоро им придется делать выбор между экономическим, финансовым крахом и войной. Если для них успешно закончится война, начнется германизация Европы под нацистским контролем. Так что я раньше других английских политиков понял угрозу, которую Германия представляет для Англии.

Иден. Это верно. Вы были первым политиком, кто говорил об этой опасности для Англии.

Черчилль. И я предлагал в проведении европейской политики опираться на Францию и Лигу наций. Я считал необходимым использовать Лигу наций для создания антигерманского фронта в Европе. Но английское правительство недооценивало опасность, которая исходила из Германии для английского народа, и продолжало заигрывать с этим чудовищем – Гитлером.

Гленн. Но вы раньше к Гитлеру питали определенные симпатии.

Черчилль. Да, это было. Я восхищался тем, что безвестный ефрейтор поднялся до роли главы государства.

Гленн. Вам в Гитлере импонировало и то, что фюрер выступал в качестве злейшего врага Советского Союза и вообще против всякого революционного движения.

Черчилль. И это было, не отрицаю.

Гленн. Перед Гитлером и Муссолини вы снимали шляпу. Они принадлежали к вашему миру, потому что вы были таким же злейшим врагом большевизма, как и Гитлер.

Черчилль. Да, я разделял некоторые его антибольшевистские взгляды.

Гленн. Вы даже восхищались Гитлером, что он так энергично и смело возрождал экономическую и военную мощь Германии.

Черчилль. Да, я восхищался. Но я этим хотел подтолкнуть Германию на войну с Советским Союзом. Надеясь, что в результате этой войны Советский Союз будет уничтожен, а Германия настолько истощит свои силы, что утратит способность бороться против Англии за гегемонию в Европе. Я вообще считал, если моя страна потерпит поражение, мы должны найти такого же великолепного лидера, как Гитлер, который возродил бы нашу отвагу и возвратил наше место среди народов. Нам предстояло бороться против зверя социализма, и мы могли справиться с ним куда более эффективно, если бы действовали как единая стая гончих, а не как стадо овец.

Гленн. Да, ваша враждебность к коммунизму граничила тогда с заболеванием.

Черчилль. Что поделаешь, Гленн, таков уж я есть. Но в сентябре 1938 года наш премьер Чемберлен и французский премьер Даладье покорно явились к Гитлеру в Мюнхен, где при участии Муссолини заключили соглашение об отторжении от Чехословакии Судетской области, как требовал Гитлер, и передаче ее Германии. Это многих удивило и обеспокоило. Но Чемберлен заявил: «Я верю, что это будет мир для нашего времени!» Наивный человек!

Иден. В это же самое время Гитлер и Муссолини в Мюнхене обсуждали перспективы войны против Англии.

Исмей. Это было с их стороны невероятной наглостью.

Черчилль. Я тогда заявил в парламенте: мы без войны потерпели поражение. Страшная чаша весов склонилась в пользу Гитлера.

Гленн. Это было предательством Чехословакии, а потом и Австрии.

Исмей. Они развязали руки Гитлеру и Муссолини, их агрессия в Европе усилилась.

Гленн. Да, они решили, что могут делать в Европе все, что им выгодно, и сопротивления им не будет.

Иден. И те же Чемберлен и Даладье сорвали переговоры с Советским Союзом о заключении военного оборонительного союза между СССР, Англией и Францией против агрессии в Европе.

Черчилль. Если бы Чемберлен и Даладье ответили русским согласием и сказали: «Хорошо, давайте же втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею» или что-нибудь в этом роде, наш парламент это одобрил бы, и история Европы могла пойти по иному пути.

Гленн. Вполне могла. Но я не могу понять, каковы были у них возражения против заключения соглашения с Россией.

Иден. Русские поняли, что англичане и французы требуют от них односторонней и даровой помощи, не берясь оказывать им эквивалентную помощь.

Исмей. Они не предусматривали обязательств Англии и Франции по гарантированию русским помощи в случае прямого нападения на них со стороны агрессора.

Гленн. Но как же так можно? Хотели русских просто надурить, обмануть?

Исмей. Выходит, так.

Иден. Не менее странно вели себя правители Англии, Франции и во время войны с Германией с сентября 1939 года по апрель 1940-го. По существу, эту странную войну мы не вели и помощь Польше не оказали, оставили ее один на один с Германией.

Гленн. Потому немцы так легко и быстро расправились с поляками.

Исмей. По сути, это было предательство поляков. Поэтому русские вынуждены были подписать с Германией двустороннее соглашение о ненападении друг на друга. Нам они уже не верили.

Иден. Подписав с Германией пакт о ненападении, Россия обеспечила себе мирное развитие и укрепляла свою оборонную мощь.

Гленн. Но немцы и русских обманули. Через два года разорвали этот пакт и напали на Советский Союз.

Исмей. Для русских это было полной неожиданностью.

Иден. Да, вероломству Гитлера не было предела.

Гленн. Мы тоже не раз предавали своих друзей. Когда Гитлер напал на Францию, мы тоже долго размышляли, что нам делать, как ей помочь, и Франция, оставшись в одиночестве, вынуждена была капитулировать, подписала с Германией позорный мирный договор.

Исмей. А что же ей оставалось делать, если немцы захватили Париж?

Иден. Да, наше правительство в этой ситуации проявило себя не с лучшей стороны.

Черчилль. Поэтому, когда я стал премьер-министром Англии, почувствовал себя избранником судьбы. Мне казалось, вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу, к этому испытанию. Наконец-то я получил право отдавать приказания по всем вопросам, в том числе, по отношению к войне. И, выступая в мае 1940 года в Палате общин, я честно заявил: «Мне нечего предложить вам, кроме крови, труда, пота и слез. Вы спросите, какова наша политика? Я отвечу: продолжать войну на море, на суше и в воздухе, со всей нашей мощью и со всей нашей силой! Такова наша политика. Вы спросите: какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа! Победа любой ценой, победа, несмотря ни на что, победа, каким бы долгим и тяжелым ни был к ней путь».

Иден. Да, сэр, ваша речь произвела тогда сильное впечатление не только на членов парламента, но и на всю страну.

Гленн. Это был как удар грома в ясный день. Он пробудил от спячки всех, вызвал у людей уверенность в своих силах и своих возможностях.

Черчилль. Я сказал тогда, что битва за Францию окончена. Теперь должна начаться битва за Британию. Поэтому посвятим себя своему долгу и будем выполнять его так, чтобы, даже если Британская империя просуществует тысячу лет, и тогда люди могли сказать: это был их лучший час!

Исмей. Это была, сэр, ваша лучшая речь из всех, которые я слышал раньше. Она действительно всколыхнула страну, вдохновила народ. И когда я сообщил вам утром 22 июня о нападении Германии на Советский Союз, вы воскликнули: «О, боже! Мы спасены, Исмей! Это для нас дар богов! Англия будет жить!» И пообещал помочь русским всем, чем только сможем.

Черчилль. Да, в речи по радио я сказал тогда: опасность для России – это опасность для нас и для Америки; и борьба каждого русского за свой дом и очаг – это борьба за каждого свободного человека в любом уголке земного шара. И уже 12 июля мы подписали с русскими соглашение о совместных действиях правительства СССР и правительства Англии в войне против Германии.

Гленн. Да, сэр, вы очень изменили свое отношение к Советскому Союзу, к его политике. От вражды и ненависти – к совместным действиям в войне против Германии, оказании России должной помощи. Не будет ли это лишь вашим словесным блефом? Внутри вы остались прежним ненавистником коммунизма и большевиков?

Черчилль. Время покажет, Гленн, как вести себя. Все будет зависеть от способности России защитить свою свободу и независимость в этой войне. Откровенно скажу, мне не хотелось бы видеть ни сильную Германию, ни сильную Россию. Для нас было бы лучше, если бы они как можно больше убивали друг друга в этой войне.

Гленн. Вы что, согласны с позицией американского сенатора Трумэна? Он недавно заявил: «Если мы увидим, что побеждает Германия, мы будем помогать России. А если увидим – побеждает Россия, будем помогать Германии. И пусть они как можно больше убивают друг друга».

Иден. Это было странное заявление в такое трагическое время.

Исмей. Да, очень странное!

Черчилль. Ну почему же странное? Видимо, так настроено большинство политиков Америки. И я их понимаю.

Иден. Это далеко не так, сэр. Президент Америки Рузвельт заявил без колебаний, что они окажут России всю возможную помощь, особенно поставками вооружения и стратегического сырья.

Гленн. Но русские были этим недовольны и прямо заявили нашей делегации на переговорах в Москве: «Советская армия ведет тяжелейшие бои. Мы оттягиваем с Запада основные силы немцев, которые могли бы вторгнуться в Англию. На нас лежит главное бремя войны. А вы, господа, предлагаете в качестве помощи какие-то незначительные материалы и оборудование». И они, по-моему, правы. То, что мы обещаем им дать, – это, как говорится у русских, курам на смех.

Черчилль. Ну нет, Гленн, ты не прав. А что мы должны сделать? Высадить на севере Франции крупный десант, как настаивают на этом русские?

Гленн. А почему бы и нет? Это была бы им существенная помощь.

Черчилль. Да наш десант немцы уничтожат на переходе в проливе с помощью авиации и подводных лодок. И десантники окажутся на дне моря. Ты этого хочешь?

Гленн. Но высадку десанта можно осуществить ночью или когда над проливом стоит туман. И крупных потерь можно избежать.

Черчилль. Это гадание на кофейной гуще, Гленн. Я не могу рисковать жизнью нескольких десятков тысяч десантников. Это было бы с моей стороны преступлением. При встрече со мной в Лондоне Молотов спросил меня, как английское правительство может отвлечь с советско-германского фронта 40 германских дивизий. Представляете? Отвлечь 40 германских дивизий! Каково, а? Не пять, не десять дивизий, а сорок!

Гленн. И что вы ответили ему?

Черчилль. Я несколько минут был в шоке, лишился дара речи, а потом с трудом выдавил из себя: «Хорошо, мы подумаем над этой трудной просьбой».

Гленн. И до сих пор все думаете?

Черчилль. А что я могу обещать им? Я пока еще, слава богу, в своем уме.

Гленн. Так вот и получается, мы тут раздумываем, гадаем, а русские солдаты гибнут там на фронтах тысячами.

Черчилль. Но это не наша вина. Видно, такая была воля Всевышнего. Мне, конечно, тоже жаль русских, но англичан жаль больше. Но так распорядилась судьба.

Иден. Конечно. Самая реальная помощь русским была бы, если бы мы открыли Второй фронт в Европе. Но это пока несбыточная мечта.

Исмей. Да, это уже из области фантазии.

Черчилль. Помечтать об этом, конечно, можно, но лишь помечтать, не более того. Бог прощает людям грехи, но не прощает глупости. Исмей, организуй нам кофе. Попьем кофе и будем приступать к работе.

Исмей. Будет сделано, сэр. (Уходит.)