Предыстория

Эскадрильи истребителей-бомбардировщиков F-15E StrikeEagle, взлетев с баз ВВС США Шпангдалем в Германии и Авиано в Италии, взяли курс на Россию. В чётком, как на учении, строю, мощные грозные машины неумолимо отсчитывали километр за километром, скрываясь от случайных взглядов с земли плотным слоем облаков. Но спокойный полёт не усыплял бдительности пилотов, знающих, что скоро взвоют системы оповещения, предупреждая о том, что эскадрилья вошла в зону действия русских радаров систем ПВО. И распадётся строй, и каждый будет сам за себя, уворачиваясь от зенитных ракет в бешенной круговерти фигур высшего пилотажа и играя с судьбой в орлянку. Майор ВВС США Ричард Маккинли уверенно вёл свой Игл, совсем не рефлексируя о том, что сейчас у него под крылом висят не учебные боеприпасы, а боевая новейшая крылатая ракета JASSM. Уже на подлёте к границе, лётчик увидел вдали разрывы и грибообразные облака, встающие над землёй. Тактические ракеты с ядерными боеголовками своё дело сделали. Теперь их очередь. Высоко в небе перечёркивали черноту ночи межконтинентальные баллистические ракеты, устремляясь куда-то далеко в глубину территории. Ну, теперь русским точно не до них, успел подумать Ричард, когда взвыла система оповещения, и мир вокруг осветился ослепительной последней вспышкой.

Тяжело израненная Россия сумела найти в себе силы и нанести ответный удар. К бойне подключились другие государства ядерного клуба, и на земле разразилась бойня, равной которой ещё не было. В ход шло всё. Открывались закрома и арсеналы, являя на свет божий такое оружие, о котором раньше в приличном обществе и упоминать было стыдно. И всё это ядерное, химическое, бактериологическое изобилие посыпалось на голову несчастному человечеству. Третья мировая война, которой столько лет ждали и боялись, длилась всего шесть часов, оставив после себя такие жертвы и разрушения, рядом с которыми потери первой и второй показались бы детским садом. Она не оставила без своего внимания ни один уголок мира, и на всей земле воцарилось безвластие и анархия. Человечество погрузилось в пучину хаоса.

Над страшною бездной дорога бежит,

Меж жизнью и смертию мчится;

Толпа великанов ее сторожит;

Погибель над нею гнездится.

Страшись пробужденья лавины ужасной:

В молчаньи пройди по дороге опасной.

В.А.Жуковский

Поезд задумчиво отстукивал километры по стыкам рельс. Как я не хотел ехать в эту командировку, а заставили. Вот сейчас дома пил бы кофе и смотрел по телевизору какой-нибудь сериал. С годами я всё больше и больше не любил покидать свою уютную квартиру, а командировки вообще выбивали меня из колеи. Я правдами и неправдами старался увильнуть от очередной поездки, перебросив её на плечи более молодых коллег, с радостью и энтузиазмом хватающихся за возможность поколесить по стране за счёт фирмы. Докурил последнюю на сегодня сигарету и вернулся из тамбура в купе. Попутчики уже спали. Я, пользуясь светом, падающим из коридора через приоткрытую дверь, тоже лёг на полку и заснул. Проснулся от того, что поезд стоял. В купе пробивались лучи раннего апрельского солнца, ещё не до конца разогнавшие темноту ночи. За окном простирались поля и ни одного намёка на станцию или полустанок. Вдали виднелся какой-то посёлок, к которому тянулась наезженная грунтовая дорога. Странно. И что же мы здесь встали? По вагону заходили пассажиры, так же, как и я, удивлённые незапланированной остановкой.

– Может, пропускаем кого-то? – пробасил кто-то невидимый прямо за дверью.

– Я давно не сплю, – отвечал ему второй, слегка шепелявя. – За это время можно было штук двадцать поездов пропустить.

– Да точно я вам говорю, авария впереди, – вмешался женский голос. – Я так уже попадала. На путях товарняк с рельсов сошёл. Полдня стояли, пока пути расчистили.

Соседи по купе тоже стали просыпаться и недоумённо выглядывать в окно. Я прихватил с собой полотенце, умывальные принадлежности и пошёл в конец вагона приводить себя в порядок. Отстояв небольшую очередь, наконец, был удостоен тоненькой хилой струи из-под крана в загаженном туалете. Кое-как умывшись и поскоблив щёки одноразовым станком, я вышел в коридор, где страсти уже начали накаляться. Особо активные пассажиры наседали на прожжённую и битую в боях с населением, утомлённую ненавязчивым родным железнодорожным сервисом, проводницу. И, кстати, неизвестно, за кем останется поле боя. Проводница умело отбрехивалась, к месту повышая голос или вставляя ядовитые реплики.

– Что случилось? – поинтересовался я у парня в мрачной майке с логотипом ACDC, тоже с любопытством наблюдающего развернувшуюся баталию.

– Электричество кончилось, – ответил он. – Электровоз дальше не едет. А что и почему, непонятно.

Битва, наконец, закончилась с ничейным счётом, пассажиры недовольно расходились по своим купе, неся в руках кружки и термоса с кипятком, а проводница ускакала в штабной вагон к бригадиру за порцией новых новостей. Я тоже набрал кипяточку и уселся пить растворимый кофе с бутербродом из хлеба и ветчины. И чего нервничать? Всё равно когда-нибудь тронемся. Не будем же вечно торчать посреди степи. С соседями на удивление повезло. Маленьких детей в купе не было, да и вообще на весь вагон всего один ребёнок и того особо не слышно. Попутчики, как на подбор молчаливые, никто с расспросами не лезет и душу перед тобой не выворачивает. Обычное благожелательное сосуществование на одной площади купе. С возрастом начинаешь ценить тишину и одиночество, даже если это одиночество в толпе. А я вообще привык жить один: всё больше и больше отдалялся от людей, окружающих меня, будь то соседи по лестничной площадке или коллеги на работе. Раковина квартиры полностью устраивала меня. Как бы, наверное, удивились сослуживцы по многочисленным гарнизонам нашей большой страны, увидев нелюдимого и необщительного мужчину, каким я стал из компанейского парня, души компании на лихих офицерских посиделках. Да уж. Жизнь идёт своим чередом. Когда-то, расставшись с женой, успешно выдержавшей все перипетии гарнизонной жизни, но сломавшейся на гражданке, я вернулся в родной город и стал вливаться в новую для себя, гражданскую жизнь. Семью создавать больше не хотелось. Приобрёл себе квартирку и перебивался случайными связями, необязательными и разной продолжительности. Меня всё устраивало и я, поначалу с удовольствием ходивший в гости к друзьям и знакомым, стал постепенно тяготиться всеми этими шумными компаниями, отдаляться от всех, сворачиваться в кокон и закрываться в своём мирке. Вполне возможно, я бы мог стать этаким тихим алкоголиком, в одиночку выпивающим свою ежедневную бутылку водки и забывающимся в алкогольном сне, если бы не многочисленные примеры моих сослуживцев, с кем довелось немного повоевать на охваченном огнём войны Кавказе. Ну нет. До такого состояния скатываться мне не хотелось.

Допив кофе, я поднялся и вышел в коридор, чтобы сполоснуть свою кружку, когда дверь из тамбура открылась и в вагон зашла проводница. Бледное её лицо и выпученные, густо подведённые глаза напугали. Не дай бог сердце у тётки прихватило, подумалось мне. И что же делать?

– Вам плохо? – проявил я гражданскую сознательность, шагнув к ней.

– Нет, – просипела она внезапно севшим голосом.

– Но на вас же лица нет.

Из дверей купе стали выглядывать люди и, спустя всего минуту, в коридоре образовалась толпа, напирающая вперёд и буквально прижимая меня к проводнице. На меня пахнуло алкогольным перегаром и ещё чем-то чесночным. Ясно был виден листик петрушки, застрявший в зубах.

– Война, – коротко выдохнула тётка. Лицо её некрасиво сморщилось, и из левого глаза по щеке поползла крупная слезинка.

По вагону будто прошёл ледяной сквозняк. Сразу стало тихо, и только где-то неподалёку кто-то судорожно всхлипнул.

– А вы не того? – щёлкнул я пальцами по шее. – Спьяну-то ещё не то привидится.

– Это мне сейчас бригадир налил, чтобы я в себя пришла от такой новости, – оскорбилась проводница. – По рации ни одна станция не отвечает. А по радио передают, что все крупные центры уничтожены. Нанесены ракетно-бомбовые удары по всем стратегическим объектам.

– И что же делать? – заволновалась толпа. – Домой надо. Как же ехать-то?

– Сейчас бригада пытается завести дизель. Выехали-то с неисправным. Понадеялись, что пути электрифицированы. Что-то там у них не получается, но они обещают, что скоро заведут. Хоть до станции доедем. А там власть, какая-никакая.

Ждали долго. Я уже доедал обеденную порцию «Доширака», когда поезд дёрнулся и, натужно скрипя всем своим длинным телом, тронулся с места. Завели, значит, двигатель. Ну, хоть какая-то определённость. А то во всём вагоне воцарилось уныние и какая-то нервозность. Кто-то в купе возле туалета тихо истерил, в коридоре какой-то нервный гражданин пытался куда-то дозвониться по телефону. Я глянул на экран сотки. Сигала не было, что, в принципе, неудивительно. Спустя три часа, поезд, одышливо пыхтя всё-таки дотащил нас до небольшой станции Озерки, коих так много на просторах нашей Родины. На перроне было суматошно. Люди метались вдоль путей, чуть ли не бросаясь под колёса вагонов. Похоже, народу всё равно куда ехать и крики проводников о том, что поезд уже никуда не пойдёт, пропускались мимо ушей.

Я, подхватил сумку и, с трудом пробившись через толпу, вышел на перрон. Ну и что теперь делать? Командировка накрылась. Это к бабке не ходи. До дома далеко и, по нынешним временам, как пешком до Америки. Поезда не ходят, или ещё ходят? Самолёты, неизвестно, летают ли. Да и до них добраться ещё надо. Ближайший аэродром черт-те где. Проблема. Я зашёл в привокзальный ресторан и заказал пятьдесят грамм коньяка и лимон. Мысли следовало привести в порядок. По идее необходимо сходить в военкомат, как положено любому военнообязанному в подобных случаях. Но у меня, ни военного билета, ни мобилизационного предписания с собой нет. Кто же в добром здравии такие документы в командировку таскает? Но, может, у них есть какая-то общая база, где найдутся данные обо мне. Значит нужно решить вопрос с постоем и всё-таки выполнить свой гражданский долг и сообщить властям, что есть, мол, здесь один майор запаса. От вокзала решил далеко не удаляться и снял номер в привокзальной гостинице. Ну, как, номер? Так, комната на шесть человек, древние панцирные кровати, полуразвалившиеся тумбочки, облезлые стены и потолок в жёлтых разводах. Креативненько. Нет, можно было, конечно снять номер в более презентабельной гостинице в центре города. И деньги позволяли. Но я решил от вокзала далеко не удаляться. Чем чёрт не шутит. Может и пойдёт какой нибудь поезд в мою сторону. Сдал вещи в камеру хранения и, узнав у дежурной, где находится военкомат, пошёл сдаваться.

Военкомат отнюдь не напоминал виденные в кино и хрониках военкоматы из сорок первого года. Не в плане архитектуры, конечно. Тут как раз всё сходилось. Здание было старым и, наверное, даже когда был последний ремонт, не помнило. Я не увидел здесь очереди желающих идти на фронт, или толп мобилизуемых. Стояли патриархальная тишина и покой. Сонный дежурный долго не мог понять, чего же я от него хочу, потом связался с кем-то по телефону, и ко мне вышел рыхлый майор с жирными губами и хлебными крошками на кителе в районе обширного живота. Он долго потел, всем своим видом показывая, как он недоволен таким, не в меру обязательным посетителем и, наконец, разродился:

– Слушай, мы здесь сами ничего не знаем, кроме того, что сообщили по радио. Связи с областным центром нет, а дальше и подавно. Приказа на мобилизацию не поступало. Давай я запишу твои данные, а ты иди, своими делами занимайся.

Вообще ничего не понятно. Но, подождём. Ждать пришлось два дня. Поезда не ходили, военкомату я тоже не понадобился. В вечерних пьяных посиделках в номере мужики делились последними новостями сарафанного радио и своими предположениями. По всему выходило, что власти уже нет, все коммуникации перерезаны, да и, похоже, и стран-то никаких не осталось. Так, анклавы, на которые ракеты пожалели. Типа этих Озерков, где и взять нечего, и гадости никакой отсюда ожидать не надо. Теперь надо решать дальше. Что делать и куда двигаться? Почти по классику.

Вообще, по логике вещей, не стоит, как говорят китайцы, дёргать тигра за усы. От добра добра не ищут. Стоило бы, может, попытаться осесть здесь. Тем более, что и дома никто не ждёт. Всё, вроде, правильно и логично. Однако, в душе у меня вдруг зародилось и стало расти некое иррациональное чувство. Домой! Домой и только домой. Внезапно защемило в груди, перед глазами встала уютная квартира, пейзаж за окном кухни с хрущёвкой, бликующей на солнце новенькой крышей из профнастила, запах кофе из медной джезвы. Даже пепельница, вечно полная окурков, показалась безумно родной. И потянуло так, будто там, в родном городе, ждёт меня кто-то очень дорогой. Решено. Только теперь нужно выбираться на выезд из города. А там, или попутки, или пешком. Хотя, от дома отъехать я успел достаточно далеко и теперь добираться до дома придётся через пол страны. Но, как говорится, дорогу осилит идущий. Ну, если повезёт, едущий. Вот только что ждёт меня в пути. Не дай бог попасть на территорию, заражённую отравляющими веществами. Или вирус какой боевой подхватить. Кто знает, чем тут по нам пуляли?

– Что завис, Витёк? – поинтересовался у меня Саша, рыхлый, постоянно потеющий мужик среднего неопределённого возраста, кажется, экспедитор какой-то фирмы с севера.

– Да вот, думаю, чего мы тут высиживаем?

– А что ещё делать?

– Домой идти.

– И как ты себе это представляешь? Поездов уже два дня нет.

– Пешком, на попутках. Как-то так.

– Ого! Ну уж нет. Я ещё не свихнулся. Такое расстояние преодолевать пешком. Да ещё в такое непонятное время! Лучше уж тут сидеть. Авось что и подвернётся.

– Это вечное наше авось! Нет. Я всё-таки завтра пойду.

У выхода из вокзала, свесив ноги наружу, в полицейском УАЗе сидел капитан, судя по возрасту, перехаживающий в этом звании уже третий срок. Щурясь на проходящую толпу, он курил, изредка сплёвывая на асфальт тротуара. Я подошёл к машине и, прикурив сигарету, вопросительно глянул на полицейского:

– Как тут вообще? – поинтересовался я.

– Да как? Власти нет, полиции тоже.

– А ты как же?

– Смену достою и тоже домой. Всё. Отслужил своё.

– А что раньше не бросил службу? Раз власти нет, можно уже давно по домам.

– Так я патруль и отпустил. А сам не привык на полдороге дела бросать.

– Понятно. И что же вместо власти?

– Ничего. Вон, делят, – он кивнул в сторону города.

Только сейчас я заметил дымы, поднимающиеся над городом. Откуда-то издалека ветер доносил звуки перестрелки.

– Сурово.

– А ты думал!

– А как бы мне на выезд из города попасть?

– Да вот через частный сектор по краю. Тут недалеко. И, тоже поосторожнее. Сейчас всякая сволочь повылезает. Анархия, мать её, порядка.

– Спасибо.

Я забросил сумку на плечо и зашагал к частной застройке, виднеющейся невдалеке. До застройки добрался быстро, углубился в переплетения улочек и переулков, петляющих, как бог на душу положит.Частный сектор всё не кончался, вечерело, и уже начало разбирать беспокойство. Заглядывая через заборы и стучась в ворота, я не сразу заметил компанию из четырёх крепких молодых людей, целенаправленно двинувшихся в мою сторону.

– Это что ты тут вынюхиваешь? – обратился ко мне один из них.

– Да ничего, ребята. Просто ищу, как бы мне из города выйти.

Внезапный удар в солнечное сплетение согнул меня пополам, а следующий, ногой в грудь, отбросил к забору. Затылок с глухим стуком соприкоснулся с крепкими досками, в голове загудело, мир вокруг померк и стал выглядеть, как через мутное стекло. Три силуэта склонились над моей сумкой, а четвёртый метнулся ко мне, и я ощутил на своей шее холод острого металла.

– Жить хочешь, не дёргайся. – прошипели над ухом.

Я и не дёргался. Откуда-то пришла апатия, и я безучастно наблюдал, как вытряхивали мои карманы и потрошили сумку. Наверное, я, всё-таки, на какое-то время выпал из действительности, потому что в определённый момент заметил, что сижу совершенно один, рядом валялись сумка и вещи, вываленные из неё прямо в придорожную пыль. На коленях лежал бумажник, брошенный туда грабителями. Чувствуя, как воротник набухает от крови, сочащейся из разбитого затылка, я собрал вещи обратно в сумку, автоматически проводя ревизию. Вещей практически не взяли. Да и не брал я никогда в командировку ничего ценного. Пропали только часы, нож, сотовый телефон. Зажигалку тоже забрали. И кому она понадобилась, дешёвая, пластиковая, одноразовая. Но в сумке всегда было пару коробков спичек, вместе с туалетной бумагой, завёрнутые в целлофановый пакет. Вот нож было жалко. Хороший, походный, с ложкой, вилкой и прочими прибамбасами, которые облегчают жизнь в дороге. Да ладно. Живой остался, самое главное. Из бумажника забрали только деньги. Кредитные карточки не тронули, что радовало. Оставалось надеяться на то, что в городке ещё не начали курочить банкоматы и деньги удастся снять. Состояние было не очень, мягко говоря. В глазах периодически двоилось, голова шла кругом. Меня вырвало и сразу стало легче. Но не намного. Отлежаться бы.

Уже в сумерках я вышел к реке, возле которой стоял заброшенный покосившийся дом. Пробравшись через запущенный и заросший сорняком участок, я зашёл внутрь. Да-а. Не отель Хилтон. Вонь, мусор и запустение просто кричали из каждого угла. Приметив лестницу наверх, поднялся на чердак. А вот здесь хоть не воняет. Переночевать можно. В углу нашёлся прелый матрас. Уже что-то. При последних лучах света отобрал в сумке футболку почище, полотенце, мыло и поплёлся к реке, хоть немного привести себя в порядок. Помывшись, стал собирать хворост для костра. В найденной консервной банке вскипятил воду, залил кипятком «Доширак», которым побрезговали на моё счастье грабители, и без аппетита, борясь с головокружением и тошнотой, поужинал. Потом улёгся на матрас и, стараясь не замечать неприятного запаха, исходящего от него, отключился.

Ночью спалось плохо. Было холодно, на участке кто-то шастал, а в голову всё лезли и лезли различные мрачные мысли. Завтракать было нечем, а оставшуюся пачку «Доширака» решил сохранить до обеда. Осталось, памятуя вчерашние события, озаботиться хоть каким-то оружием. В куче хлама внизу нашёлся кусок водопроводной трубы и ржавый кухонный нож без деревянных накладок на рукоятке. Я подточил эту железяку о донышко валявшейся тут же разбитой тарелки, проверил большим пальцем заточку и скептически хмыкнул. Ну, не до жиру. Хоть за ночь пришёл в себя, и голова почти не кружилась.