Соборяне (сборник)

Книга изначально не задумывалась как роман, а наоборот, издавались отдельные рассказы и повести в различных журналах, и куда позже уже были собраны в единую "хронику". Это чувствуется, есть некая разрозненность в повествовании, местами не хватает связующих нитей. Но на этом из недостатков у меня все. Я очень люблю когда эксплуатируют религию в мультимедии, причем от махо-седзе до философских трактатов. Это весьма нестандартная жизнь, в попытках осмыслить себя и свое дело, либо пользование положением. Грубо говоря, почва крайне благодатная для разворачивания богатых сюжетов. В романе есть проповедники и дьячки, прихожане, меряне и те, кто не видит в этом смысла. Очень уж понравилась часть про кости, про столкновении науки и религии, и как раскрыли и мать и сына, показывая, что для каждого своя правда - правда. Понравилась и история про пирамиду, которую строили без масштабов. Очень язык понравился, так сказать деревенский, простой, он придавал шарма и атмосферы. Не могу назвать книгу "глубокой", хоть и многое и важное подчеркнуто и отмечено, всё это поверхностные, поведенческие ситуации, души не открывали и не терзали по настоящему. Впрочем, мне хватило и того что было.

Лично мне очень жаль, что все у Лескова в основном знают "Левшу", ну а на крайний случай - "Леди Макбет Мценского уезда" или "Очарованного странника", да и то очень плохо, потому что тогда в школьные годы это воспринималось как что-то не нужное, и вообще, когда будем проходить Толстого и Достоевского, а не вот его. Произведения у Лескова сами по себе очень прозрачные и светлые (тут мы отделим искусство от создателя, ибо Лесков, на мой взгляд, был тем ещё ревнивцем уклада "Домостроя").
Теперь к "Соборянам". Хоть у меня и очень неприятные личные ощущения от нашего духовенства (в общем смысле, не в частности), но здесь оно очень приятно воспринимается. Вообще, когда я читал книгу, было ощущение, что комната наполнялась светом и пахло ладаном (признаться, я люблю этот запах). "Соборяне" прямо наполнена воздухом, очень свободно дышалось при погружении в произведение. Только меня опечалил конец, грустно всё это было (естественно, есть и проблески надежды на будущее), но реальность есть реальность, нечего строить у себя в голове розовых единорогов.
Многим советую прочитать, особенно в такую резко-холодную осень, когда за окном бесконечные дожди.

Пришлось мне тут как-то присутствовать на обряде крещения младенца в церкви. Человек я мало воцерковленный, поэтому за процессом наблюдала с интересом. Церковь была хоть и столичная, но небольшая и уютная, и батюшка мне показался таким искренним и истово служащим, что я задумалась, а много ли сейчас таких церковнослужителей и вообще, когда их много было?… И о том, что этот маленький человечек, которого сейчас окунают в купель, будет жить в этом мире, когда не будет уже ни большей части присутствующих, ни батюшки, а мир будет совсем иным. А тут как раз предложили для флешмоба «Соборяне» Лескова, роман о церковной поповке конца XIX века. Ну, думаю, как всё сходится, узнаем, как это было во времена всеобщей воцерковленности.

Оказалось, что роман «Соборяне» Лескова имел сложную судьбу. Автор трижды переделывал произведение, каждый раз давая иное название и ругаясь с цензорами. А потом не раз отмечал, что переписал его совсем бы по- другому, но уж поздно.

Время, когда Лесков вошел в русскую литературу, было временем гигантов – Гоголь, Тургенев, Достоевский, Толстой – трудно было сделаться заметной фигурой на этаком фоне. И хотя его произведения остались в большой литературе, но всё-таки немного как бы в стороне от литературного мейстрима. У него был особый, отличный от его великих современников взгляд на изменения в общественной жизни страны. Его политические взгляды, позиция консерватора, почти реакционера, на фоне всеобщей либерализации не попадали в русло общественного мнения. Близко общавшийся с простым народом, хорошо знавший провинциальную Россию, верующий человек, писатель побаивался революционных настроений и не ждал от революций ничего хорошего. И, как сейчас нам понятно, совершенно обосновано. А это было немодно в те времена, когда только ленивый не писал о «муках угнетенного народа», а лучшие столичные адвокаты яростно защищали «бомбистов» и петрашевцев, находя им оправдания. Такая позиция надолго закрыла писателю дорогу в столичные прогрессивные журналы и литературный бомонд. Лесков попал в "неформат", ведь он был первым русским писателем, сделавшим попытку показать жизнь людей церковного звания, их характеры и быт, их такое разное отношение к своему служению, что не было в то время модной темой.

Когда возвращаешься к русской классике много лет спустя после школьных уроков литературы, невольно видишь в читаемой прозе черты запомнившихся еще в те времена авторов. То по-тургеневски чудные описания природы (описание грозы у него - это же прелесть что такое), то достоевщинки, вроде поведения учителя Препотенского в гостях у почтмейстерши. Ну, и самый колоритный и яркий образ отца Савелия – это уж Лев Николаевич чувствуется, даже в портрете, к гадалке не ходи. А вот выстроить из всего этого богатства стройное здание романа автору что-то помешало, на мой взгляд. Еще хочется отметить очень занятный язык – такой архаично-простой с вкраплениями французских заимствований, почти по Грибоедову, смесь французского с нижегородским, да-да.

В небольшом уездном городке Старгороде в кафедральном храме служат протоиерей Савелий Туберозов, священник Захария Бенефактов и дьякон Ахилла Десницын.

Отец Туберозов высок ростом и тучен, но еще очень бодр и подвижен. В таком же состоянии и душевные его силы: при первом на него взгляде видно, что он сохранил весь пыл сердца и всю энергию молодости … Глаза у него коричневые, большие, смелые и ясные. Они всю жизнь свою не теряли способности освещаться присутствием разума; в них же близкие люди видали и блеск радостного восторга, и туманы скорби, и слезы умиления; в них же сверкал порою и огонь негодования, и они бросали искры гнева – гнева не суетного, не сварливого, не мелкого, а гнева большого человека. В эти глаза глядела прямая и честная душа протопопа Савелия, которую он, в своем христианском уповании, верил быти бессмертною….
Захария Бенефактов, второй иерей Старгородского собора, совсем в другом роде. Вся его личность есть воплощенная кротость и смирение. Соответственно тому, сколь мало желает заявлять себя кроткий дух его, столь же мало занимает места и его крошечное тело и как бы старается не отяготить собою землю. Он мал, худ, тщедушен и лыс. …
В сравнении с протоиереем Туберозовым и отцом Бенефактовым, Ахилла Десницын может назваться человеком молодым, но и ему уже далеко за сорок, и по смоляным черным кудрям его пробежала сильная проседь. Роста Ахилла огромного, силы страшной, в манерах угловат и резок, но при всем этом весьма приятен; тип лица имеет южный и говорит, что происходит из малороссийских казаков, от коих он и в самом деле как будто унаследовал беспечность и храбрость и многие другие казачьи добродетели

Вот об этой троице, названной автором «старогородской поповкой» и рассказывается в романе. И хотя люди они очень разные, и внешне, и по характеру, и не святые совсем, у всех свои недостатки, автор, как мне кажется, стремился донести до нас мысль, что совсем не важно, что отличает друг от друга этих людей, гораздо важнее, что их объединяет. Их служение Богу. Сюжет медленный, да практически и нет сюжета этого, заменен он длинными описаниями характеров героев, их неторопливой жизни, редкими в ней событиями и ощущением надвигающихся на Россию перемен, глобальность которых не в силах осознать ни один из героев романа, да, пожалуй, и сам автор на этом этапе своего творчества. Его отец Савелий, человек начитанный и образованный, как пастырь духовный пытается бороться с вредным на его взгляд устремлением общества к безверию и нигилизму, но его немногочисленные попытки пресекает вышестоящая церковная инстанция, которая также жестко контролируется светской властью, которой не нужны нестроения в церковной среде.

Разрыв между поколениями отцов и детей в конце XIX века обострился настолько, что находил отражение не в одном литературном произведении. Тут же вспоминаются тургеневские «Отцы и дети», разрушенная связь поколений, неумение старшего поколения понять своих детей и нежелание детей считаться с этим. Получалось почти по-ленински с его «верхи не хотели, низы не могли» эта революционная ситуация пронизывала тогда всё общество, и ячейки общества исключением не стали. А ведь действительно, в юности во многом разделяешь базаровские взгляды, но с возрастом начинаешь склоняться в более взвешенной позиции :)), и понимать отца Савелия с его

– Без идеала, без веры, без почтения к деяниям предков великих… Это… это сгубит Россию.

А ведь и впрямь, сгубило. Родителям бывает трудно понять своих детей и внуков и чем люди старше, тем сильнее над ними власть прошлого и все менее интересно становится отдаленное будущее, в котором их уже не будет. Когда молод, будущее открывается для тебя, а когда стареешь, то для кого-то другого. Так что отца Савелия вполне можно понять, за исключением, быть может, его непримиримости, но это уж ему по званию положено было. Образ Ахиллы, которого любят представлять, как образ «былинного богатыря», мне видится весьма утрированным, да неужели богатыри наши с их былинной силой напрочь были лишены каких бы то ни было мозгов? Хочется верить в лучшее. Образ отца Захарии это образ человека верующего, смиренного и блаженного. Такие люди и раньше редкостью были, а сейчас и вовсе перевелись. А вроде бы ретроград отец Савелий ближе всех оказывается к современному восприятию церковнослужителя, как человек умный, искренний и истово верующий. Пример всем священникам для подражания. И современным в том числе. Другие же герои книги менее оригинальны, в чем-то даже вторичны, а потому интереса особого не вызвали.

И хотя незнакомое в нашей жизни чувство «умиление» при чтении романа меня так и не посетило, экскурс в прошлое России был интересен, а знакомство с русским миром конца позапрошлого века, уже таким далеким от нас, а в чем-то всё же близким, очень познавательным.