Лесков черпает вдохновение из разных источников: судебных заседаний, слухов, суеверий, личного жизненного опыта, баек, анекдотов, патериков, житий, биографий… и из творчества других писателей. Особенно интересно, как в художественный текст вплетается мэтр Лев. Просто мэтр, просто Лев, статьи которого ждут персонажи рассказа, но по цензурным соображениям статья запрещается к изданию. Надо же что-то обсуждать… и герои начинают обсуждать очерк Г.И. Успенского об одном исчезнувшем типе мужчины. Лесков фактически вытягивает свою историю из жизни, по аналогии.
Дальше – интересно. Мотив рока, написанный на лице молодого человека и поляк. Просто поляк, но и он здесь неслучаен. Мотив предопределения – вообще очень богатый литературный приём. Многие читатели жалуются, когда события книги предугадываются, а мне именно этот ход в хорошей литературе нравится. Во-первых, это прямая отсылка к античной литературной традиции. Во-вторых, на первый план выходят не сюжетные ходы, а психология, нюансы, частности. В-третьих, ну всегда находится какое-нибудь в-третьих. В этом рассказе меня заинтриговало отношение бравых офицеров к обыску. По идее, из представлений о чести у русских офицеров того времени, обыск офицера без явных доказательств и улик на него унизителен. А здесь все офицеры требовали их обыскать. Это очень странно, но, как бы ни казалось парадоксальным, достоверно.
Да, поляк. Польская тема пронзает всё творчество Лескова. И здесь рисуется образ как бы положительного персонажа, но чуждого. Т.е. – хороший человек, но не свой. Польский вопрос не отпускает Лескова как приюты св. Магдалены не отпускают ирландцев. Это рана не заживающая. Лесков – великий портретист. Кроме шикарных характеров рокового мальчика и рокового же поляка, он зачем-то пишет уже в конце истории образ «змеи», делая это очень тонко и аккуратно. Зачем? Если я отвечу на этот вопрос, то разгадаю секрет русской литературы. Он просто это делает, как всегда к месту.
Меня всегда задевает, когда писатель оставляет якоря в тексте, гиперссылки на других писателей или их книги. Здесь это Л.Н., Г.И. Успенский, Шиллер, Брет Гарт, Помяловский. И некоторые из якорей выстреливают. Очень понравилась функция Толстого в тексте, он играет роль пустого места, т.е. – он нужен, но его нет. И только потому, что его нет и рассказывается история. Ох уж этот лесковский прищур! Успенский используется как детонатор истории. А Шиллер…! А зачем нужен Шиллер, я не понял. Может, чтобы пофилософствовать? Хотя, раз уж Шиллер, то у него есть изумительно точные строки, как будто специально сказанные по поводу этой истории:
И там – никогда не здесь.
По поводу рокового персонажа – Саши. Он является представителем романтических юношей - всех этих Адуевых, Раевских и прочих Вихровых русской классики с фатальным только флёром. Не страдала честь дамы, а страдало Сашино представление о чести дамы. Николай наш Семёнович свет Лесков умеет как-то смещать акценты и перенаправлять освещение. Как всегда. Не скучно.