Пролог

…По ячменному полю, слепя округу пронзительными снопами света фар, шел переживший уже не одну уборочную комбайн сельхозартели «Заречье». Придерживая руль жилистыми, черными от въевшейся смазки руками, комбайнер, уважительно именуемый коллегами Степанычем, внимательно смотрел на густую щетку ячменного массива, который склонялся под лопастями мотовила.

Ощущая крайнюю усталость, накопившуюся за дни уборочной, Степаныч поминутно тер рукой слипающиеся глаза. Его штурвальный уже полчаса как дрых в одной из многочисленных копешек обмолоченной соломы. Впрочем, что возьмешь с пацана, которому всего-то четырнадцать?

Конечно, сейчас что думать про сон, если пошел заработок? Но как же нелегко он дается! Придумал же их директор такую хрень, как работа по шестнадцать часов кряду. Его понять можно – людей мало, а зерно уже начало осыпаться. Но так и платил бы за переработку, как полагается!.. Больше всего Степаныч сейчас опасался уснуть на ходу, упустить руль и уехать куда-нибудь вбок.

Неожиданно сквозь рев и грохот молотилки Степаныч услышал донесшееся откуда-то сверху громкое шипение. Казалось, огромную, раскаленную добела железяку опустили в холодную воду. Непроницаемо-черный полог ночного неба стремительно прочертила ярко-белая полоса, почти отвесно ушедшая за высветившуюся всего на мгновение зубчатую стену лесопосадки. На мгновение Степанычу подумалось, что это ему всего лишь померещилось – с ним такое уже бывало, когда он, сидя за рулем, на ходу видел сны. Но тут же стало ясно, что это самая настоящая явь, и не так далеко от их поля нечто необычное грохнулось с ночного неба.

Шедший впереди комбайн звеньевого Хомякова замедлил ход и замер, дверь его кабины распахнулась. Степаныч тоже остановился и не спеша спустился по лесенке.

– Ты видел? – Спрыгнув на землю и достав сигарету, Хомяков указал рукой в сторону Сорочьей балки, куда упал загадочный объект.

– Видел… – кивнул Степаныч. – Ну и что?

– А то, что нам эту хреновину надо бы завтра же разыскать.

– И на кой она? На этот… как его? На гербарий, что ль?..

– Какой гербарий?!! – хохотнул Хомяков. – Чему тебя только в школе учили? В гербарий травы собирают, растения. А это – камень, метеорит. Штука очень дорогая, стоящая бешеных бабок.

– Да иди ты! – тоже доставая «беломорину», недоверчиво хмыкнул Степаныч. – И кто ж это за такую чепуху бешеные бабки платить собирается?

– О-хо-хо… Степаныч… – Хомяков досадливо покачал головой. – Колхозник ты – колхозник и есть! Телик надо смотреть, газеты читать. Есть люди, у которых куры денег не клюют. Вот они и скупают всякие диковины. А много ли таких, у кого имеется всамделишный метеорит? Вот то-то и оно! Каждому ж хочется себя крутым показать. Ты вот зачем в нынешнем году свой дом заново перекрасил? Краска старая еще не облезла. А-а-а! Потому что сосед надумал отличиться – разукрасил свою хибару, как… петуха гамбургского. Вот тебя и заело – мол, я-то чем хуже? Так и у них, у буржуев нынешних, то же самое – жаба душит. Кто кого переплюнет…

– Смотри-ка чего!.. – подивился услышанному Степаныч. – И почем они идут, эти метеориты?

– По-разному, – рассудительно обронил Хомяков. – Есть такие, что и по тыще баксов за один грамм. Ну, это какие-то особо редкие. Я-то в них не спец, только что читал про такие вот дела. Да если хоть по десятке долларов дадут за грамм веса, и то – навар обалденный.

– Ну, давай поищем… – Тщательно потушив окурок, Степаныч неопределенно пожал плечами. – Только где на это время взять? Комбайн-то не бросишь. Сидим же в поле, считай, безвылазно.

– Сделаем так… – Глядя на приближающийся комбайн третьего из их звена, который по непонятным причинам застрял чуть ли в начале загонки, Хомяков тоже потушил окурок. – Утром я приеду сюда на своем «ижаке». Пусть пацаны покосят без нас, а мы сгоняем в сторону Сорочьей. Пару часов порыскаем, авось и надыбаем чего. Только давай так: Веньке – ни слова. Он своей бабе про каждый чих докладывает, а у той язык – как коровий хвост. Мигом по деревне разнесет. Лады?

– Чего стоим? – высунувшись из кабины, недовольно крикнул сквозь шум моторов наконец-то догнавший их Венька Злохин. – Ремонтируемся, что ль?

– Тебя вот ждем, – тоже с нотками недовольства ответил Хомяков. – Стоим и гадаем: все нет и нет его. Куда запропастился?

– Уж думали – не вернуться ли? – внутренне тяготясь необходимостью врать, добавил Степаныч. – Движок, что ль, задурил?

– Да барабан забило, пришлось чистить… – неохотно сообщил Злохин. – Ну ладно, поехали. До конца гона осталось хрен да маленько. Ща зерно сгрузим, сторожу комбайны передадим – и домой. Время-то уже к двенадцати!

– А я собирался еще один круг пройти… – Степаныч пожал плечами. – Надо ж еще Ваську из копен забрать – не оставлять же здесь до утра!

– Да поехали, поехали! – Венька нетерпеливо замахал рукой. – Здесь он, твой «штурман». Вон, с Жоркой на мостике про девок трендят. Поехали!

Вновь во всю мощь заревели моторы, и комбайны устало двинулись к невидимому краю поля, где еле заметно теплились красные огоньки габаритных огней грузовиков.

Наутро, когда над горизонтом еще только начало подниматься холодновато-красное солнце, к месту стоянки в поле, лихо фыркнув мотором, подкатил синий мотоцикл «Иж» с люлькой бог весть когдашнего выпуска. Потягиваясь, с него спрыгнул Хомяков. Вскоре на бортовом «газоне» подъехали остальные члены звена. Осмотрев и подготовив комбайны к работе, Степаныч и Хомяков отправили в загонку своих штурвальных, а сами, оседлав мотоцикл, отправились в сторону Сорочьей балки.

Злохин, которому наскоро сочинили байку про поездку к дальнему роднику за водой (дескать, надоело глотать ржавую муть, которую доставлял водовоз), недовольно хмурясь, с недоверием смотрел вслед подпрыгивающему на кочках мотоциклу. Трескуче выплевывая синий дымок, «Иж» проворно бежал по накатанной полевой дороге. Свежий утренний ветерок ощутимо пробирал через спецовочные куртки. Но Хомяков щедро давал газу, заставляя мотоцикл лететь, как на каком-нибудь ралли.

– А ты уверен, что этот метеорит свалился именно у Сорочьей, а не где-нибудь ближе? – перекрикивая шум ветра и мотора, на всякий случай поинтересовался Степаныч. – Вдруг он где-нибудь тут, в кукурузе валяется?

– Уверен! – безапелляционно уведомил Хомяков. – У меня глазомер – будь здоров. Я в армии два года был артиллерийским наблюдателем. Там как? Где-то огонек мелькнул – тут же должен определить расстояние до него и точные координаты. А иначе пушкарям куда стрелять? Наобум, куда бог пошлет? Так что пусть и плюс-минус двести метров, но направление точное.

Перемахнув через расползшийся грейдер так и недостроенной дороги, мотоцикл запрыгал на кочках, оставленных коровьими копытами. Здесь волей-неволей скорость пришлось сбавить. Пропрыгав пару километров, «Иж» взлетел на холм, высящийся над всей округой. По преданиям, под ним был похоронен то ли царь, то ли вождь каких-то древних кочевников, убитый в сражении с ратью русичей. Некоторые местные всезнаи уверяли, будто в недрах холма на большой глубине скрыты несметные сокровища не то скифов, не то печенегов. Вот только как до них добраться, никто сказать не мог.

Сюда как-то раз приезжали на практику студенты губернского университета. Разворотив за лето вершину и бока холма и не найдя ничего, кроме мелких глиняных черепков, осенью отбыли и больше в этих местах не появлялись. Рылись здесь и самодеятельные «археологи», предпочитавшие вести поиски по ночам. Этим тоже удача не улыбнулась, и они быстро утратили к холму всякий интерес.

Достав из сумки охотничий бинокль, Хомяков долго смотрел в сторону Сорочьей балки, которая широкой дугой пролегла через поля и перелески, своим краем проходя вблизи холма.

– Едрит твою медь! – наконец проворчал он, опуская бинокль и протирая пальцами уставшие от напряжения глаза. – Ничего не видно. Если он где-то тут долбанулся, в земле должна быть заметна хоть какая-то выбоина! А тут все чисто – нигде никаких следов.

– А ну, дай я гляну. – Степаныч решительно забрал бинокль. – Может, чего и увижу?

– Да погляди, погляди… – с безнадегой в голосе отмахнулся Хомяков.

Степаныч деловито осмотрел склоны балки, луг, простирающийся на другой ее стороне, и, случайно направив бинокль на подножие холма, где сбоку в низине синело мелкое, заболоченное озерцо, неожиданно воскликнул:

– О, ты глянь! А это что? Как будто борозда выбита на склоне… Вон, в самом низу.

– Ну-ка, ну-ка, дай гляну! – вновь воодушевился Хомяков, вырывая бинокль. – Выбоина! Точно! Едрит твою медь! Пойдем поглядим, что там за хреновина…

Спотыкаясь, механизаторы спустились с холма и с первого же взгляда поняли – это именно то, что они искали. Там, где уже кончался склон, что-то неведомое, ударившись об землю с огромной силой, выбило в суглинке, поросшем густой травой, вытянутую, довольно длинную, но неглубокую воронку, из которой в разные стороны расплескалась взрыхленная ударом земля. К огорчению искателей, воронка оказалась пуста – образовавший ее камень бесследно исчез.

– Не иначе, нас опередили… – покачав головой, констатировал Степаныч.

– Не-а… – Хомяков категорично мотнул головой. – Вряд ли. Скорее тут знаешь что? Он же по косогору только чиркнул, сразу там отрикошетил и полетел дальше… Ё-п-р-с-т! Как бы не в этот лягушатник попал. Вот будет комедия, если придется лезть в болотину! Водичка-то уже холодновата…

– Постой… Может, на ту сторону перелетел? – осторожно предположил Степаныч. – В трясину-то всегда залезть успеем. Вон, видишь – на той стороне камыши как будто примяты? Давай походим, поглядим…

– Да уж давай порыскаем, – кисловато согласился Хомяков.

Комбайнеры пошли в разные стороны в обход озерца, приминая сбитыми, стоптанными ботинками высокую болотную траву, собирая одеждой обилие всевозможных колючек. Получасовые блуждания по камышу, осоке и желтому лягушатнику ничего не дали, и двое вновь вернулись к воронке, вернее, борозде, оставленной небесным камнем.

– Ну что, Степаныч, попробуем нырнуть? – без намека на энтузиазм предложил Хомяков, в глубине души надеясь, что тот категорически откажется.

– Да можно и нырнуть, – неопределенно пожал плечами Степаныч, расстегивая одежду. – Тут, правда, говорят, пиявок кишмя кишит… Ну, ничего, всю кровь не высосут.

Механизаторы разделись до широченных, «семейных» трусов. Покрываясь «гусиной кожей», зябко поеживаясь и погружаясь по колено в черный ил, побрели в пахнущую тиной, уже холодную, почти осеннюю воду. Из-под ног, громко булькая, к поверхности вздымались крупные пузыри болотного газа. Лягушачьи орды испуганно ринулись в разные стороны.

– Ну и холодрыга! – уйдя до подмышек в мутную болотную воду, сердито прокомментировал Хомяков. – Даже лягва помалкивает – на таком ветру не расквакаешься.

Меся ногами пласты ила и раздвигая толщу водорослей, комбайнеры бродили по озерцу, надеясь ощутить под ногой хоть что-то напоминающее камень. Но ступни то и дело цеплялись за всевозможный хлам – старые автомобильные покрышки, обломки асбестовых труб, куски железобетона и кирпича.

Вскоре Хомяков совершенно продрог и разочаровался в своей затее. Небесная каменюка обнаруживаться никак не желала. Посиневший от холода и облепленный зеленой болотной ряской, он яростно плюнул и решительно направился к берегу. Степаныч, несмотря на свои предпенсионные годы, оказался куда более холодостойким. Он продолжал бродить, методично обследуя еще не исхоженные участки дна, то здесь, то там останавливаясь и ощупывая ногой всевозможные отходы цивилизации, неизвестно кем и когда сброшенные в озерцо.

– Да ладно, Степаныч, пошли одеваться, – обернувшись в его сторону, окликнул Хомяков. – Хрен тут чего найдешь. Простудиться еще не хватало. О, блин!!! – неожиданно воскликнул он, обнаружив присосавшуюся к ноге здоровенную черную пиявку.

С яростью оторвав от себя скользкое мерзкое создание, Хомяков забросил пиявку далеко на берег, в гущу сухой травы.

Поминая недобрым словом любимицу сказочного Дуремара, Хомяков сорвал лист подорожника и, помяв его, прижал к кровоточащей ранке. Его воркотню неожиданно перебил возглас Степаныча:

– Кажись, нашел! Что-то такое непонятное… Вроде на камень похожее. Вот, у меня под левой ногой. Только в ил его глубоко засосало.

– Большой? Камень, спрашиваю, большой? – разом забыв и про пиявку, и про все еще не остановленную кровь, ринулся к нему Хомяков.

– Да хрен его знает… Может, пуд весит, может, поменьше… Вот достанем ли – с головой нырять придется.

– Нырнем! – с ликованием в голосе ответил Хомяков, тоже нащупав ногой нечто, напоминающее объемистый булыжник.

Комбайнеры набрали в легкие воздуха и ушли в мутную, взбаламученную воду, разящую гниющей тиной и лягушками. Чуть ли не по самое плечо запуская руки в скользкий, жирный ил, они выволокли из его толщи отчасти угловатый, отчасти закругленный камень. Он и в самом деле весил около десяти килограммов. Отфыркиваясь и отплевываясь, сплошь облепленные ряской, обвешанные длинными махрами роголистника, позеленевшие от холода, они, спотыкаясь, брели к берегу, похожие на двух водяных, которые надумали переселиться на сушу.

Когда с глухим стуком облепленный грязью и водорослями камень упал на землю и покатился по траве, механизаторы снова направились к воде, где наспех отмылись от ряски и ила. После чего наконец-то надели сухую одежду, показавшуюся необычайно теплой, приятно греющей иззябшее тело. Хомяков напоследок окатил отмытый от ила камень, и они увидели небольшой, несимметричный валун темно-багрового цвета с черными вкраплениями и прожилками, условно говоря, грушевидной формы. С одной стороны камень был округлым и гладким, словно вылизанный биением морской волны. Верхушка «груши», напротив, была угловатой и выщербленной.

Ворочая камень с боку на бок, Степаныч вдруг заметил на его изломе какой-то странный, сильно сплюснутый черный ромб. Корявая поверхность ромба была покрыта чем-то похожим на мокрую окалину.

– Димка, ты глянь-ка сюда, – окликнул он Хомякова. – Пятно какое-то непонятное…

– Хм… – Тот озадаченно воззрился на находку и, достав из кармана отвертку, поскоблил поверхность пятна.

К удивлению комбайнеров, чернота кое-где отшелушилась, и из-под нее блеснул металл. Это открытие их чрезвычайно озадачило.

– Слушай, а то ли мы нашли? – Степаныч вглядывался в загадочное вкрапление металла в сплошной камень. – По виду-то в метеорите этом как будто сидит обломок какой-то железяки. Вот на что она похожа? Прямо как если бы старинный меч пополам переломили и в камень вмуровали. О, глянь, а с другой стороны такое же чернеет. Точно! Как будто камень железкой насквозь проткнули. Ты уверен, что это метеорит? Что, если это какой-нибудь старинный железобетон? Ну, строили тут чего-нибудь лет тыщу назад и для какого-нибудь дела в раствор положили меч. Он там и остался…

– Ага! Положили меч вместо арматуры… Скажешь тоже! Степаныч, ну какой тут может быть железобетон? – Хомяков несогласно замотал головой. – Ты глянь: настоящий природный камень. Попробуй уковырни – монолит! А эта железяка… Да хрен ее знает, откуда она в нем взялась. Пусть над этим ученые думают. Наше дело – найти покупателя и втюхать ему эту каменюку за хорошие бабки. А там и травушка не расти.

– Ну ладно… А куда именно и за сколько думаешь его пристроить? – Отряхивая с волос остатки ряски, Степаныч скептически смотрел на находку.

– Это, конечно, вопрос… – Хомяков самоуглубленно покачал головой. – Сделаем так. Завтра выбью отгул и поеду в область. Есть там у меня один сродни – так, седьмая вода на киселе. Но жох и хват – каких поискать. Он-то, думаю, в курсах, кто в наших краях промышляет скупкой всяких диковин. А почем толкать будем… Ну, конечно, дураку понятно, что тыщу баксов за грамм нам никто не даст. По сотне – еще туда-сюда. Если тут десять кило веса, то десять тысяч граммов на сотню – это… это…

– Миллион, – лаконично выдал Степаныч результат умножения.

– О! «Лимон» баксов! – Хомяков восхищенно воздел кулаки. – Улавливаешь, прикол?! По нынешнему курсу – двадцать пять «лимонов» «деревянных» с гаком! Ну, даже если пять «лимонов» пойдут на всякие траты – тому ж дружбану тоже придется что-то отстегнуть, – и то по десять «лимонов» на брата. Эх, Степаныч, заживем!