Непрошеный гость задышал тяжело и прерывисто, будто в гору полез.

– Любил, наверно? Говори!

– Да… – В глазу паренька засверкала слеза.

– Ну, вот! – Полынцев криво улыбнулся. – Теперь повенчаетесь! Все браки происходят на небесах!.. Давай, кури, Антихрист! Кури, подонок!

Юноша захныкал, глядя на фотографию.

– Дяденька! – пролепетал он, размазывая слёзы. – Я больше не буду!

Полынцев покачал головой в знак согласия и прошептал: – А больше и не надо. Всё. У меня второй ведь дочки нет. – И вдруг опять он во всё горло закричал: – Кури, Антихрист! Кури, скотина! Кури, ублюдок!..

Паренёк ещё раз попытался выскочить из комнаты и нарвался на чудовищный кулак – будто чугунное ядро в лицо попало. Широко взмахнув руками, Антифик отлетел на диван, задребезжавший пружинами. Посидел, покашлял, вытирая разбитые губы. От боли и отчаянья он уже не понимал, что происходит. Сплёвывая сукровицу на пол, на дорогой ковёр, он поднялся, начал рыться в каком-то ящичке, богато украшенном замысловатой резьбой. Там хранились трубки – целый набор для курительных смесей.

Тонкие пальцы, не знающие серьёзной работы, мелко дрожали, когда он заряжал фигуристую трубку – крошки «безобидных благовоний» падали на рубаху, на пол.

Зажигалка раза три вхолостую чиркнула, выскребая синеватые искры. Юноша отбросил зажигалку – спички взял.

После двух-трёх затяжек глаза его неожиданно преобразились. Дурея от «невинных благовоний», Антифик повеселел. Вскидывая голову, дерзко посмотрел на гостя и, закружившись по комнате, расхохотался так, что Полынцеву захотелось уши заткнуть.

– Балдеж! – прикрывая глаза, прошептал паренёк. – Красота для тех, кто понимает!

С каждой секундой всё больше бледнея, пьянея, он терял равновесие – зацепил рукою и вдребезги разбил дорогую хрустальную вазу, стоявшую на столе. Опрокинул деревянный стул с фигурной спинкой, с ножками из морёного красного дуба. Полусумасшедшие глаза его дико и отчаянно блестели.

Выпадая из реального времени, юноша стал лихорадочно куда-то собираться: белую рубаху вынул из комода, брюки, но тут же побросал всё это на пол и опять, самозабвенно присосавшись к трубке, расхохотался – кровавая слюна стеклярусными нитками, подрагивая, медленно стекала на подбородок. Потом, откинув пустую трубку, Антифик закружился белкой в колесе, хватаясь за шифоньер, за шторы – тонкая материя затрещала под потолком и порвалась. А вслед за тем он стал ногтями, точно когтями зверя, царапать цветочки на обоях – на стенку попытался влезть. Упал, затылком едва не ударившись, об угол стола. Сидя на полу, пространно ухмыляясь, Антифик плюнул перед собой.

– Пошёл отсюда на… – Он замахал руками, отбиваясь от наваждения. – Пошёл, гуляй по Питерской! И я сейчас пойду…

Антифик неожиданно вскочил – как на пружинах. Остановившись около открытого окна, тяжело дыша, как загнанный рысак, он помотал гнедой, всклокоченною гривой. Разорвал рубаху возле горла – отлетевшая пуговка под ногами запрыгала. И вдруг – непонятно откуда – в руке паренька затрепетало длинное тонкое лезвие. Развернувшись, он пошёл на Полынцева – нож просвистел возле горла и поломался, наткнувшись на бетонную стенку. Отбросив рукоятку ножа, паренёк посмотрел в раскрытое окно и засмеялся каким-то тихим-тихим и глубоко счастливым смехом сумасшедшего.

И пошёл, пошёл в пространство синего окна, вознамерившись прыгнуть…

И тут с Полынцевым что-то случилось – будто кожу сдёрнули с него.

– Сынок! – закричал он, бросаясь наперерез. – Не надо! Поймав паренька на краю подоконника, он изумился той силе, какая теперь бушевала внутри худосочного юноши – с ним очень трудно было совладать. И тогда Полынцеву поневоле пришлось ударить – почти на поражение. Антифик на минуту потерял сознание и только после этого Полынцев туго связал его, спеленал простынями и надёжно, туго прикрутил к батарее парового отопления – от греха подальше.

Утомлённый борьбою, взопревший от перенапряжения, Полынцев опустился на пол рядом с юношей, обнял его, взлохмаченные волосы пригладил на горячей голове.

Приходя в себя, Антифик замычал, вращая сумасшедшими глазами, готовыми выпрыгнуть из орбит.

– Прости, сынок, прости, – прошептал Полынцев. – Я сейчас вызову скорую. Всё будет хорошо, держись. Я сам не знаю, как я докатился… Прости дурака… Надо ехать в Москву, там закон принимали…

Он трубку снял и позвонил куда-то, с трудом попадая трясущимся пальцем на тёмные кнопки телефона.

– Какого чёрта? – закричали в трубку. – Набирай, как следует! Козёл!

Отстранённо посмотрев на трубку, Полынцев ещё раз набрал номер скорой, адрес назвал – хотя и не сразу, но всё-таки припомнил адрес. И после этого, не находя себе места, обхвативши голову руками, он покружил по комнате и подошёл к раскрытому окну. Не мигая, стеклянно глядел и глядел в разверзнутую пропасть, дышащую сладким холодком погибели. Глядел и думал: «Если долго всматриваться в бездну – бездна начинает всматриваться в тебя».

И вскоре он почувствовал, что это действительно так: медленно, неумолимо бездна начинала звать, манить. Голова закружилась, в висках зазвенело. И через минуту-другую он понял, что готов поддаться этому властному зову – запредельному, никем другим не слышимому. И тогда пришло успокоение. Дыхание сделалось глубоким и ровным. Движения – плавными. Как-то очень осторожно, бережно он снял свой серый плащ, аккуратно сложил. Посмотрев на грязную обувь, хотел разуться, но передумал. Подставил табуретку, подстелил газетку. Ощущая слабость под коленками, медленно поднялся на подоконник. Постоял, обречённо глядя в небесную лазурь, где проплывали редкие обрывки облаков, похожие на силуэты ангелов с полупрозрачными крылышками. Облизнув пересохшие губы, он перекрестился, прежде чем отважиться на последний шаг.

…А в это время – или чуть пораньше – проворный джип, за рулём которого сидел Вурдала Демонович, проскочив по утренним улицам и проспектам, неожиданно затормозил – точно заблудился в раноутреннем тумане, наплывавшем от невской набережной. Резко развернувшись – так, что протекторы завизжали на мокром асфальте, – машина полетела обратном направлении. Войдя в подъезд, испытывая странное волнение, Вурдала Демонович несколько раз нажал на кнопку лифта – не мог дождаться.

Войдя в прихожую, он постоял, прислушиваясь, – было тихо, но как-то странно тихо и тревожно.

– Паршивый парнишка! – возмущённо выкрикнул отец. – Где ключи? Нам пришлось возвращаться. Ты всё ещё дрыхнешь?

Никто не ответил ему, только стоны почудились.

Вурдала Демонович – многопудовый боров, облаченный спортивный костюм, на несколько мгновений замер на пороге зала. Тёмные глаза его метнулись к поверженному сыну, прикрученному к батарее; Полынцева, стоявшего на подоконнике за шторкой, он не заметил. Волосатые, сильные руки отца стали проворно развязывать простыни, плотно спеленавшие Антифика.

– Не надо, – испуганно крикнул Полынцев, продолжая стоять на подоконнике. – Не надо его развязывать!

Сердито сопя, Вурдала Демонович разорвал последнюю простыню и метнулся куда-то в сторону, выдвинул ящик, выхватил оружие – травматический пистолет, очень похожий на настоящий.

Странное дело: Полынцев, только что собиравшийся покончить с собой, разъерепенился от того, что его кто-то собирается убить.

Спрыгнув с подоконника, он изумился тому, как это вовремя произошло – резиновая пуля ударила в стекло, разлетевшееся крупными осколками. Стопудовый боров оказался силён до ужаса – легко сграбастал, руки закрутил Полынцеву. И вдруг почему-то железная хватка ослабла.

Антифик в это мгновение по комнате промчался будто вихорь – промчался и пропал в распахнутом окне…

– Нет! – срывая связки, Вурдала Демонович заревел протяжно и отчаянно: – Н-е-е-е-т!

Отбросив оружие, он выбежал из квартиры.

Испытывая страшную усталость, Полынцев понуро постоял возле окна, посмотрел на серый кусок асфальта, где лежало распластанное тело, непривычно маленькое с этой большой высоты…

Папироса плясала в зубах, когда он курил, выходя из подъезда и плохо ощущая почву под ногами.

На улице уже стоял переполох…

Из переулка выворачивала «скорая помощь», пронзительной сиреной пугая птиц и редких утренних прохожих. Несколько зевак торчали около расплющенного тела, над которым жутко голосила мать, ставшая седою за несколько мгновений; она была в машине, когда Антифик прыгнул из окна и разбился прямо перед бампером – капли крови брызнули на лобовое стекло.

В эти минуты, когда во дворе началась неразбериха, паника, Фёдор Поликарлович запросто мог незаметно уйти, затеряться в толпе народа, спешившего на работу. Мог бы уехать на вокзал, в аэропорт, чтобы купить билет и навсегда исчезнуть – вычеркнуть себя из этой кошмарной истории. Кто его видел? Стопудовый боров? Ну, рассказал бы этот боров, описал бы его заурядную внешность – был бы составлен портрет, фоторобот, похожий на него примерно так же, как похожи Поликарлович и Папа Карлович. Да, можно было исчезнуть, но Полынцев сделал совсем другое.

С трудом переставляя соломенные ноги, дрожащие в коленках, попадая в тупики и натыкаясь на кучи мусора, он кое-как прошёл на улицу в районе Таврического дворца. Остановил первую попавшуюся машину.

– Давай, – пробормотал, – гони…

Водитель посмотрел на бледное лицо.

– А вам куда?

– В Кресты.

Шофёр задумался на несколько мгновений. – В Кресты? Нет, извините, это далеко.

– Ну, хорошо… – Бледный, аж слегка позеленевший пассажир откинулся на заднем сидении. – Гони до ближайшей милиции!..