ГЛАВА ПЕРВАЯ. УДАЧНАЯ «РЫБАЛКА»

Все персонажи, их высказывания, и события этого произведения являются вымышленными и любое совпадение с реально жившими людьми случайно.

Предисловие.

Июнь 1940го года. Один год до нападения фашисткой германии на СССР. Французские и английские войска, в союзе с Бельгией, Голландией и Люксембургом, имея преимущество в живой силе и современной технике над наступающими войсками нацистской Германии, не сумев оказать достойного сопротивления, сдают неприступную линию "Мажино". Войска деморализованы и массово сдаются в плен, отдельные очаги сопротивления не спасают коалицию от полной капитуляции. Триста тысяч англичан из экспедиционного корпуса, оставляют тяжелую технику и успевают эвакуироваться. Оставшиеся, полтора миллиона военнослужащих благополучной Европы оказались не готовы драться до последнего: за каждый город, улицу или дом, бросив оружие и всю технику, сдаются в плен. И теперь в руках у гитлеровской Германии сосредоточилась вся экономика Западной Европы с ее природными, людскими и промышленными ресурсами…

ГЛАВА ПЕРВАЯ. УДАЧНАЯ «РЫБАЛКА»

ПОДМОСКОВЬЕ 09 ИЮНЯ 1941 ГОДА 09:00 ЧАСОВ 25 МИН

Лес. В лесу тихо: время от времени доносится пение птиц, жужжит шмель и стрекочут сверчки. Над небольшим кустарником видна синяя фуражка с лиловым о колышком.

На земле, преклонив одно колено, сидит сотрудник НКВД, в звании капитана, Андрей Кряжев. Ему тридцать пять лет, коренастый, с крепко сбитым телом, с широким носом, лицо, как литое, с азиатскими скулами, чуть обветренное, с землистым оттенком, что говорит о частых командировках, а не о штабной работе; не многословный, опытный оперативник, с волевым взглядом, однако, в отношениях с женским полом чувствует себя не в своей тарелке, и потому старается держаться от них подальше.

Он опирается одной рукой на дерево и прислушивается. Его уставшие глаза и внешний вид подсказывают, что он уже не один час что-то ищет в этом лесу.

Вот, он осторожно встает, выходит на тропинку, с которой открывается вид на озеро, и идет по ней продолжая исследовать местность вокруг себя. Услышав приглушенный плеск, Кряжев вновь замирает, затем сворачивает с тропинки метров на тридцать и, осторожно ступая, идет к озеру. Он собран и предельно внимателен.

Кряжев выходит на берег. Водная гладь чистая, не замутненная, с редкими камышами у берега, влево и вправо хорошо просматривается . Вглядываясь в траву под ногами, Кряжев делает пару шагов направо. Неожиданно разворачивается и идет уже налево. Метров через десять он припадает к земле и трогает надломанные травинки.

Он находит в траве какую-то небольшую деталь темного цвета, величиной с пол мизинца, и, осмотрев ее, кладет к себе в карман.

Неожиданно, НКВДшник приседает, торопливо снимает с себя: фуражку, ремень, китель и сапоги; оставшись в галифе и майке, он резко встает, и с разбега "ласточкой" ныряет в воду.

Секунд через десять появляется голова Кряжева, он делает глубокий вздох и вновь скрывается под водой. На этот раз его нет секунд тридцать. На поверхности воды появляются пузыри.

Еще через несколько секунд над водой появляется рука, а затем и голова Кряжева. Он с трудом, но неумолимо, что-то тащит из воды – видно, что он с кем-то борется.

Андрей Кряжев, сын таежного охотника-красноармейца, получившего от командования именной американский винчестер за уничтожение, двух пушечных расчетов белых, в гражданскую, под Волочаевкой, едва не «скосивших» шрапнелью, в разгаре атаки, всю его роту. Когда Андрею было семь лет на большом таёжном озере его ухватил за левую ногу огромный сом, пытаясь затащить под корягу у берега. Тогда он не растерялся: держась, за свисающие с обрывистого берега корни, он несколько раз ударил водяного монстра пяткой правой ноги по глазам и выплыл.

Через пару минут, мокрый Кряжев, валит на живот, на прибрежную траву, неизвестного мужчину, лет сорока, и после непродолжительной возни, в которой оба не проронили ни слова, одевает ему за спиной наручники.

На неизвестном, задержанном, толстый шерстяной свитер, английский бинокль на ремешке и высокие, по грудь, резиновые рыбацкие сапоги, из которых сочится вода.

ЛУБЯНКА 09 ИЮНЯ 1941 ГОДА 12 ЧАСОВ 11 МИН

В кабинете Берии двое: Берия и комиссар Государственной Безопасности третьего ранга Павел Крапивин, сорока девяти лет, высокий, статный, сдержанный и образованный.

Берия сидел за широким столом, что-то сосредоточенно помечая у себя в блокноте. Напротив него, в центре кабинета, на вытяжку стоял Крапивин.

Нарком всегда предъявлял высокие требования к своим подчиненным – это правило он усвоил еще с той первой минуты, когда стал правой рукой Сталина – по тому, как сам Коба требовал от него в той же мере, если не больше.

Владение информаций – это была лично его сфера ответственности: и не только в «союзе», но и о противниках, нейтральных странах, об их настроениях, проводимых и планирующихся операциях и замыслах. И здесь была не малая брешь, о которой он не сообщал Кобе: в вермахте советские агенты, не занимали значимые должности, а вот англичанам удалось подобраться к германскому генералитету гораздо ближе, чем всем остальным разведкам.

И вот теперь появился реальный шанс подобраться едва ли не к самой верхушке британской разведки.

Волны сообщений о нападении Германии на «союз» нарастали с каждым днем. Сталин всецело доверял подписанному пакту о ненападении с Гитлером, и его, эти предупреждения о начале войны, начиная с мая 1941 года, с указанием все новых и новых дат, сильно его раздражали. Приходилось принимать меры, чтобы особо ретивые, но не самые ценные «предсказатели» понесли наказание. Но, сам Берия от этих волн угрозы войны увернуться не мог – они нарастали с каждым днем. Игнорировать и закрывать глаза, даже после подписания пакта, на количество войск вермахта, сосредоточенных на советско-германской границе, было попросту невозможно – как воздух нужна была реальная информация.

Слово сом, в блокноте он подчеркнул два раза.

– Я ждал вашего доклада, еще полтора часа назад, – Берия поднял голову, и проницательно, задумавшись, на какое-то время, сквозь очки, посмотрел на Крапивина, затем, с нотками одобрения, – Хорошо порыбачили товарищ Крапивин, жирного выловили… шпиона. Как он там – воспаление легких не грозит?

Крапивин, чеканя каждое слово.

– Оклемался, товарищ нарком, вполне здоров, и с ним уже работают!

– Значит, он… как сом, сидел под корягой?

– Держался руками, за корягу и дышал через трубочку.

Берия, пальцем, осторожно смахнув с края стола пылинку.

– Только аккуратно… все из него выпотрошить, по новой набить и опять в Англию – пусть теперь у них поплавает.

Через полчаса Крапивин по лестнице спускался к вестибюлю, за ним, почти вплотную, Кряжев.

Напряжение, после доклада у Берии, спало, и Крапивин, был, теперь, как никогда, в приподнятом настроении.

– Ну, как ты – уже обсох?

Кряжев, коротко, сняв свою фуражку, пригладил волосы у висков.

– Так точно!

– И как ты нашел то место… и еще догадался, что он в озере? Ума не приложу – Кряжев, ты что медиум?

– Там, у берега, были надломаны травинки, и рядом я нашел короткий обрезок резиновой трубки.

– Два дня отдохни. И без возражений.

– Есть два дня отдохнуть!

Павел Крапивин, по внешним данным был под стать «бывшим спецам»: высокий лоб, узкий подбородок, немногословный и уравновешенный, хотя, от взгляда серых, глубоко посаженных глаз, нередко, исходило ощущение сдавленной пружины. Вышел он из династии известных самарских врачей, выпускник медицинского факультета Саратовского университета, всем сердцем принял Революцию. В гражданскую был назначен начальником санитарного поезда, и несколько раз руководил его обороной от прорвавшихся отрядов белых и разношерстных банд, не признававших ни белых, ни красных.

В 1920 году Крапивин, прибыв с обозом, за ранеными красноармейцами, в стрелковый полк перед наступающим добровольческим корпусом генерала Кутепова, узнает, что руководство, состоящее из «бывших спецов» сбежало, командиры подразделений деморализованы и обороной руководить некому. Взяв под арест паникеров и пораженцев, он принимает на себя руководство. Грамотно построив оборону, и выставив на флангах пулеметные гнезда, перекрестным огнем, положив треть наступающей кавалерии белых, заставил противника повернуть назад.

Руководством были замечены незаурядные лидерские качества Крапивина. Окончив с отличием в 1933 году военно-техническую академию РККА был направлен как, преподаватель в Военную академию РККА имени М. В. Фрунзе. В 1939 году послали на усиление сначала в МУР, где проявились его аналитические способности и вот перевод на Лубянку, в НКВД.

Крапивин и сам до конца не понял, как он оказался на Лубянке раз, и в прямом подчинении у наркома Берии два. Хотя понятно, что после разгрома троцкистов освободились должности в многих ведомствах, в том числе и НКВД. Сторонники и сочувствующие идеям Троцкого выявлялись и по сей день. Крапивин поддерживал эту жесткую линию по их выявлению, хотя, пора было уже ослабить прессинг – не то уже недалеко до атмосферы всеобщего страха и подозрительности во всем. Но, пока все было оправдано – в Европе намечалась грандиозная драка и к ней мы должны подойти единым, стальным, слаженно работающим механизмом. Это все Крапивин понимал, но почему Берия выбрал его, а не кадрового военного – это конечно еще тот вопрос, на который у него не было ответа.

После поста охраны, у выхода, Крапивина окликает, стоящий на вытяжку майор милиции, Григорий Лукич, пятидесяти пяти лет, плотного телосложения, с короткими "буденовскими" усами, а Кряжев выходит из здания.

Григорий Лукич, прислонив ладонь к виску, громко.

– Товарищ комиссар Государственной Безопасности третьего ранга разрешите…

Крапивин, кинув на майора недовольный взгляд, жестом показывает ему на выход, и выходит следом за ним.

Перед переводом, с повышением на Лубянку, Крапивин два года служил в МУРе под руководством майора Григория Лукича Федина. Федин не просто "горел" – он жил своей работой, и каждый промах подчиненных, воспринимал как свой. Порой, для решения поставленных задач, шел напролом, не соблюдая субординацию: стучался в высокие кабинеты, получал взыскания, но "мылом и катаньем" результат раскрытия преступлений выдавал высокий – порученные ему, особенно громкие дела закрывались. Но, в последнее время два "висяка" основательно подмывали под ним почву – это неуловимые фальшивомонетчики на Тишинке и расстрел инкассаторов на Чистых прудах.

ГЛАВА ВТОРАЯ . «ПАУК»

Через пять минут Крапивин и Григорий Лукич уже были на заднем сиденье в автомобиле Крапивина. Его водитель, подтянутый офицер, лет тридцати, в звании старшего лейтенанта НКВД курил на противоположной стороне переулка.

Крапивин несколько раздраженно.

– Григорий Лукич, Гриша… ты чего творишь? Ты на прием запишись!

– Некогда, Павел! Горю я… синим пламенем!

– Ну, говори, что?

– Паш, там – на лестнице, в вестибюле… это был твой человек?

Крапивин, молча посмотрел на Григория Лукича.

Григорий Лукич, с жаром.

– Дай мне его сегодня … до вечера!

– Ты понимаешь – о чем просишь?

– Я все понимаю, но если у меня опять сорвется операция с фальшивомонетчиками – ты сам знаешь, что будет. Паш, выручи! Я уже всех своих и чужих пересмотрел – не один не похож, к тебе решил – может что посоветуешь, и вдруг смотрю и глазам не верю – рядом с тобой… нужное мне лицо – вылитый посредник, он как никто похож на Фрукта! Вот взгляни, – показывает фото Фрукта, Крапивин бросает взгляд на снимок.

Крапивин, повертев, в руках фото.

– Ну, я бы так сразу не сказал, но сходство есть.

Григорий Лукич, клятвенно прижимая руку к груди.

– Вечером верну. Ему только войти в ресторан и посидеть там пару минут за столиком. Все! – Крапивин колеблется, – Вспомни, как мы братьев-головорезов в Хлыновском переулке по утру взяли – они даже пикнуть не успели, а все – липовая Варька-молочница!

Тем же вечером Кряжев уже сидел в легковой машине майора в безлюдном переулке, оба в гражданской одежде. Григорий Лукич заметно нервничал, он сразу, нутром, почувствовал, что этот человек чем-то особенно ценен для Крапивина. «А если с ним что случись… как бывало и не раз, на простых операциях. Второго такого «большого человека» как Паша в подчинении самого Берии больше не будет. Как не будет… и второго шанса взять банду. А там… и до служебного несоответствия рукой подать. С другой стороны – если его подчиненный на особом счету и «котелок варит» в нужном направлении … а так ничего необычного не вижу – похож скучающего клиента в ресторане в ожидании холодной закуски – и это хорошо».

Григорий Лукич, повернувшись к Кряжеву.

– Еще раз: заходишь в ресторан, говоришь метрдотелю: "У меня бронь на девятый столик". Проходишь, садишься, закажешь там… чего-нибудь, а рядом, на стол, положишь этот портсигар с вензелем. И дальше – к тебе подойдет человек, и спросит: "Товарищ, у вас закурить не найдется?". Ответить: " Я не курю, но хорошего человека могу угостить". У этого человека на тыльной стороне правой ладони будет наколка в виде паука. Угостишь его из портсигара, вот этой папиросой и ты свободен – можешь через пять минут расплатится и выйти.

– Что в папиросе?

– Там… адрес, куда они доставят партию фальшивых купюр для обмена на "брюлики", бриллианты.

Кряжев, в недоумении.

– Уж слишком… просто. И в людном месте? Странно…

– Вот и я об этом… но другой зацепки нет.

– Откуда эта информация?

– Да есть один… "сливает" нам иногда, картавый такой, шестерка, по кличке Зуб.

– Он в банде фальшивомонетчиков?

– Нет, в другой – промежуточная группировка, но мы их пока не трогаем из-за этого Зуба, – кидает взгляд на одежду Кряжева. – Прикид у тебя нормальный. – смотрит на часы, – Так… у нас полчаса…

Неожиданно в боковом окне водителя появляется голова флегматичного сотрудника НКВД Корнеева, в штатском, крепкого телосложения, с низким тягучим голосом.

– Товарищ майор, Фрукт должен прийти в ресторан со своей новой пассией!

Григрий Лукич, взрывается.

– Какой еще пассией?!

– Зуб только, что позвонил – какая-то начинающая певичка… и она еще… должна выйти на сцену и… спеть.

Гробовая тишина.

Григорий Лукич, с горьким сарказмом.

– А, станцевать?!

– Сказал – только спеть.

– Корнеев, вот… ты всегда в последний момент срываешь мне операции!

Корнеев обиженно.

– Ну, товарищ майор – я то здесь причем?!

– Ладно, иди, – упавшим голосом, – Все… операция отменяется.

После напряженной паузы Кряжев выходит из машины.

– Я прогуляюсь.

Грикорий Лукич, почти безнадежно.

– Далеко?

– Нет. Есть одна мысль. Я скоро.

Кряжев, дворами, из знакомого ему переулка, выходит на городскую улицу. Напротив, через дорогу, вывеска: Городской театр "Новая Колхида".

Кряжев заходит в театр и в вестибюле предъявляет удостоверение пожилому вахтеру.

– Где у вас кабинет директора?

– По лестнице и налево.

Кряжев поднимается по лестнице на второй этаж и идет к кабинету директора.

Неожиданно, до него доносится возмущенный женский голос, затем, настежь, распахивается дверь с табличкой "Директор театра", и из кабинета, как фурия, появляется раскрасневшаяся молодая девушка, приятной наружности, двадцати пяти лет от роду, Алька, гибкая, хрупкая, изящная, эксцентричная, с правильными чертами лица, отчасти, избалованная вниманием мужчин – и потому знает себе цену.

Через несколько шагов она резко останавливается, поправляет платье на груди, прическу, не жалея при этом эпитетов тому – кто остался в кабинете.