Отзывы на книгу «Как закалялась сталь»

Сегал уже два месяца работал завагитпропом губкомпарта.

— Видишь небо? Оно голубое. А ведь у тебя такие же глаза. Это нехорошо. У тебя глаза должны быть серые, стальные. Голубое — это что-то чересчур нежное.

Давно хотел написать о своих впечатлениях, рожденных этой книгой. Я читал её в начале 80-х, летом, накануне 10 класса, я всегда прочитывал предстоящий годовой курс по литературе на летних каникулах, во-первых, я очень любил читать, а во-вторых, летом я не был ограничен рамками прочитать очередные две главы к среде, можно было не торопиться, всё равно успеется. Зато, когда одноклассники будут страдать от необходимости читать заданное, я смогу от всей души погрузиться в Дюма, Скотта или Конан Дойля.

Признаюсь, что отношение к роману Островского изначально у меня было критическим, к тому времени я уже смотрел оба фильма, снятые в СССР по книге, и главный герой не произвел на меня большого впечатления. Причем, причина была не в нем, а во мне самом, точнее, во времени, на которое пришлась моя юность. Начало 80-х - это самый расцвет застоя, выражавшийся в глубоком цинизме большинства граждан страны в отношении правящей партии и её идей. Ведь недаром через какие-то 3-4 года грянет перестройка, кто жил тогда, тот помнит с каким воодушевлением большинством были приняты идеи "молодого и прогрессивного" Михаила Сергеевича.

То, что всё это окажется большим и убийственным предательством, которое приведет в развалу страны, никому из нас не приходило в голову. А тут на нас еще обрушили кучу "новой" информации, раскрывающей "страшные преступления" советской власти, разоблачающих вождей как "параноиков" и "упырей". А главное пообещали 50 разновидностей колбасы в магазинах. И понеслась.....

Тупая лобовая пропаганда легко добилась необходимого ей результата, советские люди, которых 70 лет воспитывали другой - советской пропагандой, как те крысы на дудочку пошли за новой мелодией. И никакие книги и фильмы не спасли от этого ослепления.

А виновата в этом сама пропагандистская машина той власти, что пошла под слом. И роман Островского был её составляющей частью. Всё дело в том, что мы ему не верили, а не верили не потому, что он написан плохо, или потому, что там была неправда, а потому, что вокруг была другая правда, не та, за которую боролся Павка. И это было настолько очевидно, что ни у кого не вызывало сомнений, ни у взрослых - наших родителей, ни у нас - детей.

Помню, в 1978 году (мне было 13 лет), на классном часе читали "Целину" Брежнева. Там по тексту идет упоминание товарищей Пономаренко и Кулакова, кажется. Сейчас эти фамилии ничего не говорят, а тогда портреты их носителей висели в каждой школе на стенде "Члены Политбюро ЦК КПСС". И вот Серега Овсянников, услышав знакомые фамилии, тут же отреагировал: "О! Они теперь все там!", имеется в виду Политбюро. А я так язвительно: "Ага, Серег! Поезжай на целину, и ты там будешь!" Классная, ради приличия шикнула на меня, а сама сидит от смеха давится, начала дальше читать и опять пырснула. Небольшая сценка, но о многом говорящая.

Поэтому роман Островского имел своеобразную константу восприятия. Книга разбивалась на две резко отличные друг от друга части. Первая - романтичная и героическая, напоминающая местами страницы лучших приключенческих романов, рассказывающая о временах "комиссаров в пыльных шлемах", воспринималась с большим интересом и воодушевлением, читалась легко, Павка вызывал доверие каждым своим поступком, каждым словом. Патетике героизма мы верили и не сомневались в ней, пересматривать историю Гражданской войны и менять в ней акценты, никому из нас не приходило в голову. Так что, повторюсь, первую часть романа большинство из нас откровенно любили и читали с интересом.

А вот вторая - комсомольско-организационная - дышала искусственностью и неискренностью, такими же, как комсомольский и партийный актив, которые существовали вживую перед нашими глазами. Все эти бесконечные заседания ячеек, которые описывал Островский, нагоняли смертную скуку в реальной жизни, а читать о том, как всё это начиналось, нам - школьникам - было совсем неинтересно, поэтому вторую часть романа мы откровенно не любили. А, кстати, можно было бы присмотреться повнимательнее к этой части, ведь здесь Островский описывает зарождение и формирование советской идеологической бюрократической машины, которая к моменту прочтения мною романа, будет уже вовсю пробуксовывать.

В связи с последним доводом, хочу вспомнить анекдот тех времен, когда я читал роман. Идет поезд, в котором едут по очереди вожди страны, и каждый раз он попадает в одну и ту же ситуацию - кончаются рельсы. Как же ведут себя вожди?
Ленин: сделать всё возможное и невозможное, мобилизовать все ресурсы, позвать всех Корчагиных, но чтобы путь дальше был!
Сталин: виновных - расстрелять! подозрительных арестовать - пусть строят дорогу дальше.
Хрущев: снять рельсы сзади, поставить их вперед и продолжать движение.
Брежнев: занавесить окна, нагнать тумана, и делать вид, что движемся дальше.

Вот потому, что создавался вид, что страна движется дальше, мы и не верили книгам, которые были написаны, когда для реального, а не изображаемого движения делалось все возможное и невозможное...

Несмотря на то, что книга у меня давно, я сильно сомневался, нужно ли мне ее читать.. Нашел в интернете аудиоверсию, смотрю - читает Вячеслав Герасимов. Ну, думаю, Герасимов плохие книги не станет озвучивать, можно слушать. И прав оказался.

Очередная книга, очень странная по структуре, по стилю повествования, а вместе с тем - хорошая. И похоже, очередной серьезный удар формалистам в споре, что важнее - содержание или форма. Тут форма размытая - есть и элементы документалистики, и эпистолярка, и последовательное художественное повествование. А не оторваться! Потому что написано интересно.

И расставлены очередные точки над очередными I. И с опозданием, и с сожалением от опоздания понимаешь сказанные много лет назад и случайно всплывшие фразы взрослых и прочитавших эту книгу друзей, что "надо быть таким, как Корчагин". Ну, я-то понимал, что значит - преданным, честным, деятельным. А теперь еще вижу - горячим. Устремленным. Уверенным в себе. Несокрушимым. Не жалеющим себя. И еще десятка два слов.

Роман прост до крайности, и это правильно, это в духе времени и политики. Большевики, как известно, тоже рассуждали крайностями. У них либо да, либо нет, либо белое, либо чер... простите, красное. Розового между ними нет. и быть не может. Эсерам и троцкистам свойственны рассуждения и полумеры... так что-ж, роман не про них, и нечего жить этими мерками. Сейчас говорю это совершенно искренне, без всякой иронии.

И все-таки немного жалко их, самоотверженных, глядящих вперед. Черт возьми, неужели они, любящие все человечество, не могли полюбить просто человека. Как может быть так, что у Корчагина, прожившего... (сколько? по моему, 24 года)... ни разу не захотелось (я извиняюсь) женщину. Прямо Чернышевским отдает с его семейными платоническими отношениями.

В конце книги я начинал ненавидеть Островского за то, что так мурыжил беднягу Корчагина. Все казалось - тот заслужил лучшей доли, и если не почетной старости в кабинете первого секретаря ЦК, то быстрой смерти от пули, пущенной каким-нибудь бандитом. Дочитав, вспомнил биографию автора и - всё сошлось. Ну надо же так успеть завернуть!..

Рассказывала я тут как-то Ане Needle , что, мол, зима, захотелось почитать что-то милое и про любовь. Какого Каина я после этих слов решила читать "Как закалялась сталь", найденную в бабушкиной библиотеке. Но раз уж выбрала, то читать. А после прочтения тяжело стало у меня на душе. И ругаться хотелось, крепко так ругаться, до слез.

Если аккуратно снять с повествования слой пропаганды и воспитания в советском человеке героя, отважного и готового на жертву, подвиг и что угодно еще, то останется в остатке страшная книга о судьбе молодого человека, да что там, мальчика, который в итоге оказался в такой тьме, что до дрожи пробирает. Здесь нет фашистов и ужасов пыток лагерей, но есть оккупация, чужие, революция, кровь и борьба, война и зима, угроза и предательства. На главе про "Ленин умер!" я окончательно поняла, насколько больше в этом романе пропаганды и наставлений, нежели самой истории человека. Безумно противоречивая для меня книга, финал которой заставил кровь стыть в жилах и про себя молча возмущаться тому, что человек как живое существо - ничто в этом мире войн, революций и стычек. Что это просто кусок мяса, который куда-то ведут, наставляют, обучают и чуть ли не натравляют.

Чего у Павки Корчагина не отнять, так это воли к жизни. Каждый раз он выкарабкивается с того света, чтобы идти дальше - на фронт, на работу, делать - помогать - выполнять. Мне хочется верить, что эта воля к жизни у него не только от страстной любви к Родине, партии, общему делу, ненависти к врагам пролетариата, оккупантам и тунеядцам. Мне хочется верить, что у него есть любовь и страсть к жизни как таковой, что этот мальчишка убегал столько раз от Костлявой еще и просто потому, что ему хотелось жить, что в нем все-таки была эта капелька эгоизма, которая только для себя и чтобы никого больше рядом.
Что касается любви, то тут можно сразу грустить, потому что кроме как любви к партии и общему делу, победе и героизму труда, наставлениям Вождя и учителей по советской части, любви по сути тут нет. И не положено ей быть, как и не положено подруге бойца щеголять в красивых платьях, отвлекать от великого дела и всячески сеять смуту в его душе.

Окончив чтение, я долго бродила по дому, хмурилась и смотрела на обложку, заставляя себя объективно взглянуть на прочитанное, отбросив в сторону въевшуюся цитату про "бесцельно прожитые годы". Потому что а как же сам Павка? Как же его покалеченная жизнь, его теперь такое зыбкое будущее по сути в расцвет молодости? Очень жесткая книга про потерянное поколение тех времен и тех нравоучений, когда важны все вместе и результат, а для себя самого не время и не место. Жестко, жестоко, сурово и очень сложно дается этот роман. Потому что закаляется сталь, будь она проклята, как все войны и потрясения этого мира.

Ну наконец-то мои цепкие лапы добрались до этого хрестоматийного произведения своего времени с таким потрясающим названием. Только заржавела с годами сталь-то.
ОПАСНОСТЬ!!! Сумбурные эмоции, спойлеры, много гнева, слабонервным и коммунякам не читать.

Дальше...

Гребаный филфак, за все время чтения у меня в голове проносилось "лакировочнаяпрозалакировочнаяпрозалакировочная проза".
"Теория бесконфликтности" как термин появилась в 50-х годах, а "Как закалялась сталь" вышла в 34 году. Прям опередила время. Кроме буржуев и белых отрицательных героев в романе нет, да и эти весьма сомнительны. Читается очень легко, на одном дыхании. Но повествование однобоко до рези в глазах. Впрочем, и автор не писатель.
На первых десятках страниц Павка Корчагин подкупает. Своей горячностью, смелостью, честностью, прямотой, необычайной трудоспособностью. Он верный друг и защитник рабочих.
А потом Павка как будто законсервировался. Рвущийся на амбразуру, прошедший гражданскую войну, искалеченный и больной он с яростью барана-имбецила борется за светлое будущее коммунизма, не допуская никакого альтернативного развития событий. Он кладет жизнь на алтарь идеи. Живет, убивает ради нее. И при этом остается ребенком. Ослепший, прикованный к постели он пишет роман своей жизни. Продолжая слепо верить в то, за что сражался (простите, неуместный черный юмор).
И тут меня прорвало. РАДИ ЧЕГО, БЛЕАТЬ? Павел, главная радость твоя - что ты вовремя жил и вовремя умер. И не увидел во что превратилось твое светлое государство. Не греть твоим старикам косточки под солнцем Италии, не жить им в буржуйских замках.
Конечно, мне легко негодовать и прыскать ядом, ведь почти всю книгу я прочла как будто глазами Тони Тумановой (наверно потому что в переходном возрасте у меня был свой Павка Корчагин, да только я не согласная оставаться только дочерью пролетариата)). Да и живу в век загнивающего капитализма, эдакая паршивая индивидуалистка. И в этом свете "Как закалялась сталь" безнадежно устарела.
Гражданская война - одна из худших и идиотских вещей, придуманных человечеством. Герой этой войны не может быть моим героем.
И если еще кто-нибудь мне скажет, что это один из лучших романов соц. реализма, я разбомблю его собранием сочинений Горького.