1

Существует тьма, привыкнуть к которой не так и трудно за счет отсутствия звезд на небе. Солнечная система ИМБ слишком далека от других скоплений святил. Лишь телескоп или его аналог открыли людям нечто более удивительное, чем ночное таинственное полотно. Но то было с поверхности, а вот сокрытые тайны под землей оказали иное влияние. Тамошняя тьма представляет воплощение чудовища, жестокого и властного, готового убить любого посягнувшего на его владения.

– Ты слышишь меня? Мы тебя не торопим, не спеши, ты в безопасности. Сколько нужно времени, столько и дадим, но ты должна вспомнить, что случилось с твоей группой.

Соединение разрозненных воспоминаний дается с трудом не столь из‑за бурлящих эмоций, сколь в сомнениях перед надобностью иметь цельную картину. Кое‑как получилось процедить сквозь зубы:

– Всех убила та тварь… Я и Мориц… мы остались в живых.

Потакая инстинктам, не заметив капельницу и доктора, она ринулась к выходу, испытывая лишь одно – стыд. Но не перед Катариной, чей знакомый голос был последним инструментом взаимосвязи с еле живой, пережившей нечеловеческие испытания Родой, нет. Стыд перед ее командой, которую она не защитила от той самой неизвестности, которую они должны были развеять, чтобы окрестность вокруг Монолита обрела безопасный статус. Когда охрана схватила Роду у выхода из палаты, недавно только выглядевшая полуживым существом девушка раскрыла очередное дыхание. Так что пришлось постараться, чтобы она была возвращена на койку и теперь уже прицеплена по рукам и ногам, словно дикое животное.

– Рода! – Катарина умела быть строгой, считаться с ней приходилось не только из‑за должности, но и по велению ее непростого характера, не приемлющего излишнее волнение рядом с собой. – Возьми себя в руки! Не позорь себя, не позорь Техгруппу, не позорь своего отца!

Катарина всегда считала, что Роде было оказано недостаточное воспитание, причем преимущественно в дисциплинарном направлении. Но мгновенная фокусировка оказалась обманчива: упоминание ее папы спровоцировало болезненную реакцию на важнейшее воспоминание, которое предшествовало данному моменту. Когда неистовое чудовище убило почти всю команду и вот‑вот должно было забрать и ее с Морицем жизнь, у Роды открылось странное второе дыхание. Нечто совершенно новое толкало ее вперед, заряжая и Морица продолжать путь… Прямо в пещеры, без карты местности или понимания конечного выхода, они лезли и лезли, пробираясь все глубже в бегстве от самой смерти. Им пришлось скрести через почву, не жалея ни сил, ни здоровья, используя последнее снаряжение для пробития кусков породы, чтобы хоть на чуть‑чуть увеличить расстояние между ними и монстром. Теснота, мрак и холод были столь сильны, что впору верить в отсутствие мира за пределом тех природных лабиринтов. А потом случилось землетрясение. То ли что‑то взорвалось, то ли обвал… Неизвестного происхождения сила вынудила их разделиться. Туннель был завален, обратный путь окончательно отрезан. Безысходность так и подталкивала готовиться к смерти – неукротимое чудовище уверенно сокращало расстояние. Но благодаря тому громкому смещению пород, получилось высвободиться из каменного капкана, что позволило воспользоваться моментом и свершить акт возмездия.

Воспоминания Роды сопровождались фразами, собрать из которых общую картину не составило труда. Она не могла позволить себе умереть там, как и не могла бросить Морица. Но главное – нельзя было просто выжить, нужна улика. Вырванная из когтистых лап жизнь и стала результатом влияния авторитета отца, опозорить которого своей неудачей было неприемлемо даже на пороге смерти. А упоминание его сейчас вскрыло воспоминание о том, что Рода принесла сюда с Морицем кусок этой твари.

– Да, Рода, лапа этого существа у нас, мы сейчас изучаем ее. Но как ты смогла заполучить ее? Она метровая, тяжелая и…

– Посмотри на меня! – И тут Катарина связала очевидное с неожиданным – ведь все тело Роды было в жутких ссадинах, от головы до пят, царапины на руках и спине, множество ободранных кусков кожи до мяса. – Я протискивалась с Морицем через такие ущелья, где нет места людям, чуть ли не зубами грызя камни и землю! Но тварь делала это лучше. И тогда, в небольшом пространстве, я стала приманкой. Мориц выждал момент и свалил валун на лапу той сволочи. Видишь эти царапины на лице? – Черные волосы до плеч были зачесаны назад, что позволило отчетливо видеть четыре тонкие линии на лбу и всей щеке от правого уха до кончика подбородка, которые уже были зашиты. – Мы принесли ценное доказательство убийцы Копателя Шесть – людей под моим началом! Спроси у Морица, если не веришь!

– Он сейчас в операционной, – проронила Катарина в глубоких мыслях, но быстро добавила: – Состояние тяжелое, шансов мало, но…

– Катарина, он спас мне жизнь.

– Врачи сделают что смогут.

– Уверены, вы можете больше.

– И как это понимать?! Хотя нет, молчи, твои комментарии насчет моей работы и работы Тиши я слушать не собираюсь. Тебе ввели успокоительное, чувствуешь себя лучше? Отлично, если нет, то я еще могу дозу увеличить.

– Оставь свою надменность при себе в кои‑то веки! Пусть я и гожусь тебе чуть ли не в дочери, но я заслуживаю быть услышанной. Раз уж ты одна ведешь этот допрос, то полагаю, все это мало касается директора Тиши. Не трудно догадаться, что лучшего генетика на всей Коме сослали поработать в тюрьму на отшибе не ради заключенных, с которыми и студент‑медик справится. Я понимаю, у вас свои тайны. Но я все равно доверяю тебе, Катарина. Ты не подведешь ни свою репутацию, ни уж тем более моего отца – твоего начальника!

Катарина смотрела на нее и лишний раз вспоминала слова своей матери о тяжбах заботы неблагодарных детей. Раз уж Андрей Дикисян – отец Роды и начальник группы ученых с планеты Опус – не смог обуздать дерзость и наглость дочери, то Катарина точно бы не отличилась компетентностью в этом вопросе.

– Расскажи, – начала Катарина более сдержанно, – откуда появилось то создание? – Рода уже смотрела куда‑то в сторону, поддаваясь новому наплыву преследующего образа монстра. Катарина воззвала к профессиональной стороне девушки: – Мне нужен отчет для генерала Козырева. Если ты не способна его дать…

– Мы искали… и мы нашли. Обнаружили трещины в плите, ближе к Топи. Начали сканировать, нашли уходящую вглубь по диагонали расщелину. Пошли вдоль нее и обнаружили полость, большую. Решили напрямую дыру сделать, место позволяло. Спустились на двадцать четыре метра, прямо посреди пустыни. Но потом меня срочно вызвали…

И тут лицо Роды окаменело в страхе, Катарина и вовсе решилась проверить ее показатели под влиянием нешуточного удивления. Но причина возрождения страшной боли крылась в самом трагичном в ее жизни известии, предшествующем столкновению с чудовищем. Известии, которое Рода заглушила интуитивно, потакая инстинкту самосохранения. Вчера вечером ей сообщили о смерти Андрея Дикисяна. Единственного родителя, который привез ее с собой с Опуса и приобщил к общему делу Техгруппы. Катарина увидела испытываемую Родой страшную боль от утраты родителя столь ярко, что некие крупицы материнского инстинкта почти подтолкнули ее проявить заботу. Но характер Роды позволил сквозь слезы проронить искреннюю просьбу:

– Вколи мне еще… пожалуйста…

Катарина впервые наблюдала такую слабость в этой девушке. Тут уже было видно, что вряд ли Рода сможет выдать какие‑то либо ценные сведения, как минимум в ближайшее время. При этом, разумеется, Катарина всерьез уж подумала применить блокираторы, дабы подстегнуть память в расчищенном от чувств уме Роды, но что‑то не позволило ей провести эту рутинную операцию.

– Эй, я уже достаточно сделала. У вас есть улики, я больше тебе не нужна… можешь пока оставить привязанной… но с меня хватит. Мне нужно прийти в себя. Слышишь, я готова… уступить. Я верю, что ты поступишь правильно, потому что ты профессионал. Но мне нужно скорее вернуться на Монолит. Я должна найти среди семисот тысяч человек сраного муравейника того, кто виновен в смерти моего папы. Ты по себе знаешь, как люди этой примитивной колонии относятся к нам – приезжим. Его заместитель не справится, мы с тобой это знаем. Не тот у нее характер. Катарина, пожалуйста! Я здесь уже ничем не помогу. Тварь больше никому не угрожает, Мориц подтвердит мои слова. Все кончено.

– Не кончено, – слова эти прозвучали тяжелым, несколько скорбным тоном.

– Что ты имеешь в виду? Труп этой твари где‑то под землей, я сомневаюсь…

– Она было не одна. – Мурашки пробежали по коже обеих, ужас заполонил палату. – Тебе нельзя сейчас в Монолит. Никому нельзя.

2

Если блоки выступали двухсотэтажными, как это ни странно звучит, монолитами человеческого пребывания на чуждой им планете Кома, то остальное – полуразрушенная ныне больница в центре города, закрытая из‑за неудавшегося бунта церковь на востоке, занимающий чуть ли не четверть площади заповедник с фермами на западе и индустриальный район на юго‑востоке… все это и другие здания сейчас перед ним, как на ладони, олицетворяли пусть неспешное, но уверенное развитие человечества. Осматривая свой город с крыши государственного блока, главнокомандующий впервые за эти два дня по‑настоящему отдается забытой тишине. Сторонние звуки скорее напоминают отклик природы, а вместе с застилающими небо густыми тучами и окутывающим его ветром изоляция Игоря Козырева абсолютна. Предшествующие нынешнему дню скоротечно меняющиеся события возымели исключительное влияние не только на жизнь и устои Монолита, но и лично на Козырева, то ввергая его в ярость, то опустошая естественным смятением. Этот выкроенный сейчас момент должен был способствовать жизненно важному отдыху ради второго дыхания, ибо он не спит уже больше суток, но по итогу с болью на сердце познает саму суть выражения «затишье перед бурей».

Скованный страхом город ожидает повторного нападения противника. Все двери закрыты, многофункциональные блоки на изоляции, улицы пусты. Первое в истории Монолита военное положение возымело развертывание за счет возникновения естественного противника цивилизации, прибывшего с востока по зову собственных биологических инстинктов. На данный момент было насчитано двадцать три особи в два метра высотой каждая при положении на четыре огромные лапы, но стоит любой выпрямиться, и рост достигает всех пяти. Огромные, мясистые, покрытые толстой волосяной шкурой сгустки ярости напали на Монолит в абсолютно непоколебимой идеологической вере своего властвования. Казалось, им этот город – лишь игрушка для разминки перед более значимой битвой. Построенные большим квадратом вокруг города высокие стены были преодолены быстро и просто за счет когтей и мышц. А оглушительный рев хищников был достаточно величественным и волевым, чтобы покрывать все страхом необузданной силы самой планеты, принижая любую иную форму жизни. Но внезапно, без видимых причин, доминирующие существа отступили, развеяв последнюю уверенность в понимании происходящего.

Это случилось минут пятнадцать назад. Как можно быстрее он поднялся на крышу и приказал пилоту подготовить вертолет для отлета на Аврору. Расположенный на юге старый город выступал историческим памятником с момента основания Монолита, считаясь чуть ли не святым местом для религии Наставления. В обычное время то место не привлекало внимание Козырева больше чем точка на карте для раскопок артефактов прошлого. Последние двадцать четыре часа изменили все.

Пролетая не ниже пятнадцати метров от поверхности – иначе зверь может допрыгнуть, как показала практика, – Козырев цепляется за оставшиеся минуты в одиночестве. С одной стороны, ему нужно это ради совершенно неожиданного своей необходимостью осмысления этого врага. За десятилетия твердого правления его ум сталкивался с крайне разными и неоднозначными вопросами, редкая часть которых до сих пор не решена, находясь в подвешенном состоянии, куда как раз и входит нужда строительства и стены, и новой армии. Но в целом то было по силам за счет понимания цели и мотивов. Здесь же непонятно ничего. Как недавно ему сказали, в природе у всего есть естественный противник. Возможно, в этом состоит нынешний страх Козырева? Он встретил то, что не способен понять не с точки зрения материи, а по причине природы поведения. Всю жизнь он работал с людьми и на личном опыте знает всю поведенческую карту проявления свободы воли. С кем‑то или чем‑то иного, достаточно смышленого вида он еще не сталкивался. То были не просто монстры – нечто неописуемое своим существованием, что и провоцировало в нем новые реакции. Будь то свои страхи или сомнения, главнокомандующий не должен проявлять их при людях. Непростой путь к признанию по итогу привел его к призванию. Так что никто не увидит и не узнает о его слабостях или страхах. Ни характер, ни уж тем более закрепившийся авторитет не позволит ему такого.

С другой стороны, причина отсутствия какой‑либо охраны или сопровождения – кроме пилота вертолета – напрямую связана с нуждой прибыть на Аврору. Этой ночью Техгруппа запросила помощь в эвакуации сотрудников из пустыни. Доверившись сведениям, он предоставил сопровождение и внимательно следил за операцией. По итогу часть людей погибла, а выжившие стали первыми, кто сообщил о пробуждении нового вида противника. Вместо возвращения на Монолит своевольно, нарушая прямой приказ, Техгруппа улетела на Аврору.

Называть Аврору городом не совсем корректно – но уж так завелось, несмотря на то что то было лишь большим кольцевым зданием в пятнадцать этажей, сохранившаяся до наших дней часть как раз была в стороне Монолита. Платформа и прямая железная дорога для состава из трех вагонов прямо к Монолиту были построены уже после природной воли разрушить половину здания землетрясением, заодно обвалившим небольшую гору поверх дальней части Авроры. С тех пор прошло сто лет, переселенцы возвели Монолит куда более ответственно, превратив Аврору в памятник первым людям, прибывшим с Опуса на Кому. Место это было не только священным из‑за истории, но и возымело центральную роль во всех трагедиях последних дней, что отдельно раздражало Козырева.

Козырев сошел с вертолета и двинулся в сторону Авроры за секунду до того, как транспорт лишь коснулся земли, не дожидаясь не то чтобы полного остановочного цикла, но и проигнорировав указания пилота. Уверенно, энергично грозная фигура следовала единственной цели – узнать правду от тех людей, кто не просто ослушался приказа вернуться на Монолит, но и напрямую причастен к лишь усугубляющемуся, словно сложный ком, в последние сутки кризису. На входе его встретил Томас – крепкий здоровяк с невыразительным, но при этом добрым лицом. Авторитет этого непробиваемого на эмоции или выражения оперативника, служившего в личной охране Техгруппы, ныне можно считать историей. Он встретил Козырева сильным вызывающим взглядом, долго молчал и, лишь когда главнокомандующий открыл рот, заговорил твердо:

– Поговорите с сыном. Он многое пережил.