1

Нити рельс и бег колес отбивают ритм: «Раз-два, раз-два». Ночной экспресс – заснул в Иваново, проснулся в Москве. Хорошо тем, кто не страдает от бессонницы, или, как в моем случае, от кошмаров. Они снова вернулись, прямиком из детства. Шесть лет я спала спокойно, а теперь сон рваный и болезненный. Засыпая вечером, я не знаю, что сулит ночь.

Темно. Круглая луна преследует поезд. «Раз-два, раз-два». Зазеваешься, мысль убежит быстрее стройных вагончиков, ритм теряется и звучит по-новому: «Раз-два-раз, раз-два раз».

У меня впереди долгая дорога: из Москвы самолетом до Улан-Удэ, оттуда на автобусе до Хоринска¹ (звучит завораживающе-агрессивно), а потом на чем придется до улуса без названия. И, здравствуй, родина, принимай заблудшую душу! Но я к тебе ненадолго, возможно, в последний раз. Единственный человек, с которым мать держала связь – ее старшая сестра Лосолма² – умерла пять месяцев назад. Похороны мы пропустили. Мать не смогла вырваться в середине семестра, а еще важная конференция и встреча с начальником Департамента образования области. Она вечно в делах. Отцу на заводе не дали отпуск, к тому же было нелепо, если бы он поехал вместо матери на похороны ее сестры. Я тоже погрязла в работе и выныривать не собиралась, потому что пример матери заразителен, а похвала бесценна.

На этом нить родства наверняка потерялась бы, но тетушка решила оставить мне в наследство бабушкин дом. Неожиданный звонок от двоюродного брата спустя почти полгода: «Приезжай, забирай или отказывайся». И решить бы все дистанционно, но мать уперлась: «Я на похороны не приехала, так хоть ты покажись родне, вырази соболезнования. Вот и повод есть, и у тебя отпуск. А у меня защита дипломов, диссертаций и выезд на природу со всем научным сообществом области». Только когда она заказала билеты, я придумала, что ответить, как правильно возразить. Но было уже поздно. Оставалось только ворчать под нос. Да, что уж теперь. Приеду, подпишу отказ от наследства, оформлю дарственную или напишу доверенность – любой вариант, лишь бы дело было кончено быстро. Ненужная щедрость – мне дом ни к чему, только хлопот прибавилось. На кой недвижимость за тридевять земель?

«Раз-два-раз, раз-два раз», – мысль утекла.

Еду, ищу плюсы сложившейся ситуации: отдых, красивые места, новые люди. Да, и время наедине с собой пойдет на пользу. Есть над чем подумать. Может в дороге меня не будут мучить кошмары, отпустят тягучие путы мрачных сновидений.

Главное не засыпать. Еще часочек, и я в Москве. Держись, Арьяна³, еще чуть-чуть.

Я снова в комнате без двери – серые стены, и зеркало отражает тьму, лежу на кровати. Оглядываюсь и вижу окно. Занавески не задернуты, висят по краям безжизненным полотном. Снаружи луна, то прячется за облаком, то выглядывает, словно моргает. Вокруг так липко. Одеяло и подушка как густой кисель. И я в нем варюсь на медленном огне. Пытаюсь встать, но тело отяжелело, а тьма опускается и давит на грудь. Вдох-выдох, воздух не поступает в легкие, застрял в носоглотке. Как кричать, если задыхаешься? Барахтаюсь, но как вырваться из оков, если руки прилипли к кровати. Темно, и вокруг шорохи. Кто-то ходит, шаркает по полу, шепчет на непонятном языке прямо в ухо. И звук кривой упругой волной бьется об перепонку и просачивается прямо внутрь. Там ему тесно, и он стучит барабаном внутри головы. И на каждый удар голова будто лопается, а вокруг кровати толпятся люди, смотрят, хохочут, а потом лезут на меня.

«Поезд прибывает через 15 минут…», – загорелась цепочка лампочек на потолке. Я вздрагиваю и просыпаюсь. Один и тот же сон, одна и та же комната. Меняются детали интерьера и персонажи. Я пытаюсь разобрать слова, записываю обрывки звуков, чтобы понять речи, но Гугл не дает ответов. Что за глупая идея гуглить несуществующие слова из сновидений. «Чур, меня», – говорит отец в таких случаях, и я говорю также, чтобы прогнать дурной сон. Но воспоминания липнут ко мне, пока я иду по перрону, тяну за собой серый новенький чемодан. Но, кажется, за мной кто-то идет, оборачиваюсь, толпа из вагонов тянется следом, огибает меня как камень в середине ручья и двигается дальше. Но ощущение не исчезает, будто черное облако за спиной, и как не вывернусь, оно позади прилипло. Зажмуриваюсь, закрываю лицо руками, а перед глазами размытые фигуры, плоские как ласты руки и жгучее желание сбежать из сна. Выдыхаю. Чур, меня.

Мне нужен кофе.

Впереди семь часов по Москве с чемоданом, желанием заснуть на ходу и телефоном, который постоянно норовит разрядиться. Я тоже разряжена. Не чувствую в себе сил. Бессонница последних месяцев дает о себе знать. Кофе остыл, бодрости не прибавилось. Как только вернулись кошмары, я снова поверила в существование кофеинового бога. Вот кому стоит поклоняться, строить храмы и почитать в молитвах.

Сейчас заброшу чемодан в камеру хранения, позавтракаю в центре, прогуляюсь и снова влюблюсь в столицу – отличный план. Я нашла топ 15 кофеен Москвы, сохранила все аккаунты Инстаграм, предвкушаю встречу. «Старбакс» и «Шоколадница» не в счет, сегодня меня ждет «Антипа». Кажется, не модное и не пафосное местечко, зато как звучит – кафе-трапезная при храме Священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе. И кофе хвалят. Но я иду за атмосферой укромного пространства – высокие арочные окна с видом на желтый храм, много света столы, украшенные мозаикой, тишина и спокойствие.

В Иваново вычурных кофеен не найти, везде налет провинциальности. Город тесный и душный. Нет, я, конечно, люблю знакомые улочки, раскидистую зелень деревьев, пузатые троллейбусы. Но я там чужая, слишком выделяюсь среди золоченых куполов церквей, на фоне герба с пряхой в червленом русском сарафане. Всему виной раскосые глаза, монгольские скулы, черные как смоль волосы и странное имя – Арьяна. Наполовину бурятка, наполовину русская. Эта половинчатость словно кол в сердце. Если вбивать гвоздь в рассохшуюся доску, та треснет и разломится. Но я бурятка только внешне, внутри я хочу быть пряхой в червленом русском сарафане, ходить в церковь и говорить «Чур, меня». И быть частью любимого и ненавистного города.

Серьёзно? Что забыла метиска в Иваново – в самом русском городе страны?

Мама уехала из родной Бурятии, когда ей было 17, училась в Новосибирске, влюбилась, вышла замуж и, бросив все, рванула за мужем. Я родилась здесь. В паспорте значится: Арьяна Соколова, место рождения – Иваново.

С детства меня дразнили ребята с двора за непохожесть. «Игнорируй», – безучастно говорила мать. В шесть лет я тихонько подошла к отцу и спросила, что значит это слово. Отец погладил по голове и поцеловал в лоб: «Просто не обращай внимания, ты у меня красавица».

«Спасибо, папа, если бы не ты, я окончательно потеряла веру в себя», – этих слов я ни разу не сказала отцу ни в первом классе, ни в одиннадцатом, но папа понимает без слов. Он до сих пор иногда тянется ко мне, чтобы поцеловать в лоб, а потом останавливается, сдерживается, вспоминает, что дочь уже взрослая. И я неловко улыбалась.

Иду по метро, глазею на всех без стеснения, а на меня никто. Хорошо бы жить в Москве, затеряться в толпе людей, скрыться, смешаться, раствориться. Никто бы не обращал внимания на внешность. Прелести больших городов.

Мать не пустила меня учиться в Москву ни после школы, ни после института. Я пыталась объяснить, что в большом городе мне будет легче. Но, по ее словам, образование можно получить и в Иваново. Она профессор, она лучше знает. Ей легко говорить, она уважаемый человек, зрелая и самодостаточная, может не обращать внимания на окружающих. А я не обросла броней-толстокожестью. Косые взгляды, презрительный тон. «Узкоглазая», – брошенное в спину, бьет слишком больно. Ей не понять, как и многим.