Итак, она звалась — Людмила..
Так могла бы начинаться поэма о пронзительной и мимолётной, как тень мотылька на ладони, любви Люси Савицкой и поэта Константина Бальмонта.
Пейзаж внешних событий этой любви и правда напоминает «Онегина», но вот его подробности, не только очаровывают какой-то небесной и терпкой свежестью чувств (однажды, я шёл со своим смуглым ангелом по парку, и карий мотылёк трепетно коснулся её чуть выше плеча, поцеловал… я разумеется нежно приревновал и поцеловал это место, на котором были капельки пота от жары. Мои губы — были словно бы тенью улетевшего мотылька.. и пот пыл сладостно-терпок, на нём были следы пыльцы с крыльев мотылька. По сути, мои губы и мотылёк назначили друг другу свидание на шее самой прекрасной женщины на земле, но по времени разминулись. Вот на что похожа любовь Люси и Константина).
Начиналось всё почти банально (в любви нет банальностей: есть робеющее и спотыкливое сердце и столь же робеющие, побледневшие как гимназист на свидании, повороты судьбы), как почти всегда начинается всё самое гениальное: когда б вы знали из какого сора, растут стихи, не ведая стыда..
Совсем ещё юная Люси, несовершеннолетняя, отправляется с мамой в Париж, где влюбляется в эдакого французского Ленского, разумеется, влюбляется вечной любовью (в этом возрасте по другому никак: любовь вечна, мир адекватен, жизнь прекрасна.. может это и есть — рай? Или сон о рае..).
Роман развивается сердцекружительно быстро, как часто бывает в любви, когда по всем законам эйнштейновой теории относительности, с увеличением скорости, время замедляется, и даже может совсем остановиться.
Мир блаженно замер для влюблённых, осенняя листва в гостеприимной лазури, смешалась с доверчивой пестротой вернувшихся весной из жарких стран, птиц.
Влюблённые пережили за пару недель, несколько лет «сплетенье рук, сплетенье ног, судьбы сплетенье», эти романтические строчки Пастернака, прекрасны, но.. не когда мама стоит в комнате и наблюдает за этим с энтузиазмом чуточку ошарашенной кошки.
Влюблённые ещё не знали, что в остановившемся мире, пронеслись года, Люся родила прекрасного ребёнка, во Франции, и, разрываясь между бытием и бытом, ещё нежно путая их своим молодым сердцем, выбрала бытие — творчество, театр, и на время отдала ребёнка в детский дом.
Ребёнок умер..
Эта цветаевская трагедия отразилась на всей жизни Людмилы.
«Ленский» в это время пал на дуэли с жизнью и с женским сердцем: он отстранился от несчастья женщины, всё свалив на неё, и был убит: вечная любовь к нему, мигом погасла, как свеча у окна, в сердце Люси.
Но всё это будет потом, а пока, юную бунтарку, оберегая от скандала, увозят к «тётке, в глушь», но не в Саратов, а в село с небесной топономикой: Лазаревку, близ городка с земным названием изувеченного сердца: Короча (белгородская область).
В это же время, к своему другу в соседнее село, приехал опальный поэт Бальмонт, с женой и ребёнком.
Между 40-летним поэтом и несовершеннолетней (по тем временам) Люсей, полыхнул роман.
Мама Люси, по всем законам романов, ни о чём не подозревала, и с радостью пригласила пожить к себе скандального поэта… Для Люси это был ласково сбывающийся сон, словно оставленный кем-то возле окна Люси, распустился цветок.
Для жены Бальмонта, Кати, — это был тоже сон, привычный кошмар.
Она героически мирилась с любовными увлечениями мужа, и быть может сравнивала себя с рыцарем, борющимся со Змеем Горынычем: срубишь одну голову — вырастают две женщины, то есть головы.
Бедная Катя по-женски смирилась с любовными увлечениями мужа и вмешивалась лишь когда эта связь грозила похитить её любимого навсегда (это в сказках, драконы похищают девственниц прекрасных. В жизни — прекрасные золотоволосые драконы похищают сорокалетних мужчин).
Катя знала, что ревность первой жены Бальмонта, довела его.. до самоубийства: он вышел в окно, в лазурь.
Спасло лишь то, что это был 3 этаж (но в трагическом воображении поэта — 300-й).
Бальмонт остался хромым на всю жизнь, как Байрон.
Выходил в окно он уже не в первый раз: при всей трагичности суицида, было в нём и что-то забавное, в его «флирте» с окнами, синевой, ангелами..
Было в Бальмонте что-то, в смысле его любовных увлечений, похожее на милого непоседу Паганеля, из фильма Дети капитана Гранта.
Однажды, влюбившись… в творчество Ибсена, он загорелся желанием выучить шведский язык.
И выучил!
И лишь потом с грустной улыбкой узнал, что Ибсен… писал на норвежском.
Шведский — был его очередным флиртом с синевой окна.
Разумеется, в первый раз Бальмонт выбросился в окно не из-за этого, но было бы забавно, согласитесь.
Итак, в глухой деревеньке, вместе с юной Люси, поселился 40-летний поэт, называющий свою девочку: Лелли, в честь стиха Эдгара По.
Ничего не напоминает?
Да, Лолиту Набокова (Лолита — эхо стиха По — Аннабель Ли).
Роман закрутился столь быстро и страстно, и мир вне влюблённых до того остановился, что даже показалось, что мир, блаженно прикрыв свои голубые глаза, слегка попятился во времена Прерафаэлитов, Перси Шелли, Мэри Шелли..
Через много-много лет, 40-летняя Люси будет прогуливаться по Римскому кладбищу и нарвёт фиалок возле могилки любимого Перси Шелли, и отошлёт их в письме, другому своему любимому поэту — уже седому, но по прежнему влюблённому в свою «девочку Люси», Бальмонту.
В одном стихе, Бальмонт назовёт себя — братом Шелли..
И вот тут следует сделать любопытное отступление, мистическое.
Вы замечали, как мимикрия бабочек, порой столь изысканна и художественна, что во много раз превышает способности хищников, заметить всю эту роскошь? С них хватило бы и меньшего..
Большая часть художества и актёрства бабочки (эти изумительные осенние подпалинки крыльев с узорами Леонардо или завечеревшего пейзажа на древнерусских иконах), уходят словно бы в никуда, в пустоту, и похожи на молитву одинокого.
Такую красоту видит не хищник, а человек, да и то не всякий: ребёнок, влюблённый, поэт..
Было что-то подобное и в жизни Люси, но ещё более очаровательно, это сказывается в движении времени, как бы рифмуя судьбы из разных веков.
Дело в том, что Бальмонт — и внешне и душой, изумительно похож на друга Перси Шелли — Эдварда Трелони, пирата, того самого, кто после гибели Шелли в море, во время сжигания его тела на берегу, бросился к костру и выхватил из него сердце Шелли.
Бальмонт мог бы написать чудесную поэму о том, как Трелони, с сердцем друга, один, на яхте, сквозь тёмные волны и грозы, плыл к Мэри Шелли, разговаривая с сердцем Шелли.
Это было в духе милого непоседы Паганеля-Бальмонта: предложить Мэри… вслед за сердцем, и свою руку.
Трелони был первым человеком на земле, кто предложил женщине два сердца, и одну руку.
Причём одно сердце — буквально.
У Бальмонта словно и правда было два сердце: он любил за двоих..
Мэри потом всю жизнь ходила с обгоревшим кусочком сердца Перси, на груди, а основную часть сердца нашли после её смерти в её ящичке, где были сокровища женщин всех времён: волосики умерших детей, и сердце Шелли, завёрнутое в рукопись его поэмы — Адонаис.
Ходили слухи, что кусочек сердца, взял себе и Трелони, завещавший себя похоронить рядом с Перси Шелли, чей прах захоронен в Риме.
К слову, сердце Шелли разобрали его друзья и подруги, дело даже дошло до драки, и всё же большая часть сердца, дышавшее лишь своей любимой, было захоронено с Мэри.
Позже, непоседа Трелони предложил руку (две штуки) и сердце (одна штука), инфернальной сестрёнке Мэри — Клер Клермонт, так же влюблённой в Шелли: ей не досталось его сердца и она попросила похоронить с ней подаренный им платок в фиалках.
Теперь пару узоров: Трелони родился и умер 13 числа. В 13 лет убежал из дома и нанялся юнгой на корабль, плывущий в Индию.
Индия займёт особое место и в жизни Бальмонта, где он бывал и которая часто мелькала в его стихах, как и пиратство: словно корсар Трелони, он брал женщин на абордаж.
Бальмонт в 13 лет осознал что он поэт и отправился в Индию духа, как сказал бы Гумилёв.
13 числа он выбросился из окна. 13 числа рождались его возлюбленные.
Жён у Бальмонта и Трелони было — 3. Впрочем.. и мужей у Люси — 3.
В конце жизни, Трелони посадил во дворике своего дома, очаровательный тропический сад, и населил его дивными красными птицами.
Бальмонт в конце жизни, старый и измученный алкоголизмом, нервным расстройством (наследство мамы), ходил во дворике дома для сумасшедших и разговаривал с какой-то таинственной красной птицей..
Но всё это будет в сороковые года 20 века, а пока, 40-й Бальмонт, за революционные порывы сосланный в глушь, переводит полное собрание сочинений своего любимого Шелли, и словно бы воскрешает волшебный портал времени, свободной, порхающей как мотылёк, любви, о которой мечтал Перси Шелли.
Любовь Люси, на которой она нежно ворочается, словно после сна, как ворочаются на крыльях постеленных, как на белоснежной постели, испещрённой улыбчивыми складочками, похожа на сон Перси Шелли: Люси, была его чудесной и ненаписанной поэмой.
Ах, каким изящным движением души прошлых веков, похожих на проснувшиеся и нежно потягивающиеся после сна странички романов Джейн Остен и Бронте, веет от такой строчки Люси своему Бамонту (игривое сокращение, на манер её 3-летнего братика).
Милый Бамонт, что вы хотите в благодарность за присланный вами томик Перси Шелли?
Хотите.. положить мою голову к себе на плечо и сидеть так тихо-тихо и долго-долго?
Юная Люси придерживалась свободных взглядов на любовь: она сразу сказала Бальмонту, что у неё есть жених в Париже, и жениху сказала про Бальмонта, нежась в постели и мечтая о том..- так мечтает рука влюблённого, медля на белой странице листа, — как, предвосхищая «Мечтателе» Антониони, они будут жить вместе: Люси, «Онегин» и «Ленский».
Жена и ребёнок Бальмонта — отдельно, а то вышла бы не поэма Шелли, а рассказик Аверченко.
Для Люси, как и для пантеиста любви — Шелли, тело, тоже было душой, а душа мечтает обнять весь мир.
И если Байрон мечтал поцеловать в одних устах, всех женщин мира, то для Люси, поцелуй с мужчиной, был неким спиритом, рассказывающим тайну души его и своей, раскрывающий то блаженное единение между душами, разбивающее стену между душой и телом, между Я и Ты.
Она прямо сказала жениху: если ты меня любишь — люби меня целиком, такой какая я есть.
Но что забавно, сама она была не готова к зеркальности подобных отношений.
Может она и была права в чём то.. если птица летает — это естественно.
Если пытается летать слон или тополь, это мило, но чуточку жутко, особенно ночью.
(Хотя как по мне, если ты делаешь больно любимому, то это именно полёт слона)
Это измена своей природе.
Так Ференц Лист однажды сказал: иногда, изумительная точность в переводе — граничит с изменой.
Люси была переводчицей и в любви и в душе: она переводила себя на язык.. нежных рук, читавших её как поэму, и одновременно, переводила и любимого человека, на язык нежности своей души.
Была в этом пряная оскоминка реинкарнации и маленькой смерти..
В этом плане, любопытна дуэль между мужчиной и женщиной: в письмах Люси и жениха.
Живя в Париже, ревнуя её к Бальмонту, он написал ей письмо, упомянув о некой актрисе, которая влюблена в него по уши, но он, держится.
Попытка заставить ревновать Люси и выставить себя героем.
С точки зрения мужчины, это было беспроигрышное и тонкое письмо (господи, иной раз кажется, что мужчины в любви — дети, или идиоты).
Наш Ленский искренне написал: Она искренна, она чиста, сильна, она не способна принести свой идеал в жертву!
Несчастный.. он хотел выставить себя героем, которого не смогла искусить такая идеальная женщина.
Он даже не понял, что этими словами «невинными», вложил в руку Люси револьвер и приставил к своему лбу (вместо револьвера вполне могла быть и лопата, хлыст..).
Каждой женщине понятно, что тут едкий подкольчик противопоставления.
Фактически — акт самоубийства..
Я не просто так упомянул про Лолиту.
Но в данном случае, Люси, хотя и несовершеннолетняя, но ей уже 20 лет, и плотское соприкосновение в письмах, сами письма, как бы обмокнуты в вечернюю лазурь, как печенье Мадлен в романе Пруста, в липовый чай, тающий потом во рту причастием тёплого воспоминания.
Что вспоминают сердца и уста Люси и Бальмонта? — Рай, где тела ещё не были смирительными рубашками для души, не мешая равноправно обнимать любимого человека, стих, далёкую звезду..
Письма Люси к Бальмонту — это какое то небесное издание «Лолиты».
Сбывается какая-то заветная сказка любви.
Мы ведь все ожидаем от любви — сказки.
Представьте на миг, что со взрослой, изувеченной душой и судьбой Гумберта, любящего девочек, происходит волшебное превращение, как в Аленьком цветочке Аксакова, и чудовище превращается в огромное и нежное существо, размером.. с дом, и у него на раскрытой ладошке, танцует юная душа. Нет, дождик танцует.. гладит его.
Это же чудо..
И как же очаровательно звучит, когда это маленькое существо «на ладони поэта» — на письме! Говорит ему: Ах, Бамонт.. вы знали много, много женщин, но вы совсем не знаете женщины..
Боже мой! Неужели мужчина не понимает, что женщина в любви — утрачивает возраст, как гравитацию, словно она возвращается на родную и ласковую планету, где она легка и крылата.
Женщина в любви — тысячекрылый ангел, исполинский ангел с тысячелетней душой..
Было забавно и ужасно мило наблюдать за тем, как совсем ещё девочка, учит взрослого Бальмонта: дождик на ладони, сон на ладони, учит поэта, нежное чудовище!
Ах, были же времена.. когда душа — равнялась слову, слово — действию и телу, и потому что-то ласково-райское сквозилось в жизни, как синева в осенней листве, напоминающая незабудки.
Для Люси, этой нежной души, даже мгновение жизни без любви и ласки, было сумасшествием и болью.
Что-то ангелическое пробуждается в теле Люси, когда она, обнажённая, стоит у зеркала и целует свои смуглые плечи, руки..
Она дарит себя — себе, своим губам, и губы, как обнажённые пальцы ангела, раздетые до света пурпурного..
И весь этот нежнейший спиритуализм мастурбации, одиночества… свершается пред мысленным взором Бальмонта, с чисто женским кокетством, и письмо становится зажжённым окном в ночи, возле которого, под дождём, озябший и мокрый.. но счастливый, стоит ангел.
Ах, милый.. шпилька упала с волос, на письмо: она хочет к вам..
Из какого это романа Остен? Или стиха Шелли?
Это из письма Люси.. это из писем влюблённых всех веков, похожих на единую поэму.
Платонов хотел собрать письма разных влюблённых, и издать их как повесть: однажды любившие..
И сам Платонов в письме любимой, писал в духе Люси, в духе тысячелетнего ангела в нас: любимая.. это письмо увидит твоё милое лицо раньше меня. Завидую ему.. Его будут раньше меня держать и ласкать твои милые, смуглые руки..
Да, шпилька упала, поцеловала письмо.. нетерпеливое!
А у читателя и через века, сердце замерло в груди..
Какая-то прелестная синестезия любви, когда душа, разлучённая с любимым, рвётся к нему, покидая границы тела.
Почти овидиево превращение любви, души — в шпильку..
Не поэтому ли, женщины так любят целовать цветы, ласкать ими своё лицо, грудь.. а мужчины так любят целовать руки женщины? Почему? Да нравится мужчинам целовать женские руки, и есть за что.. да и колени, и… ладно, лучше мне остановиться.
Ах, какой в этом утончённый, небесный эротизм!
Так бретелька ночнушки нежно соскальзывает с плеча смуглого ангела… так шпилька с волос падает на письмо, обнажая перед зачарованным мужчиной — душу.
А как вам такая строчка, похожая на качнувшуюся сирень у вечернего окна?
Буду писать вам, Бомонт, когда вздумается — редко..
(суровый тон принахмуренных женских бровок и строк).
И в этот же день.. Люси пишет Бальмонту 4 письма. Так вздумалось!
Что день для влюблённого в разлуке? Века.. до вечера бы дожить, и там уже можно рухнуть в постель, седым существом, накрывшись одеялом, как помятым крылом..
Вообще, это похоже на русскую рулетку, когда человек из своей жизни и поведения, делает художественное произведение, как это было модно в Серебряном веке: стирается граница между творчеством и человеком.
У Перси Шелли это получилось гениально, ещё задолго до Серебряного века: его жизнь равна его стихам. Но поэтому он и рано погиб.
Бальмонт и Люси тоже в это играли. Именно — играли, как дети-ангелы.
И жизнь Бальмонта эта игра опаляла с разных сторон.
В одно время с Люси, у него была любовная связь с поэтессой Миррой Лохвицкой (сестрёнка Надежды Тэффи): их письма, нежно соприкасались в «полёте», сердцами и крыльями, как ласточки.
Свою дочку от третьего брака, Бальмонт назвал в честь Лохвицкой — Мирра.
Миррочка выросла и стала поэтессой, и в неё влюбился, по всем законам жанра.. сын Лохвицкой.
Но игра в жизнь и любовь, продолжалась: несчастный влюблённый играл роль Пьеро, а Мирра — гордой и игривой Коломбины.
Всё закончилось выстрелом в вечернем лесу..
Я знал о любвеобильности Бальмонта, но я.. не предполагал её размеров.
Это что-то грандиозное, такое и Зевсу не снилось.
В книге, примерно 130 стр комментариев, и почти каждая женщина там встречающаяся, даже мельком, как тень веточки сирени за окном — была любовницей Бальмонта.
Упоминается мельком юная подруга Люси. моя улыбчивая рука листает комментарии.. ну да, Бальмонт с ней спал.
Упоминается норвежка, переводчица Бальмонта.. — он спал и с ней.
И словно тени на балу Воланда, по лестнице комментариев проходят обнажённые тени женщин, десятки, сотни женщин… и со всеми спал Бальмонт!
В одном из писем мельком упоминается сестрёнка жены Бальмонта (все слышали, что в эмиграции наши писатели подрабатывали переводами. Бальмонт не исключение.. вот только за него переводили.. его любовницы! И он ставил своё имя в рукописи), переводившая за него — Гамсуна.
С грустной улыбкой листаю комменты. словно читая детектив, шепчу: ну не может быть! Может.. и с ней он спал.
Её он взял с собой в эмиграцию, а жена.. осталась в России (вторая).
В какой-то момент мне стало боязно за Марину Цветаеву: она просто обожала Бальмонта.
Мне было боязно за маму Люси.. Мне было боязно — прости господи!, — за кучера, с которым вечером Бальмонт ехал из соседней деревне к Люси через лес.
А если учесть, что Бальмонт называл себя андрогином, мне было боязно и за.. Бальмонта
Это не шутка. Бальмонт систематически насиловал свою жизнь, догоняя её как Пан — трепетную нимфу и валя её на траву..
После таких «приключений», судьба Бальмонта словно бы беременела «неведомой зверушкой», которой он разрождаося во время своих пьяных загулов.
Вроде читаешь милую строчку Люси о том, как она кротко напоминает ему: как там в Москве? Хорошо провели время? Эх, Бамонт..
Читаю комменты дрожащей рукой (там же живёт мой смуглый ангел! На миг перепугался за него, спутав века..).
Оказывается, Бальмонт поехал мириться с женой. Помирился.. да так, что хорошо так надрался и зарулил как лунатик в публичный дом, видимо, отмечая примирение с женой.
Бальмонт бы с грустной улыбкой сказал нам: перепутал «окно»..
Однажды Бальмонт написал Люсе: всё что моё — то твоё, как и я..
И вот, юная непоседа Люси, в лучших традициях романов Достоевского, рвётся в Москву.
Встречается там с Катей, женой Бальмонта, обнимает её, целует.
Мило сидят и пьют чай, а Люси про себя думает с улыбкой крыльев бесёнка за плечами: Катя.. а ведь ты — моя. Как и Бальмонт.
А как вам такой лунатизм женского эротизма?
Люси пишет очаровательное письмо Бальмонту, и в нём, инфернально рассуждает о Брюсове: хотела бы с ним встретиться, поговорить.. пишет в письме стих о Брюсове в стиле «Венеры в мехах», как наказала бы Брюсова и поставила бы свой каблучок ему на грудь.
И что же вы думаете?
С той же очаровательной, сомнамбулической лёгкостью, с какой шпилька с волос упала на письмо, письмо-лунатик нежно заблудилось, «перепутав окно» в стиле Бальмонта и отправилось прямиком.. к Брюсову.
Забавно, что ровно через 20 лет, в своём письме к Люси, таким же нежным лунатиком, босоногое письмо, по парижским ночным переулкам, дошло.. к прелестной — и, разумеется, несчастной - Дагмар Шаховской (любовнице Бальмонта: у неё было 2 ребёнка от него).
Неожиданно для себя я вдруг осознал, что письма Люси и Бальмонта наполнены столь ярким эротизмом, пред которым эротизм Генри Миллера — лишь лунатическая капелька пота, медленно скатившаяся по обнажённой спине женщины..
Правда, это небесный эротизм.
Люси переводила стихи Бальмонта на французский.
На самом деле, это больше чем секс: впустить в себя тёплое напряжение и цветение души любимого, впустить так блаженно-глубоко, как не снилось и телу в сексе, впустить до бессмертия и нежной памяти о рае, впустить до того ласкового и прозрачного предела, когда тебя ещё не было на свете и ты была лишь сиренью на ветру, ласточкой в синеве и августовским дождём..
И потом, всем этим звёздным размахом.. отдаться мужчине, в переводе, чуточку умерев и родившись вновь.
Французы называют оргазм — маленькой смертью.
Ах, только женщина знает все 50 оттенков маленькой смерти: женщина, в соприкосновении с живым словом, может постелить белый листок, как постель для любви, и вместе с дыханием любимого, его словами нежными, на этой постели будет кувыркаться рука, блаженно прищуренная от счастья..
Книга — композиционно крылата, и состоит из писем Люси к Бальмонту 1902-1904, и писем Бальмонта к Людмиле через 20 лет: 1920-1928.
Все иные письма — утрачены Бальмонтом.
Слава богу, что он вернул письма Люси времён зари их влюблённости.
Так ласковый демон Лермонтова проникает в окно спящей женщины..
И если письма юной Люси, это само цветение женской души, весна души, то письма Бальмонта (грустная акустика любви, словно он пишет на далёкую звезду и письма дошли только через 20 лет..), носят скорее дружески-деловой характер, но с нежной аурой запаха сирени у открытого ночного окна.
Для большинства, наверно это будут обычные письма, но для гурманов любви — тихий рай.
Если раньше Люси томилась и ждала писем Бальмонта, то теперь роли поменялись.
Людмила выросла,расцвела, она на равных общается с Джойсом, Пикассо, Андре Жидом, Кокто, переводит на французский Джойса почти за даром, к изумлению Джойса (в её переводе и по сей день во Франции читают Джойса).
Переводит она и Бальмонта: она стала нежным и крылатым аватаром Бальмонта, а Бальмонт стал маленьким, как ребёнок, на ладони Люси-ангела.
Она за это время много пережила: живя как ангел, Люси думала, что и те кого мы любим — ангелы.
Уже не живя со своим вторым мужем, но имея от него двоих чудесных дочек, она совершенно искренне ему написала о своей новой любви, надеясь на его понимание.
Но у мужчин видимо есть свой «перевод» с женского сердца, увечащий это сердце: он передал это письмо судье и при разводе Люси лишили её детей, с которыми разрешили видеться лишь пару часов в неделю, словно она чудовище, и даже когда одна девочка лежала в больнице при смерти, мать не допускали к ней, и несчастная женщина сходила с ума от бессилия и боли.
Связь Люси и Бальмонта, переросла в какое-то нежное инфракрасное качество нежных слов, воспоминаний, переводов, в которых по прежнему сплетались их души.
У Бальмонта начался период нежнейшего романа.. с руками женщины: он часто заканчивал свои письма так: целую твои трудолюбивые руки… Лобызаю твои милые ручки..
Перси Шелли писал: души влюблённых встречаются на устах..
Но иногда они встречаются и в письмах.
До этой книги, я ничего не знал о Люси Савицкой.
Теперь у меня есть ещё одна сестрёнка, наравне с Эмили Дикинсон, Рут Майер..
В середине 2000 г, на чердаке одного итальянского домика, нашли старый чемодан с неизвестными стихами Перси Шелли, сказкой Мэри Шелли.
У меня ощущение.. что жизнь и душа Люси Савицкой, это неизвестная и сказочная поэма Перси Шелли, найденная бесприютным ангелом на берегу моря..
Шелли любил свои стихи - не нужные никому - бросать в бутылке, в море.
Катя Бальмонт, его вторая жена.
Дагмар Шаховская
С левой стороны - Мирра, дочка Бальмонта от третьего брака с Еленой Цветковской.
В центре - Иван Шмелёв с женой. С краю сидит жена Бальмонта.
Бальмонт и Елена Цветковская в конце жизни. Трогательная пара..
Елена не выдержала боли после смерти Бальмонта в 1942 и меньше чем через год последовала за ним.
Швейцария, 1982 г. Люси присела за своей мамой. Слева лежит её сестрёнка Яся и брат Володя.
Люся у себя в Короче, начало 1900 г., время любовного романа с Бальмонтом.
На стене портреты Ницше и Толстого.
Портрет Люси неизвестного художника 1909.
Люси с дочками 1912 г.
Люси. 30-е годы.
Удивительно, Люси уже за 60 лет, а она всё такая же красавица..
Это 40-е годы. Бальмонта уже нет на свете..