Марлинский, как мы сказали, вовсе не был увлечен прелестями азиатской культуры, о которой «путешественники говорили так много вздоров», и он потому в своих описаниях и рассказах был свободнее многих: он мог не только восхищаться этими сынами свободы, где это было у места, но и смеяться над ними, и острить на их счет, и порицать их.