Там призвал он священника и заказал ему панихиду на могиле Грибоедова, на могиле, попираемой ногами, могиле без камня и без надписи. Он плакал горючими слезами, плакал о друге и о товарище по оружию, плакал над самим собой. Когда священник провозгласил «за убиенных боляр Александра и Александра», он зарыдал до истерики – так грустно звучали для него эти слова, звучали не только воспоминанием, но и предсказанием. «Да, я чувствую, – писал он брату, рассказывая ему об этой панихиде, – что и моя смерть будет насильственна и необычна; она близка: слишком много горячей крови во мне, которая кипит в моих жилах, годы мои не угомонят ее; об одном прошу только, не умереть на одре болезни, ни на дуэли».