могли бы избирать по произволу из известного числа судей любого, так что честь и выгода заставили бы их друг перед другом быть правдивее, а публичность судопроизводства, ограничение срока оного и свобода книгопечатания обличали бы нерадивых и криводушных. Для просвещения нижних классов народа хотели повсеместно завести ланкастерские школы. А чтобы поправить его нравственность, то возвысить белое духовенство, дав оному способы к жизни. Увольнение почти от всех земских повинностей, свобода винокурения и улучшение казенными средствами дорог между бедными и богатыми хлебом местами; поощрение земледелия и вообще покровительство промышленности привело бы в довольство крестьян. Обеспечение и постоянство прав привлекло бы в Россию множество производительных иноземцев. Фабрики бы умножились с возрастанием запроса на искусственные произведения, а соревнование поощрило бы их усовершенствование, которое возвышается наравне с благосостоянием народа, ибо нужды на предметы довольства жизни и роскоши беспрестанные. Капиталы, застоявшиеся в Англии, заверенные в несомненности прибытка на многие годы вперед, полились бы в Россию, ибо в сем новом, неразработанном мире они выгоднее могли бы быть употреблены, чем в Ост-Индии или в Америке. Устранение или по крайней мере ограничение запретительной системы и устройство путей сообщения не там, где легче (как было прежде), а там, где необходимее,[183] равно как заведение казенного купеческого флота, дабы не платить чужеземцам фрахта за свои произведения и обратить транзитную торговлю в русские руки, дало бы цвести торговле, сей, так сказать, мышце силы Государственной. Финансы же поправить уменьшением в треть армии и вообще всех платных, но ненужных чиновников. Что же касается до внешней политики, то действовать открыто, жить со всеми в мире, не мешаясь в чужие дела и не позволяя вступаться в свои, не слушать толков, не бояться угроз, ибо Россия самобытна и может обойтись на случай разрыва без пособия постороннего. В ней заключается целый мир, да и торговые выгоды других наций никогда не допустили бы ее в чем-либо нуждаться. Я умалчиваю о прочем, уже известном Вашему Величеству или из конституции Никиты Муравьева, которая однако же была не что иное, как опыт, или из показаний прочих членов. Что же касается собственно до меня, то, быв на словах ультралибералом, дабы выиграть доверие товарищей, я внутренне склонялся к монархии, аристократией умеренной. Желая блага отечеству, признаюсь, не был я чужд честолюбию. И вот почему соглашался я на мнение Батенкова, что хорошо было бы возвести на престол Александра Николаевича.[184] Льстя мне, Батенков говорил, что как исторический дворянин и как человек, участ