Цитаты из книги «Матрица и потенциал характера. С позиций архетипического подхода и теорий развития. В поисках неиссякаемого источника духа»

В поддержку этих усилий Фрейд высказал убежденность в том, что имеет смысл рассматривать истерические симптомы как проявление психической травмы, в основе которой лежит сдерживание либидинальных импульсов. Он сделал вывод, что обнаружить и проработать травму можно через вспоминание и катарсис. Предположив, что ключ к избавлению от симптомов находится в личной истории пациента, Фрейд научился не только побуждать пациента к связному изложению истории его травмы, но и слушать эти истории внимательно и с уважением. Впоследствии Фрейд изменил свою точку зрения, придя к заключению, что истории о травме, как правило, связанной с пережитым в детстве сексуальным насилием, опирались не на реальные события, а на внутренние переживания пациенток, то есть на их желания и фантазии. «Отказ» Фрейда от теории соблазнения, то есть от своей первоначальной идеи о том, что ребенок подвергался насилию, вызвал многочисленные обсуждения и споры. Позволим себе предположить, что символически все эти переформулировки дофрейдистских и фрейдистских теорий являются не чем иным, как проявлением истерической динамики, которая обнаруживается в резкой смене взглядов и сомнениях, воплощается в многочисленных вопросах, возникающих при обсуждении данного расстройства: в чем истина? кому верить? кто соблазняет? кто соблазнен? имеет ли поведение эротический оттенок? манипуляция ли это или проявление скрытого желания?

Этиологически истерию связывали с маткой, поскольку само слово «hysteria» происходит от словосочетания «блуждающая матка». Предполагалось, что матка, оторвавшись, «блуждала по телу», затем поселялась в мозгу и провоцировала необузданные эмоции и чрезмерное вожделение, которые считались характерными проявлениями заболевания. Обладая такой коннотацией, истерия неразрывно увязывалась с женским телом и женской неудовлетворенностью. Чтобы контролировать архетипически обусловленные истерические припадки, различные культуры предписывали женщинам закрываться вуалью, стоять отдельно в церкви, хранить молчание. В западной культуре истерические симптомы служили свидетельством причастности к колдовству, и на смену допускаемым ранее медицинским вмешательствам пришли наказания, налагаемые церковью, вплоть до сожжения на костре. Затем, начиная с XVII века, благодаря прогрессу биологических знаний истерические формы поведения стали постепенно признавать медицинским заболеванием и все чаще диагностировать как нарушения деятельности мозга и нервной системы, а не матки. Позже диагноз «истерия» начали ставить мужчинам, хотя в действительности он никогда не утрачивал связи с женским, особенно «плохим» поведением. К середине XIX столетия истерия приобрела статус «болезни века», отличительными признаками которой являлись «кокетливость, лживость, преувеличенная жестикуляция, неподобающее проявление эмоций, чрезмерное желание и неприязнь, откровенное сексуальное поведение или нарочитый отказ от секса» (Borossa, 2001, р. 12).

Они либо обращались с ней, как с маленьким ребенком, либо бросали ей в лицо язвительно-колкие замечания и распускали отвратительные сплетни за спиной. Пусть эти женщины враждебно относились лично к ней, к Кайле, ее больше всего возмущал тот факт, что они так неприкрыто осуждали ее живой энтузиазм. Не было в школе места, где бы она чувствовала себя безопасно. Редко переживая инсайты в отношении собственного поведения и его последствий, Кайла пребывала в растерянности по поводу реакций, которые вызывала у окружающих. Отсутствие осознания чрезмерно сексуализированной самопрезентации является отличительным признаком истерической структуры характера. Отрицая свою постоянную потребность в связи с матерью, истерическая женщина добивается близости с отцом, одновременно желанной и пугающей. Однако потом быстро аннулирует свое притязание. По этой причине она часто приступает к самым активным действиям, чтобы привлечь внимание, а потом быстро отступает. Имея слабое представление о самой себе, она ищет одобрения у окружающих. Пользуясь архетипическим аффектом как защитой, она переживает, как кажется на первый взгляд, сильные чувства, но эти чувства не задерживаются надолго, потому что не являются подлинным выражением ее истинного Я. В действительности ее преувеличенные эмоции часто служат для того, чтобы не допустить контакта, которого она одновременно желает и страшится, поэтому самой себе и окружающим она может казаться неуравновешенной и неискренней. Все эти поведенческие паттерны ярко проявлялись и в жизни Кайлы.

Кайла вела себя намного кокетливее, чем ей самой представлялось. Она часто носила длинный красный шарф, который эффектно повязывала вокруг шеи, не говоря уже о коротких юбках и глубоких вырезах. Ее живой аффект резко взмывал вверх и так же резко устремлялся вниз, будто для него не существовало границ. На уроках, работая с детьми, она переживала такой душевный подъем, что могла забыть обо всем на свете. Она преувеличенно раздражалась на директора и его чересчур активные, недвусмысленные поползновения. Она считала себя последовательной феминисткой и утверждала, что ее сексуальность не выходит за рамки политкорректности. Но интерес директора был не единственным поводом для беспокойства. Расстраивало ее и то обстоятельство, что многие из коллег-женщин отмахивались от нее, как от наивной дурочки.

Она ни в коем случае не соперничает с матерью, а лишь настойчиво стремится завоевать внимание отца. Она активно действует за пределами материнского мира, но пока еще не забирается на колени к отцу. Точно так же маленький мальчик начинает свою борьбу, цель которой – вырваться из объятий матери и войти в отцовский мир. Но, еще не высвободившись целиком из материнских объятий, он тоже пребывает в смутном промежуточном пространстве. Разрывающийся между желанием сохранить связь с матерью и стремлением обрести автономность от нее, истерик сталкивается с влечением, соперничеством, чувством вины и пробуждающейся, но пока незрелой сексуальностью, по мере того как продвигается вглубь триадных отношений.

Истерическая пациентка в юбке выше колен сидит на кушетке, положив ногу на ногу, и искусно очаровывает вас. Она остроумна, соблазнительна и переменчива. Ее ранимость является частью обаяния, с помощью которого она привлекает ваше внимание. Она то страстно флиртует, то резко и пугливо отступает. О вас она знает больше, чем о самой себе. На прямой вопрос о своем внутреннем мире она отвечает рассуждениями на отвлеченные темы и игнорирует все ваши попытки отзеркалить ее присутствие. А между тем она добивается вашего восхищения.

В подземном царстве Алиса встречает одну истерическую фигуру за другой. С каждой встречей она узнает о самой себе все больше и больше. На дне кроличьей норы она попадает в длинный тоннель с множеством запертых дверей, приходит в замешательство и беспокойство от радикальных изменений, происходящих с ее телом, и в конце концов плавает в пруду из выплаканных ею же слез. Затем встречает гусеницу, курившую кальян, заводит с ней философскую беседу, в которой ей открывается некий смысл бытия. Участвует в чаепитии, которое не имеет временных рамок и представляет собой полнейший хаос, и там устанавливает границы. Встречает вздорную Королеву и, стоя рядом с этой плоской двухмерной ведьмой, ощущает полноту своей личности. Страна Чудес является ярким воплощением истерических защит, таких, как диссоциация и аннулирование, которые позволяют отказываться от сказанного, «заметать следы» и избегать ответственности. Алиса должна познакомиться с этими защитами и отделиться от них, чтобы развить собственную индивидуальность. Ее путешествие как раз и отображает те этапы, через которые в ходе аналитического процесса, в его идеальном варианте, проходит пациент с истерической структурой характера. Спуск Алисы в подземную страну чудес символизирует регрессию в хаос пограничного состояния, в который человеку с истерической структурой характера необходимо погрузиться, чтобы восстановить контакт с Самостью. Страна Чудес олицетворяет богатство и бедность, красоту и коварные соблазны истерического ландшафта. Только при наличии диалога с сильным и гибким Эго Страна Чудес приносит в жизнь человека радость, восторг и трансформацию. Сознательно контейнированная, она дарит остроумие, живую игру, поэтическое воображение и спонтанность.

В каждой из этих историй героиня переступает некий порог, входит в мир бессознательного и открывает для себя архетипическое царство. Обнаружение этого царства, установление с ним контакта и погружение в него помогают оживить, разделить, а затем воссоединить душу.

Традиционно истерия характеризуется изменчивым и неустойчивым эмоциональным паттерном, отсутствием верности и преданности, потребностью в постоянном стимулировании и внимании, и в итоге разыгрывается захватывающая драма капризов и претензий. Театральная и капризная – пожалуй, лучших эпитетов для Страны Чудес, куда Белый Кролик уводит Алису, не найти!

Зависимый нарцисс, например, может пуститься в бурный любовный роман, тогда как контрзависимый нарцисс скорее увлечется новым интеллектуальным проектом, а альфа-нарцисс займется каким-нибудь видом спорта, требующим жесткости и большой выносливости. Конечно, зависимый нарцисс может получить удовольствие от восхождения на гору, если рядом с ним будет приятный инструктор, и даже от изнурительных спортивных занятий, если ему повезет с хорошим тренером или командой. Признание этих различий напоминает нам о том, что теневые элементы, несущие в себе зерно потенциальной целостности, содержатся в паттернах, отличных от нашего собственного. Следовательно, человеку с зависимой нарциссической структурой характера могло бы пойти на пользу развитие определенных качеств, таких как упорство, например, взяться в одиночку за непростое дело и довести его до успешного завершения.