Часть первая

Весна 1869

Лондон

Жители тихой улочки Гилберт-плейс, спрятавшейся за массивным зданием Британского музея, считали обосновавшегося здесь в прошлом году мистера Гренвилла образцом джентльмена.

Миссис Сэвилл, владелица разделенного на холостяцкие квартиры особняка, соглашалась с соседями. Мистер Гренвилл, снявший комнаты на первом этаже, объяснил свой выбор необходимостью прогулок с собакой.

В скромные апартаменты вел отдельный вход. Гранитная лестница спускалась в палисадник, где миссис Сэвилл развела чахлые городские розы. Из передней ступени приводили посетителей в гостиную. Тесная спальня и унылая ванная комната помещались за углом узкого коридорчика.

Миссис Сэвилл не могла нарадоваться на жильца. Мистер Гренвилл вовремя вносил арендную плату, не привечал сомнительных личностей, не играл на музыкальных инструментах и не возвращался в особняк, как выражалась хозяйка, подшофе.

В Блумсбери хватало подозрительных характеров. По улицам шлялись подвыпившие бродяги, а в местных пабах шумели артистические, как их называли в газетах, типы. Мистер Гренвилл не был замечен в творческих устремлениях. Лавочники на Гилберт-плейс считали его похожим на адвоката.

Слушая их рассуждения, миссис Сэвилл пожимала плечами.

– У него есть доход, а остальное не мое дело. Он настоящий джентльмен, а что касается возраста, то ему больше тридцати, но меньше сорока.

Отцы незамужних дочерей интересовались именно этим.

Каждое утро мистер Гренвилл покидал Гилберт-плейс в сопровождении рыжего сеттера. Никто не знал, куда он отправляется, однако зачастую джентльмен нес потертый саквояж. Иногда он возвращался в комнаты рано, а иногда появлялся на Гилберт-плейс после темноты. Заезжая в комнаты, жилец предупредил миссис Сэвилл, что будет навещать друзей в деревне. Отправляясь за город, мистер Гренвилл брал с собой собаку.

Отказавшись от услуг поденщицы, жилец сам убирал комнаты. Квартирная хозяйка решила, что он служил в армии. Владелец табачной лавки, отставной сержант, с ней согласился.

– Видна военная осанка, – заметил табачник. – Он спортсмен и дает мне отличные советы насчет скачек, – мистер Талли перегнулся через дубовый прилавок. – Он еще и боксирует, потому что я видел ссадины у него на руках.

– Говорите, у него не бывает посетителей? – табачник думал о своей дочери. – И даже, вы понимаете, кого…

Мистер Талли деликатно кашлянул. Миссис Сэвилл, густо покраснев, поджала губы.

– Как вы могли такое предположить? Мистер Гренвилл благородный человек.

Квартирант вел обширную переписку, однако она не припоминала конвертов, адресованных женщинам. Некий доктор Якоби, связывавшийся с мистером Гренвиллом из Парижа, несомненно, был мужчиной.

Медный колокольчик звякнул. За дверью, украшенной гравюрой, где сэр Мозес Монтефиоре курил сигареты «Ричмонд», раздался собачий лай. Сунув зонт в деревянное гнездышко, мистер Гренвилл корректно приподнял серое твидовое кепи.

– Доброе утро, сегодня на редкость скверная погода. Как обычно, пожалуйста.

Табачник заранее снял с полки две пачки «Ричмонда».

– Прошу, мистер Гренвилл. Что вы думаете о фаворите в Ньюмаркете, сэр?

Первые скачки сезона начинались на следующей неделе.

– Ставьте на Претендера и вы не ошибетесь, – сообщил покупатель. – Всего хорошего, мистер Талли, миссис Сэвилл.

Он бодро сбежал по ступеням к радостно залаявшей собаке.

Табачник подытожил:

– Вы правы, миссис Сэвилл, он настоящий джентльмен.

Настоящий джентльмен отвязал Тоби от гранитной тумбы.

– Пошли на омнибус, милый, – велел Максим Михайлович Сабуров. – Джентльмены не опаздывают на деловые свидания.

В одиннадцать утра в Реформ-клубе его ждал новый клиент.

Гимнастическим шагом Сабуров добирался от Британского музея до Пэлл-Мэлл за двадцать минут. Тоби оценил бы пешую прогулку, однако сегодня Максим Михайлович торопился. На остановке омнибуса на Грейт-Рассел-стрит собралась аккуратная стайка джентльменов и леди.

По британской привычке, пассажиры стояли ровно настолько далеко друг от друга, чтобы их ни в коем случае не заподозрили в знакомстве, но и не приняли за обыкновенных зевак и не лишили места в очереди. За полтора года лондонской жизни Сабуров тоже вернулся к здешним манерам. Купив у мальчишки-лоточника The Morning Post, он занял место за растрепанным молодым человеком в подержанном весеннем пальто. Юноша зажимал под мышкой ободранный скрипичный футляр. Из кармана его пальто торчал сверток ветхих нот и дешевая записная книжка.

– Учитель музыки, – хмыкнул Максим Михайлович. – Наверняка, несостоявшийся гений.

Почти все комнаты его особняка занимали именно такие характеры, как неодобрительно отзывалась о них хозяйка. В клубе Сабурову полагалась бесплатная The Times, однако он по петербургской привычке старался читать все газеты. В Британии, впрочем, большой разницы между ними не существовало.

Зацокали копыта лошадей, толпа подобралась. Утренние омнибусы шли в центр переполненными. В прошлом году в Лондоне с большими фанфарами, как выразился бы Путилин, открыли вторую линию подземной железной дороги, но по мнению Сабурова, шансов заполучить станцию в Блумсбери не было. Взобравшись в сопровождении Тоби на второй этаж, он решил не атаковать немногие свободные места. На площадку задувал сырой весенний ветер, сеттер отряхнулся под мелкой моросью.

– Подышим воздухом, – бодро сказал Сабуров псу. – Чего мы с тобой не видели в метро, где одна гарь и духота?

Оказавшись в Лондоне, Сабуров первым делом прокатился по ветке, ведущей от вокзала Паддингтон в Сити. Вторую линию проложили из Южного Кенсингтона в Вестминстер полгода назад.

Прислонившись к ограждению площадки, Максим Михайлович добавил:

– По первой ездят банкиры и юристы, по второй – богачи и аристократия, а люди свободных профессий обойдутся омнибусом.

Вывернув на Тоттенхем-корт-роуд, неуклюжий рыдван, расписанный броскими объявлениями мыла и папирос, застрял в пробке из частных экипажей и черных кэбов.

Какая-то дама, перегнувшись вниз, громко сказала с французским акцентом:

– Боже, там, кажется, задавило пешехода!

Джентльмен в твидовом пальто и котелке, стоящий рядом с Сабуровым, видимо, был шокирован таким нарушением этикета.

Незнакомец спросил:

–Что вы думаете о погоде, сэр?

– Она переменчива, сэр, – вежливо ответил Максим Михайлович. – На дворе весна.

Восстановив таким образом душевное спокойствие джентльмена, Сабуров вернулся к передовице газеты. Омнибус потихоньку тронулся. Он прочел о возможном морском сражении в Японии и о золотом костыле, который собирались забить на последнем перегоне трансконтинентальной железной дороги в Североамериканских Штатах.

Сойдя на углу Пэлл-Мэлл, Сабуров вспомнил улизнувшего от правосудия мошенника Попова.

– Интересно, стал ли он в Америке миллионером или все-таки не доехал туда, – Максим Михайлович зажег папиросу. – Надо разыскать его и призвать к ответу.

Тоби согласно гавкнул. Сабуров зашагал к клубу.

Максим Михайлович не рассчитывал столь быстро стать действительным членом уважаемого лондонского пристанища джентльменов. Распростившись со злосчастным для него шестьдесят седьмым годом, приехав в Лондон, он получил копию своего свидетельства о рождении. Навестив церковный архив в Ламбете, Сабуров обзавелся бумагой, подтверждающей его крещение в храме святого Георга на Ганновер-сквер, где в то время обитали его родители. К его удивлению, документ подписал тоже Гренвилл.

–Только преподобный отец, – понял Максим Михайлович. – Прошло больше тридцати лет, но, может быть, он еще жив.

Гренвилл мог оказаться однофамильцем, но после дела Призрака Сабуров больше не верил в совпадения. Вернувшись из мокрого соборного сада в стылую контору, где сидел неприветливый священник, Сабуров поискал Гренвилла в растрепанном справочнике английских приходов. Преподобный Томас обитал при соборе Пресвятой Девы Марии и Святого короля Этельберта в когда-то знаменитом, а ныне захолустном Херефорде на границе Англии и Уэльса.

На следующий день Сабуров в сопровождении Тоби сидел в вагоне третьего класса, трясущемся под дождем в Оксфорд, где его ждала пересадка на западную дорогу. Тогда он не увидел университетского городка, проведя время за чаем и булочками в станционном буфете.

Британец непременно бы сначала отправил письмо преподобному Томасу.

– Однако я свалился ему как снег на голову, – насмешливо сказал Сабуров собаке. – Тогда он заметил, что так сделал бы и мой отец. Русский всегда остается русским, пусть и с фамилией Гренвилл.

Так Сабуров назывался в местных документах.

До Херефорда он добрался, когда соборные часы били вечерню. Рассудив, что преподобный отец, родившийся в прошлом веке, рано отходит ко сну, Сабуров обосновался в пансионе на берегу вздувшейся под ливнем реки Уай, из которой следующим утром вытащили утопленницу.

Дело о херефордской русалке, как о нем писали в дешевых листках, составило начало его скромной, как замечал Сабуров, но уважаемой репутации частного детектива. Максим Михайлович все равно настаивал, что таковых не существует. На его визитной карточке значились только имя и адрес в Блумсбери. Обратная сторона сообщала, что мистер Гренвилл является консультантом.

Несмотря на занятость с убитой, как доказал Сабуров, девушкой, он добрался до преподобного Томаса, оказавшегося его троюродным дядей. Почти слепой старик путал Максима Михайловича с его покойным отцом, однако Сабуров упорно ездил в соборный городок, где в средневековых комнатах обитал преподобный Гренвилл. Несмотря на плохое зрение, каноник работал над рукописью о знаменитой Mappa Mundi, древней карте мира, хранящейся в храмовой библиотеке.

Книгу издали прошлой осенью, по смерти преподобного Томаса, оставившего после себя церковное облачение, пожелтевшие тетради с неразборчивыми заметками и два шиллинга серебром.

–Он все-таки успел рекомендовать меня в клуб, – Сабуров нахмурился. – Ерунда, это всего лишь частный экипаж.

У внушительного подъезда стояла закрытая коляска, запряженная хорошими гнедыми. Обычно члены клуба отсылали кучеров восвояси. Городские кэбы тоже не болтались на чопорной Пэлл-Мэлл. На козлах экипажа обосновался здоровый парень в суконном плаще. Возница нисколько не напоминал бесследно исчезнувшего Призрака. С Рождества в Бадене миновало уже полтора года, но Сабуров до сих пор ловил себя на желании оглянуться через плечо.

В январе шестьдесят восьмого русские газеты сообщили о безвременной кончине многообещающего государственного деятеля. Князь Дмитрий Аркадьевич упокоился в фамильном склепе Литовцевых на кладбище Александро-Невской Лавры. О сестре Литовцева ничего не писали, но Сабурова не покидало неприятное чувство. Максиму Михайловичу казалось, что ее сиятельство Софья Аркадьевна жива и здравствует.

– И Призрак жив, – Максим Михайлович передернулся. – Оставь, они не появятся в Лондоне.

Тоби обеспокоенно залаял. Мимо пронесся черный кэб. Сабуров пересек Пэлл-Мэлл. Перед ним неожиданно вырос давешний пассажир в твидовом пальто и котелке, интересовавшийся его мнением о погоде.

–Прошу прощения, сэр, —вежливо сказал Сабуров. – Позвольте пройти.

Сильная рука подтолкнула его к экипажу. Джентльмен не менее любезно ответил:

– Вам придется проехаться с нами, мистер Гренвилл.

Реформ-клуб славился пятичасовым чаепитием, однако утром лакеи приносили джентльменам и хорошо заваренный кофе. Сабуров назначил встречу с предполагаемым мистером Брауном на одиннадцать в надежде на заманчиво пахнущий кофейник и свежие булочки с цукатами и коринкой.

Письмо так называемого нового клиента лежало в кармане его сюртука, однако Сабуров подозревал, что никакого мистера Брауна не существует, как не существует и обратного адреса, по которому Максим Михайлович отправил городское письмо, назначив время встречи.

–Вернее, адрес существует, – он отпил скверного чая. – Это абонентский ящик в Вестминстере.

Желание клиента сохранить инкогнито не удивило Сабурова. В его занятиях важно было держать рот на замке. Мистер Браун писал на обыкновенной почтовой бумаге, канцелярским почерком крючкотвора. Клиент сообщил, что услуги мистера Гренвилла ему порекомендовал деловой знакомый, уже пользовавшийся консультациями джентльмена.

За полтора года Сабуров раскрыл больше дюжины запутанных дел, однако в картотеке, заведенной им в комнатах у Британского музея, клиенты обозначались только шифром. Его заказчики предпочитали не кричать о себе налево и направо.

Максим Михайлович подозревал, что так называемый мистер Браун сидит перед ним в обитом потертым бархатом кресле. Закрытый экипаж провел в дороге только несколько минут. Шторки на окнах плотно задернули, но Сабурову и не требовалось выглядывать наружу. Коляска определенно не уехала дальше Вестминстера.

Корректный джентльмен в котелке прервал молчание лишь однажды, поинтересовавшись не вооружен ли Максим Михайлович.

Сабуров невежливо фыркнул:

– У меня нет привычки расхаживать по Лондону с револьвером. Мое оружие лежит дома в письменном столе. При мне есть только автоматическая ручка.

Пресловутую ручку немедленно истребовали для осмотра. Удостоверившись в безопасности вещицы, его спутник вежливо заметил:

– Благодарю. Надеюсь, вы понимаете, что таковы правила.