Цитаты из книг автора «Нелл Уайт-Смит»

Невозможно же, в конце концов, жить в мире, когда ты кому-то обязан только потому, что тебя создали для определенных целей. Эта только что родившаяся во мне мысль всколыхнула душу, вызвав раздражение и гнев на иллюзорный безрадостный мир, живущий по этим принципам

В числе прочего, – поучительно сообщил мне хозяин ресторана, выкладывая огромную ложку соуса на пышущее ароматным паром горячее мясо, готовое растаять на языке этого чревоугодника, – семья – это когда ты делаешь то, что тебе не хочется ради тех, кто от тебя ничего не требует.

– Я знаю, что такое побои от тренера, – гордо и холодно сказала бегунья, – знаю, что такое карцер, домогательства, унижения, пытки холодом и истощением сил. И я первая, кто согласится на них, если мой тренер знает, что он делает. Но мой тренер не знал.

Если кто-то любит сладкое, то душа у него абсолютно точно не черства, и, следовательно, привет из старой, покинутой навсегда, а значит, уже тронутой легким флером ностальгии жизни наверняка улучшит его настроение.

нельзя стать счастливым, пока не сделаешь что-то, что больше тебя,

Я повернулся, посмотрел ей в глаза, держа паузу, и, наконец прочувствовав, как по лицу ее пробежала (если эвфемизмы подобной тонкости, конечно, применимы к такой ширины лицу) тень нетерпеливого волнения, ответствовал: – Я приму помощь, если этим сделаю вас счастливей.

боту с собой), и я был рад, что он тут, рядом. Казалось, что мой мир, в котором и Дивен, и Лёгкая с командой, и небо, покрыт какой-то очень тонкой оболочкой наподобие мыльного пузыря, а за ней – тёмная и страшная пустота

Если современные мне поезда, в которых я, говоря смело, немного разбирался, можно было сравнить с песней, которую насвистывал за работой сапожник, то это… настоящий поезд. Тот, что несся сквозь века. Его колёса подминали под себя само время и порабощали его, заставляли в своём присутствии безмолвствовать, застыв в почтении и тишине. Я не мог оскорбить его сравнением с чем-то ещё.

дарилось не свысока. Какую-то долю мгновения мы остро чувствовали друг друга, упивались друг другом и ревновали друг к другу себя. И это мгновение прошло. Поезд больше не мог дать мне умереть. Потому, что ему жалко отдавать столь ценный дар кому-то ещё.

Я нашёл себе единомышленника. Кого-то, кто тоже мечтает умереть. Кто стремится к этому, и кто боится так же, как и я. Наше желание, наше противоестественное, ничем не мотивированное стремление неосуществимо без кого-то другого. Кого-то ещё, и оттого наш союз так иронически трагичен – мы не могли помочь друг другу умереть. Потому, что в своём эгоизме не могли лишиться кого-то, кто понимал бы нас. Может, не любил, но это понимание казалось ценнее любви, гораздо важнее дружбы: оно