Иллюстратор Михаил Яковлевич Гробман

© Наум Вайман, 2019

© Михаил Яковлевич Гробман, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4485-1400-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Новая эра

Третий том «Ханаанских хроник»

Постепенно книга меня завершит

Эдмон Жабе

Часть первая

1.1. 2000. На новогодней вечеринке у Додика я влюбился. Ее муж – скрипач, лет чуть за сорок, пытается продолжить карьеру – Ленинградская консерватория, недавно приехали. Она – тоже скрипачка, моложе его, но на карьеру не рассчитывает: преподавание, частные уроки. Понравилась сразу, каким-то флером грусти, легким и естественным, врожденным. Пригласил танцевать. Почти не смотрела на меня, но улыбалась. Разговорились. Зовут Полиной. Очень мила. Но телефон не попросил, думал, еще будет возможность, однако танцы вдруг прекратили и затеяли импровизированный концерт, муж ее урезал какой-то лихой фокстрот, все столпились около него и вздрагивали, кто в такт, кто не очень, а потом они уехали.

Это друзья М, я мог бы взять у него телефон, но мне показалось, что и он на нее глаз положил…

2.1. Обещают дождливую неделю, резкое похолодание. С утра туман. Позвонила Л, еще не оклемалась после перелета, но голос бодрый, радостный. И так мне хотелось разобрать все завалы и побежать навстречу… Стал объяснять, что сегодня не получится. Сказала: «Понятно». И тоска взяла, что не получается неомраченной встречи. Почему я не мог отменить случку с Р? А в последний раз с Ф, опустошенный, как всегда после схватки с ней, стертый, как компьютерная память, я впал в полудрему и стал вдруг полуживым голосом вспоминать пионерлагерь, как уезжал на все лето семь лет подряд, и всегда тосковал первое время, потом привыкал, про свой авторитет рассказчика: никто в палате не спал, когда я плел выдуманные истории про разбойников и пиратов, как уже стал в последние годы «дедом», и мне было смешно, когда новенький вожатый, из евреев, предупредил меня, что отряд хочет сделать мне темную, потому что я заносчивый, а мне было смешно и ничуть не страшно, я знал абсолютно точно, что эта бунтующая мелюзга не решится, потому что они, хоть и злюки, но – трусы. Да, я всегда был «заводилой», но при этом держался в стороне, не сближался «с народом». Она сказала, что я и теперь «притягиваю к себе и тут же отталкиваю», будто не хочу, или боюсь, чтобы ко мне чересчур приближались, и вместе с «удивительной нежностью» я бываю жесток и раню неожиданно, когда все панцири скинуты… Кстати, уже три дня не пишет, для нее это много. А отменить сегодняшнюю встречу с Р я не мог, неделю до этого не «общались», и еще неделю, а то и две, даст Бог, не увидимся, и если и сегодня отменить, то она от меня «отвыкнет»…

Рассказываю Л:

– Сегодня кошмар приснился, и вообще спал ужасно, что мы с тобой гостиницу ищем и не находим, и вроде пришли на место, а я смотрю, нет надписи «Отель», идем по каким-то лестницам, ты становишься в какую-то очередь (она хмыкает), а я бегаю по этажам и никак не могу понять, где-же тут можно…

3.1.2000. Приехали с Р в гостинцу в начале второго, а вылезли около девяти вечера. Ебля в дым. Похлопала ладошкой по моей распростертой руке: «Моцарт, ты превзошел сам себя!»

Сползла к ногам, стала рассматривать: «Посмотри, какой красивый! Ну, чего ты смеешься? Посмотри, ну посмотри!» Глаза сияют. Как пьяная.

… – Скажи мне, а когда ты сидишь, куда яйца деваешь? Разве не мешают? Больно же сидеть на них? Или когда между ног сжимаешь? Ну, чего ты смеешься?

Когда прощались, сказал, что в следующее воскресенье, наверное, не получится, я ей позвоню.

– Что, подруга приезжает?

– Она собственно уже приехала…

– Понятно.

Ну вот, и тут обида. Но мне уже наплевать. После такого марафона… Рекорд поставлен, все остальное неинтересно.

Обещал принести ей книгу о китайских воззрениях на секс. Она некоторые из этих воззрений оспаривает:

– Во-первых, мне не так важно, чтобы ты долго не кончал, лучше короче, но чаще. … Беречь сперму? А ее, как и деньги, на тот свет не возьмешь. … И где же тогда удовольствие мужчины? В удовольствии женщины? Ну, вообще-то я это приветствую, но, это какая-то обязаловка, трудовая повинность. … Ты знаешь, а твои ромашки еще живы. Вчера муж решил меня сфотографировать, для нового тысячелетия, долго устанавливал аппаратуру, и вдруг ему пришла в голову мысль сфотографировать меня с цветами, взял твои ромашки из вазы и с ними сфотографировал. А я держала их и… мне было так стыдно… но вместе с тем… я была рада (загадочно улыбается)…

А еще вспоминала, как мы познакомились, и как было в первый раз – любимая пластинка. И как ее напугало «когда ты в машине сказал, что стихи пишешь. Ну думаю, еще один… А ты еще добавил, что „на профессиональном уровне“, ну, думаю, вообще пиздец!»

… – А у нас уже есть прошлое, да? Вот с одной стороны ты уже мне такой родной…, а с другой – я чувствую, что плохо тебя знаю. … А можно потрогать? Можно?! Я так люблю, когда он в руке оживает… Все-таки… можно я тебе это скажу? Я тебя немножко люблю. Да, люблю, ты не боишься? … Все-таки важно вместе. Даже когда я несколько раз кончаю, если не вместе, это не то. Ты мне дай знать, когда ты уже… Знаешь, сегодня я чувствовала себя так… Только один раз я так чувствовала, с тем человеком. Он мне подарил это. Это выше оргазма, это что-то невероятное. И совсем необязательно… это может быть просто от поцелуя…

А Ф мне не пишет. Будто чует, что не до нее.

4.1.2000. Сильный дождь весь день. Заехал за Л.

– Как это ты решился приехать? А вдруг тебя заметил бы кто-нибудь? – подкалывает.

Но была рада. Вообще встреча получилась радостной. Мы оба ее хотели. И плевать уже на дешевый номер. Такой же марафон, как и за день до этого, но прошел даже легче. А я боялся, что сил уже не осталось. Дождь царапал жалюзи, то изредка, то настойчиво шурша, то как пес, рвущийся погулять. В простеньком номере было сумрачно и холодно (об отоплении в такого сорта гостиницах не беспокоятся). В промежутках мы тянули «из горла» виски и закусывали хлебом и сыром. Ну, и болтали.

– Рассказывай, на какие подвиги я тебя толкнула? Рассказывай, рассказывай.

Я и рассказывал.

А домой пришел, и супругу возжаждал, да так все прошло, что и она меня похвалила (что бывает крайне редко): «Ой, как здорово! Как мне понравилось!»

Портос звонит:

– Соломоныч, как дела?

– Да, чего-то… кашель…

– Старый триппер дает о себе знать?

5.1.2000. Верник сказал, что вечер Бобышева был неинтересный. Мой рассказ в «Сплетении» ему не понравился. Да, говорит, живо. Но грубо.

Грубостей они не любят.

Вечером, в дикий дождь, потащился с Л в Тель-Авив на «Империю чувств», но вместо «Империи» давали «Экзистенс» Кроуненберга, о войне игровой виртуальной реальности с действительностью. Виртуальная берет верх. Под утро приснилось: песок в доме, и из него вдруг волнами прут муравьи, орды муравьев…

6.1. То ли довела эта мотня по дорогам в грозу и потоп, то ли… В общем, всё, мой «завод» вдруг кончился. Но вроде обещал, и вроде притащилась через моря и океаны… Заехал за ней и подались в Латрун. Дождя не было, хотя тучи наступали из-за холмов, как армия вторжения. Воздух – легкий дым, но именно на фоне этого пепла так радует яркая зелень свежей травы, неожиданная ржавчина куста у дороги, пыльно-зеленые молодые оливы. Даже солнышко иногда выглядывало. По «нашей» тропе поднялись на холм. Темные стены монастыря и бурая черепица виднелись за соснами, воздух непривычно холодный, сырой, пахнет какими-то цветами, хвоей, подгнившей листвой. Посидели наверху, на камнях крепости. Здесь хорошо, духоподъемно. С одной стороны равнина внизу, поля, пленки парников кажутся прудами, а с другой – горы: серые, бурые, зеленые, в низких тучах.

Захотела поехать в «ту гостиницу», что на обрыве. «Поехали», – говорю. А потом, уже по дороге:

– Знаешь что, не хочу я в гостиницу.

– Ну, не поедем. Я на самом деле тоже не хочу.

– А зачем же предлагаешь?

– Не знаю. Потянуло к обрыву…

Поехали в Ерушалаим. Закатили обед в «Мишкенот Шаананим». В ресторане только три столика занято: четверо русских с короткими шеями – в дальнем углу, в центре Дан Меридор¹ с каким-то американцем, а мы в другой угол забились. Слышали каждое слово. Русские говорили о каких-то заводах, Меридор – о Бараке². А я – о бабах. Но она мои жалобы на «запутанность» отмела, считает ситуацию банальной. Обижаешь, говорю. Тут стараешься, стараешься, и на тебе – банально.

– А чего ты все стараешься?

Потом погуляли по каменным улочкам, зашли в недавно обновленный квартал «Ямин Моше», славное место, мавританские дома в ограде голых ветвей, садики с апельсиновыми деревьями, апельсины висят гроздьями, рыжие, среди зеленых листьев и серо-желтых стен. В одном садике её вдруг поразила ярко-красная ветка. «Рябина?! Нет, правда, рябина!» Потом: «Монпарнас! … Нет, красивее, чем Монпарнас!»

Спросила про книгу, ответила ли мне Аня? Я пустился в рассуждения: с Аней не получается: много обещает, а толку нет. Может, и не по ее вине, но… И с этой любовью своей вдруг пристала, если бы она не полезла ко мне со своей дурацкой любовью, я бы ей до сих пор деньги посылал.

Она расхохоталась.

– Вот это обязательно запиши!

Когда отвез ее, остановился на обратном пути и стал вдруг набирать номер Р, но передумал. Поздно уже, вдруг муж дома…

От Ф: У меня переставляли win2000, после чего все перестало работать

Рада, что ты вернулся, а не исчез с 12-м ударом часов, как исчезли все подарки феи у бедной Золушки.

Новый год? Было детское ожидание чуда, а все было достаточно обыденно и скучно. Встречала не с теми людьми, кто мне по-настоящему дорог.

целую

7.1.2000. Все. Сегодня разгрузочный день. От всех четырех. Хотел утром поиграть в теннис, но стал накрапывать дождь, да и холодный ветер…

От Л: Какая чудесная была веточка рябины!

От Ф: Я проснулась утром, рядом нелюбимый муж, надо идти на нелюбимую работу, и стала мечтать, что бы я хотела в жизни. И представила себе маленький домик, ты пишешь свой роман, а я сижу рядом… И вдруг пронзила мысль, что это уже было, и даже роман был о том же. Ну вот. Встала и пошла на работу

целую

9.1. Договорились с Л на Бейт-Дагане. Я опоздал, она уже ждала.

– Ну что, поедем для начала в гостиницу? – ухмыляюсь.

Посмотрела на меня с некоторым недоумением, подумала.

– Поехали, коли не шутишь.

Да какие уж тут шутки.

Предложение шикануть (взять номер в самой дорогой гостинице Тель-Авива, на самом верхнем этаже, с видом на море) я отклонил. И Бат-Ям сойдет. С видом на то же море. Без энтузиазма, но согласилась. Небо было дождливым, синоптики обещали грозу и ливни. С видом на море не дали, то есть можно было подождать, но ждать не хотелось, хотелось спрятаться. Спрятались. По жалюзям били большие редкие капли. «По мозгам бьет…» Потом все-таки пошел дождь, но не сильный, и снова капли, и стихло…

Сжимает пальцами локоть, как раз там, где болевая точка – исцеляет. Долго сжимает. И боль уходит.

– А у меня тоже есть «поле»? – спрашиваю.

– Есть, есть. Поле чудес.

– И я тоже могу лечить?

– А чем ты еще всю жизнь занимаешься?

И мы рассмеялись.

Поехали в Яффо, к «Бени-рыбаку». Абсолютно пустой зал ресторана. Допиваем кофе. День прояснился, даже солнце выглянуло. Сейчас выйдем, погуляем по молу. Отлегло от сердца. Стал благодушен.

– Ты на меня иногда злишься? – спрашиваю.

– Иногда?!

Смеемся.

Прогулялись вдоль моря, по щербатым камням мола. Со злым упорством волны били в бетон.

– А вон там был наш ресторанчик, «Соф аолам»!³

– Ага…

– Мы с тобой на краю Ойкумены, в ресторанчике «Соф аолам», за плетнем два синдбада-нацмена конопатят свой сказочный хлам!⁴ – цитирует.

Криво усмехаюсь. Однако приятно: и меня вот цитируют…

10.1. После работы позвонил Р.

– Я ужасно соскучился.

– Я тоже.

Договорились на следующий понедельник.

– Я тебе еще позвоню на неделе, – говорю.

– Можешь не звонить, потому что вряд ли застанешь.

Защемила ревность. Почему так больно? Может, и к лучшему, будет повод расстаться, давно пора. Но всё равно больно…

11.1. Оля Морозова прислала открыточку с новогодними поздравлениями, тронут.

12.1. В перемену позвонил Л.

– Я собственно хочу пожелать тебе счастливо долететь…

– Ага.

– А чо это у тебя голос такой малорадостный?

– А чего радоваться?

– Ну… Весна скоро…

– Это у вас скоро, а у нас еще…

– Опять же Испания ждет…

– Да, – хмыкнула не без горечи, – Испания…

– И вообще, живем, блин…

– Мне этого мало (с вызовом).

– Аа.

– Хочешь сказать, что большего дать мне не можешь?

Помолчали.

– Ладно, – прерываю тягостное молчание. – Тем не менее, я желаю тебе благополучно долететь.

– Спасибо, дорогой.

– Ну, пока, целую тебя.

– Пока.

А после работы позвонил Р.

– Привет! А грозилась, что не застану.

– Случайно! (Смеется) Вообще-то я сегодня дома. Уже третий день, взяла больничный, по программе выживания я теперь раз в месяц беру три дня.

– И чего ж ты делала?

– Проводила мероприятия по выживанию.

– Для меня ты ни разу дней не берешь.

– А ты не просишь. Хочешь, возьму? Но теперь уж только через месяц. (Смееется) Но я ужасно рада, что ты позвонил, правда. Ну, скажи что-нибудь хорошее.

– Хорошее? Вот, скучаю по тебе…

– Хорошо!

– Думаю о тебе все время…

– Очень хорошо! Слушай, я ужасно соскучилась! А вот ты мне скажи, во что ты сейчас одет?

– Синие брюки…

– Эти вельветовые?

– Ага. Черный «гольф», пиджак коричневый, вельветовый.

– Аа, значит ты весь такой вельветовый, мягкий, хорошенький… Ой, как я соскучилась!

– Так что, снимать брюки-то?

Смеется.

– Нет, я не люблю секс по телефону.

Спросила про подругу.

– Сегодня ночью уезжает.

– Ну, как было?

– Перевел отношения в статус дружбы.

– Ну-ну.

– Скажи мне, – любопытствую, – у тебя бывает так, что ты не хочешь, но поддаешься, зная, что человеку это важно? Как бы отдаешь себя…, женское такое качество, отдаваться…

– Нет, не бывает.

– То есть если ты не хочешь…

– То сразу на хуй посылаю.

13.1. От Ф:

Анализ немного ухудшился, и хотя прилично за пределами нормы, но терпимо. Тенденция настораживает.

Увидеть тебя для меня всегда – радость. Но сегодня – врач, а потом я иду на пробный урок рисования. На следующей неделе?

Целую, дорогой

После нашего разговора меня захлестнуло волной тоски по тебе.

От Зуса: В Норвегии вовсе не холодно, но очень дорого

Моя японочка пожелала Северное Сияние и фиорды, то и другое было показано.

Мы почти доплыли до Мурманска

z

15.1

Ездили в лес вчетвером, с Мироном и Надей. Холодно, но солнечно, в лесу никого, тихо. Гуляли, потом девушки отстали и сели на камень, а мы продолжили вглубь леса.

Я: Интересно, о чем они…

М: Либо об одежде, либо на нас жалуются друг другу. Надя, кажется, стала что-то подозревать, возникла напряженка…

Я: Ты вообще неосторожен…

М: Просто ленив… Женщины, вопреки общепринятому мнению, гораздо меньше мужчин склонны прощать всякие похождения… И это при том, что она никогда меня не любила, я был любящей стороной, я был влюблен, я и сейчас ее люблю, я к ней очень эмоционально привязан, но мужчине это не мешает…

Я: Есть и женщины, которым это не мешает…

М: Ну, это самые замечательные женщины…

Я: Да…

М: Хоть и принято считать, что жизнь женщины это секс, но на самом деле мужчины более сексуальны.

Был холодный солнечный день, дорожка в лесу вела на холм, но мы развернулись, едва начав подниматься.

16.1.2000. Встречались с Р.

… – А знаешь, ты мне снился… как будто я дома, и у меня маленькая девочка, около годика, такая хорошенькая, светлые волосы, голубые глаза, прелесть… и тут вдруг ты входишь, и говоришь: это наша дочка?, а я себе думаю, что он не видит: совсем на него не похожа… странный сон. … Я ужасно люблю «сумо», нравятся мне эти толстяки, они такие быстрые, грациозные, и эти их церемонии. … Внук тоже, когда попросишь его, ну сделай, как борец сумо, он так присядет и ножкой топ, как они… Я и борьбу люблю, и бокс… Нет, не хочу кушать, я лучше голодная еще рядом с тобой полежу… вот так вот… а я слышу, как сердце твое стучит… Ты вздремнул? Я тоже почти, как будто провалилась куда-то… про все забыла, какие-то воспоминания странные поплыли. … Доре уже за девяносто. У нее был пес Догги, тоже очень старый, хромой на все четыре лапы, еле ковылял, и вдруг однажды мы идем мимо ветеринарной поликлиники, и тетка выводит огромную такую собаку, красивую, и – я забыть этого не могу! – Догги этот вдруг выпрямляется, уже не хромает, на прямых ногах, хвост трубой, голову кверху, и тянет Дору к этой собаке, а Дора отцепила поводок и говорит: «Иди, Догги, может тебе повезет», представляешь?! Иди, говорит, Доги, может тебе повезет… В тот ём ришон⁵, когда я кончила работу, а я обычно в этот день минуты считаю, сколько осталось до встречи, а тут вышла, и мне было радостно! – я вдруг почувствовала себя свободной! Никуда не надо бежать… это плохо, что я тебе это рассказываю?… А у тебя так бывает?

– Бывает…

… – Ты мне еще давно, в начале, сказал: «Я хочу тебе купить что-нибудь, пойдем в „Гольф“, у меня там скидка есть», ха-ха-ха!

– Так прям и сказал? (ржем) Ты меня заставляешь краснеть… Но я не из жадности, ей Богу…

– Ну да, по простоте душевной!

– Ага!

Хохочем.

От Л:

Вот я и «дома», ударили морозы и ужасно грустно…. Полет в Израиль кажется сном по сравнению с обратной дорогой. Так было ужасно тяжело расставаться с родителями… и так здорово повидаться с тобой… Мама спросила на прощанье: когда они с папой умрут, к кому же я буду приезжать?

18.1. От Ф: Мне так жаль, но завтра мы не сможем встретиться… Может, в хамиши⁶ получиться?

Я соскучилась

Сильный ветер, дождь, переходящий в град. Но тучи не черные, а пепельные, будто просвеченные солнцем…

Озрик окрестил русских: «народ-жидоносец»

19.1

Позвонил Ф. Она в машине, едет на работу…

– Так что, мы успеем увидеться?

– Знаешь, я даже предпочла бы сейчас, до работы…

– Давай.

– Тогда я разворачиваюсь и еду на наше место?

– Окей. Я буду в полдесятого. Раньше не успею.

… – Мне на работе одна говорит: у тебя что, хавер⁷?, ты такая красивая стала… Какой ветер! Знаешь, он сначала пугает, хочется так съежиться, спрятаться, а когда пустишь его в сердце, то вдруг радостно…

– Пустить ветер в сердце… Это хорошо…

– Ну что, в голове он уже гуляет.

И мы рассмеялись

В этом деле с ней мне нравится оперативность. Через час с четвертью она уже отправилась на работу.

С работы прислала:

Я пропитана твоим запахом и сияю так, что должно быть сразу видно, что я после встречи с любимым человеком.

А Р говорит: «Сразу видно, что из-под мужика». Видно у них это числится достижением, знаком победы. Хотя чем тут хвалиться: мужику только подмигни.

22.1

Позвонил Озрик:

– Читал в «Вестях» беседу Гольдштейна с Гробманом?

– Нет.

– Этот твой Гробман очень не любит Бродского…

– Ну да, Бродский его заслоняет.

Озрик хихикнул и продолжил:

– Он там утверждает, что все это происки американских империалистов, мол, им было выгодно выдвинуть Бродского, служил их интересам.

– Вот как? Доносик? Это я люблю.

– Он еще говорит, что Бродский удовлетворял массовым вкусам итеэровской интеллигенции.

– Вот уж и нет, вначале он был для большинства достаточно непонятен, а когда уж прославился… славу все признают, все хотят приобщиться к понимающим…

– Он там еще «сезанистов» уделал, ну знаешь, была в Москве такая группа…

– Ну да, соперников надо уничтожать…

23.1. Прочитал по наводке Озрика беседу Гольдштейна с Гробманом, «Три жертвы» называется. Главная тема: как разыграть «биографическую партию», попросту: как прославиться. Гольдштейн предлагает глубоко отрефлектированное «оправдание тщеславию»: XX столетие явило яркие образы артистов, акцентировавших свои усилия на зарабатывании успеха и приписывавших этой деятельности художественное содержание. Но Гробману жалкий лепет оправданья не нужен, он откровенен и нагл, как ребенок: слава «осознается лишь в том случае, если принадлежит кому-то другому». То есть жажда славы – функция зависти. Честно. А вот еще признание: Меня слава интересует лишь постольку, поскольку к обладателю ее прислушиваются, а так – не дозвонишься, не достучишься. Что верно, то верно. Сами по себе слава и деньги – херня, но они придают твоему голосу силу, вот в чем их смысл. Но зачем тебе «сила голоса»? О чем поведать собираешься? Оказывается – для борьбы с пошлостью: Миром правит пошлость, хочется выкрикнуть против нее резкие слова. Гольдштейн тут же ловит его за хвост

– Что вы подразумеваете под пошлостью?

– Это стремление к благополучию и комфорту любой ценой, это невыносимо раздутые репутации…