«Куда идёшь? Я смотрела в эту рябую бумагу, как в зеркало, и безответно молчала. Куда иду? Господи, да разве ж я знаю? Куда-то туда, куда давно не надо».Идти ей и правда было некуда и не к кому, она была ни жива ни мертва, и скажешь ли вот так с наскоку, отчего она столь усердно выгрызала собственное же сердце... «Они ведь даже не догадываются, что сердцебиение – это моя самая любимая песня. Я заслушала её до дыр». Ночами она маялась от бессонницы и рассматривала потолок, днями бродила по улицам и вглядывалась в лица чужаков, и думала, постоянно думала о том, как же сильно она боится умереть. Смертность – это очень несправедливо, с этим не поспоришь. Подумать только, на протяжении стольких лет человек усердно выстраивает собственное сознание, а потом берёт и умирает, и в чём тогда, спрашивается, смысл? А время-то идёт, вот-вот оно возьмёт и «выкипит в седину», и что тогда? Думать о подобном вполне себе нормально, но когда только об этом и размышляешь, сведя всю свою жизнь к нелюбимой работе и разглядыванию пустой стены, можно и вовсе потеряться. Было что-то глубоко печальное в том, что Рассказчица, цепляясь за тетрадку покойной бабушки, постоянно вспоминала тот гроб и те слова, закидывала себя вопросами, на которые никто не мог ей ответить. «Кто мы. Откуда мы. Кто нас позвал». Да кто ж знает, милая? Кто ж знает...
«Вот оно, значит, как – под стеклянным колпаком. Уже двадцать с лишним чем-то набитых лет терплю этот неколпаковский колпак». Смерть бабушки явно была лишь триггером. Как это обычно и бывает, всё началось ещё в детстве. Отец ушёл в религию, настойчиво внушая дочерям, что цель их жизни – найти своё “близнецовое пламя”, мать нашла себя в материнстве, окончательно похоронив собственную жизнь под грудами платков, которыми вытирала постоянно набегающие слёзы. Неудивительно, что одна дочь всю жизнь бегала за идеей о великой любви, в то же время убегая от самой себя, а вторая погрязла в одиночестве, не понимая, а зачем вообще жить. «Мы жили вместе, но не знали друг друга». И ведь не скажешь, что эти люди плохие, нет, обычные люди, которые игнорировали свои проблемы. Таких семей много. Кто-то покорно идёт по проторенной родителями тропе, кому-то удаётся вырваться на другую дорогу, а кто-то, как Рассказчица, теряется где-то на перепутье. «Мне ещё рано, но у меня ещё вся жизнь позади, как решиться, где искать, я не понимаю». И дело тут не в крови или боли, от такого нельзя отмахиваться, потому что это и правда колпак. Опасный, громоздкий. Убивающий.
Это была та ещё «чашечка горячего сюра», маленькая, но насыщенная, пусть особо и не порадовавшая оставшимся после неё послевкусием, слишком уж искусственно и напыщенно. Рефлексия показана неплохо, да и со страхами всё ясно, это действительно страшно – вот так потеряться, и очень хочется, чтобы людям, столкнувшимся с подобным, было с кем в отличии от героини поговорить. Понравились маленькие сценки: бабушка у озера с лебедем (бабушки в этой книге мало, но боль от её потери ощутима, что не могло не тронуть), монолог старичка-поэта (ох уж эти интеллигенты с водочкой в портфеле), преподавание французского (понравился сказ о «красивом славянском поиске опоры», я тоже так изучала именно что французский). И всё-таки прав был старичок. Рассказчица боялась смерти, но её жизнь ведь и жизнью-то нельзя назвать, она существовала, перебегая от одного столба к другому. И в чём тогда смысл этого страха?.. «Я, если честно, сейчас уже и не знаю, нужны ли загадкам разгадки. Понимаете?», – понимаем, уважаемый, понимаем. Сейчас бы чайку с теми самыми конфетками, а не вот это вот всё. Бывают такие моменты, когда большего, если честно, и не надо. Может, в этом и кроется весь смысл...
«В моём списке – больше двух тысяч имён своих или чужих, мёртвых или живых, уже известных или тех, кого я так и не узнаю. Времени просто не хватит. Потому-то во всех книжных такая скорбная атмосфера – там на людей с полок смотрят как прошлое, так и будущее, которые никогда им не будут принадлежать».