Твои мечты не глупые

Глава 1. Колокольчик

1.0

Если вы читаете это письмо, значит, я уже мертва. Вы скажете: потому что чокнутая. А я скажу: потому что так распорядилась судьба. Смерть – никогда не будет моим личным выбором.

Но, Соф, если это все-таки ты, просто послушай себя внимательно.

Наверное, надо было поздороваться, да? Ведь столько лет прошло. Не люблю здороваться. Когда кто-то пишет «привет, как дела», вероятно, ему от тебя что-то нужно. И, скорее всего, тебе это «что-то» не понравится. Поэтому давай сразу к делу.

Я – это ты. Только 10 лет назад. В Березовом острове сейчас март, а значит, меньше, чем через три месяца все закончится. Все экзамены и школьные конкурсы останутся позади. Я вырвусь из оков маленького города. И либо осуществлю свою мечту, либо… даже думать об этом не хочу.

Но пока мы пишем дурацкие письма себе в будущее под пристальным взглядом Душной. В будущее, которое для меня, как думают некоторые, не настанет. Классная хочет собрать нас через 10 лет после выпуска и вручить эти послания. Как будто кто-то по доброй воле захочет вернуться еще раз в среднюю школу, в наш хелл-хаус. Пусть и на один вечер.

Душная просит описать в письме свои мысли. О чем мы думаем прямо сейчас. Так вот, в свои 17 лет я задаюсь только одним вопросом: зачем нам все это? Зачем мы рождаемся? Зачем просыпаемся каждое утро? Зачем ходим в школу или на работу? Зачем создаем семьи? Зачем мы живем? Ведь рано или поздно это все равно закончится. И что тогда?

Что останется, когда нас уже не будет? Дети? А когда не станет и детей? У меня плохие новости: твоя жизнь по большому счету не такая уж и ценность. Людям есть дело до других людей только до их рождения. Они будут умолять твоих родителей не делать аборт, а может, даже и угрожать. Но где эти люди, когда ты уже не зародыш, а человек, который нуждается в принятии, поддержке и внимании? Вот и я об этом же.

Пройдут года, сгорят архивы, могилы сравняют с землей и на их месте построят новые дома. И никто никогда не узнает, что ты вообще когда-то жил. Так зачем нам все это?

Я нахожу только один ответ: чтобы создать нечто великое. Нечто, что останется в вечности и будет жить, когда наше тело сгниет в двух метрах под землей. И когда время сотрет буквы с надгробного камня, оно все равно будет жить. На книжных страницах или чьей-то стене, на поцарапанном аудиодиске или в памяти компьютера, на подкорке мозга или в левом желудочке сердца. Но оно будет жить после тебя. Вместе с тобой. Мы пришли в мир через творение, и наша обязанность – продолжать творить.

А как тебе такая закономерность: пик продаж альбомов известных музыкантов приходится на следующие несколько дней после их смерти. Преждевременной смерти. Кто-то погиб в аварии, кто-то – от передозировки, кто-то – от болезни. Поэтому я ненавижу смерть – она крадет то, что по праву причитается живым.

Но мне вот что интересно: если завтра вдруг остановится мое сердце, что напишут в соцсетях? Будет ли кто-то скорбеть и оплакивать утрату? Повесят ли мои картины в школьных коридорах? Будет ли кто-то пророчить мне великое будущее, если бы не эта трагедия? Признают ли во мне гениального художника? Или никто не заметит, что я исчезла?

Все попытки доказать, что мое искусство чего-то стоит, тщетны. Все попытки создать нечто великое тщетны. Сколько бы шагов я ни делала, в какую бы сторону ни шла, дорога из желтого кирпича не появляется. Но и я не сдаюсь. Я знаю, что способна на великое. И знаю, что великое припасено для меня судьбой. И пусть в глазах окружающих я всего лишь чокнутая девочка с потрепанной папкой для акварели под мышкой, которая снова и снова штурмует школьный конкурс. Все случится однажды. Нужно только время.

Неужели мои мечты такие глупые?

Дети мечтают о грандиозном и ничего не боятся. Я мечтаю о грандиозном. Но когда дети превращаются во взрослых, все их грандиозные мечты куда-то исчезают. Если за эти долгие десять лет ты сдалась и потеряла веру в себя, просто хочу напомнить, что когда-то ты была сильной девчонкой, которая знала, что может все! Потому что, даже если что-то пошло не так, мы всегда можем вернуться к нашей мечте.

Софа Муравская

Еще раз пробегаюсь по поплывшим строчкам, исправляю с десяток ошибок и только тогда запечатываю письмо в конверт. По плану – на долгие 10 лет. Это же целая вечность! Когда я прочту свое письмо из прошлого, буду совсем дряхлой старухой.

Сейчас я могла бы вскинуть руку и сказать, что все готово, отдать конверт и убежать из класса, пока остальные корпят над своими посланиями. Но мне нельзя привлекать излишнее внимание. Поэтому я сижу молча и еще ниже натягиваю капюшон, когда замечаю, что прядь волос, словно щупальца осминога, выбилась из-под байки.

Взгляд падает на цветок в горшке на самом краю парты со стороны Назара, которого сегодня нет. Он стоит так целый урок, но никто как будто не замечает этой странности. Бутоны еще не распустились. Они вытянуты в длинные трубочки и дразнят меня фиолетовой окраской. Выглядит, как чья-то издевка.

Пересаживаюсь на стул Назара и наклоняюсь, вдыхая еле уловимый аромат. Он тонкий и соблазнительный, как кремовая трубочка с миндалем. И я едва сдерживаюсь, чтобы не облизнуть лепесток. Разворачиваю записку и перечитываю, делая паузу после каждого слова, чтобы понять, что все это значит: «Я говорю, что бесполезно тратить всю свою жизнь на один-единственный путь, особенно если этот путь не имеет сердца. Карлос Кастанеда». Это все. Ни кому, ни от кого – никаких подписей. В голове набрасываю варианты, кому бы мог принадлежать почерк, но из одноклассников на ум никто так и не приходит. Сворачиваю записку и засовываю ее обратно под горшок. Нет, это не мне, просто какая-то ошибка.

Вставляю беспроводные наушники и на самую маленькую громкость включаю песню. Затем открываю почти новенький paperblanks с «Мельницей» Рембрандта на обложке и тремя криво вырванными листами. Пишу: если умереть – единственный путь сказать что-то важное… И тут же зачеркиваю, потому что это не так. Есть другие пути. Я не знаю, какие. Но точно знаю, что они есть. Дневник настроения, который школьный психолог настойчиво порекомендовала вести в рамках нашей терапии, совсем не помогает находить ответы на вопросы.

А затем пишу еще: твои мечты не глупые.

И строчкой ниже три вопросительных знака.

– Готово! – выпаливает Мия и так резко подскакивает с места, что своим стулом толкает мою парту, от чего строчка идет криво.

Фля…

Мия оборачивается, но вместо извинений показывает мне язык. Что вполне ожидаемо. Довольная собой, она идет к доске вместе с конвертом, чтобы первой запустить его во «временную капсулу». И тут первая. Но я не подаю вида, как будто ничего такого не произошло, как будто этот змеиный язык был для кого-то другого.

– Ямшинова, подожди, – говорит Душная, когда Мия пытается всунуть свое письмо в капсулу, а затем обращается к классу: – Ребята, внимание…

Одноклассники отрываются от своих писем и хватаются за мобильные телефоны, чтобы запечатлеть момент, о котором мы все забудем, как только выйдем из кабинета.

– Запускаем первое письмо в нашу «временную капсулу». Через 10 лет, когда мы встретимся на годовщину выпуска, вы сможете прочесть послания себе взрослым. И, возможно…

Школьный звонок прерывает помпезную речь, и все срываются со своих мест. Душная продолжает читать напутствия, повышая голос, только ее уже никто не слушает. А потом эти же люди придут на экзамен и будут просить снисхождения. Фля, но где же ваше уважение?

Мия возвращается за вещами. Когда наши взгляды встречаются, я высовываю язык настолько сильно, что мои зрачки сходятся на переносице. Ее худощавая фигура повисает надо мной, и я хватаюсь за свое письмо – потому что слишком хорошо знаю Мию. Она кладет руку мне на плечо, типа по-дружески. Но ее длинные острые ногти проникают сквозь байку и впиваются прямо в кожу. Мия пытается сделать мне больно, только не догадывается, что именно эта боль и держит меня в сознании.

– Мы обе знаем, что ты никогда не прочтешь свое письмо, – говорит Мия.

Ее ногти впиваются еще сильнее, что приносит невероятное облегчение. Мне не больно. Не физически.

– Никогда! – говорит Мия, повышая голос.

– Замолчи, – шепчу я.

Только бы никто нас не услышал. Только бы никто не понял, что происходит. Когда кажется, что в твоей жизни уже и так адский ад, забываешь, что всегда может стать хуже.

– А ты не затыкай меня! – кричит Мия и толкает в плечо. Но так, чтобы Душная не увидела.

Сейчас она что-нибудь скажет про волосы. Она должна хоть что-то сказать про волосы.

– Где моя домашка по литературе?

– Она еще не готова, – шепчу я все тише. – Осталось дописать пару абзацев.

– Принеси сочинение к последнему уроку. И тогда твоя тайна, возможно, умрет со мной. Ой, смотри, какая игра слов получилась: ты умрешь и твоя тайна умрет.

Я молчу. Не хочу ввязываться в словесную перепалку. Это не поможет, только разозлит Мию. А она слишком много знает.

– Черт, – говорит Мия, – из-за тебя ноготь сломала.

Она берет свой рюкзак, затем внимательно меня осматривает и, наконец, выдает шутку века:

– Ну, теперь я знаю, как выглядит фиолетовая корова.

Колокольчик! Это цвет колокольчик. Ты же художница, фля.

Мия снова склоняется надо мной и тычет указательным пальцем прямо в лицо:

– И не смей умирать до конца учебного года. Поняла? Потом делай со своей жалкой жизнью что угодно.

Иногда мне кажется, что я уже умерла и попала в Ад – класс ИЗО средней школы искусств. Неужели есть местечко хуже этого?

– У тебя вот здесь, – говорю я и показываю на уголок рта.

– Что здесь? – спрашивает Мия и трет кожу, только с другой стороны.

– Кажется, – наклоняюсь вперед и рассматриваю белое пятно, – это заварной крем от эклера.

– С ума сошла! Я не ем пирожные.

Мия вылетает из кабинета, и я обретаю покой на 20 минут большой перемены. Хватаю рюкзак, папку для акварели и спешу к выходу, попутно опуская письмо во «временную капсулу». Мне нужно срочно увидеть Крис.

– Муравская, – окликает меня Душная, когда я уже почти скрываюсь за дверью.

Фля… И какого флюгера ей от меня надо? Поправляю капюшон и подхожу к учительскому столу.

– Сними капюшон, – говорит Душная, – ты находишься в помещении.

– Нет, – отвечаю я.

– Софа, сними капюшон.

– Нет.

– Хочешь к директору?

– Не очень.

– Сними капюшон. В школе нельзя ходить в головных уборах.

– Правда? А если у меня рак, и мне пришлось побриться налысо? Тоже нельзя?

– Софа, я не собираюсь больше повторять.

Я снимаю капюшон, и яркие кудри рассыпаются по плечам.

– Почему? Твои? Волосы? Фиолетовые?

– Колокольчик.

– Что колокольчик?

– Этот цвет называется колокольчик, а не фиолетовый. Вы сами говорили, что мы, как художники, должны видеть оттенки.

– Мне все равно, как называется этот цвет. Ты выглядишь неподобающе для ученицы.

– А мне кажется, что это как раз в духе ученицы школы искусств. Называется самовыражение.

– Прекрати дерзить. Твоя мама видела, в каком виде ты ходишь?

Если скажу, что это мама меня красила, и именно она посоветовала подержать оттеночный бальзам подольше, Душная все равно не поверит. Поэтому я просто мычу, тем самым сообщая: да, видела.

– И что она сказала?

– Отрастут.

– Пожалуй, с этого я и начну родительское собрание, – говорит Душная и оставляет пометки в своем ежедневнике.

– Ой, да делайте что хотите, – отвечаю я и разворачиваюсь к выходу.

Чувствую, как телефон вибрирует в кармане байки. Могу поспорить, что это звонит Крис.

– Постой, – Душная снова меня окликает, и я замираю. – Почему тебя вчера не было на сеансе у психолога?

– Ну, я заканчивала работу для Весеннего фестиваля, – отвечаю, не поворачиваясь.

– Что на этот раз рисовала?

– Писала, – поправляю я и вот теперь поворачиваюсь. – Художники пишут, а не рисуют.

– Так что же ты писала?

– Как обычно.

– Надеюсь, как обычно – это не труп невесты с отрубленной головой?

– О! Спасибо за идею, – и я расплываюсь в улыбке.

Нам говорят: будь собой. Не смотри на звезд, не создавай себе кумиров, не копируй других. Просто оставайся собой. Каждый человек прекрасен таким, какой он есть. А потом эти же люди добавляют: только не крась волосы в фиолетовый и чудищ не пиши. Пиши цветочки и радугу. А еще сними черную футболку с черепом и надень вот это коралловое платье. Ты же девочка!

– Может, удача тебе все-таки улыбнется, – говорит Душная, – и ты победишь. Наконец-то. Хоть раз.

Ее пренебрежение бесит, но я обещала держать себя в руках. Обещала себе. Обещала родителям. Обещала школьному психологу. Поэтому я просто сжимаю кулак свободной руки, впиваясь острыми ногтями в ладонь. Вроде отпускает.

– Ага, – только и отвечаю.