– Огнянка, значицца, будешь, – резюмировал кот, спрыгивая на пол, и – хвост трубой – показывая мне путь к месту омовения.

Вернувшись в избу, которая с утра снова присела на свои курьи ножки, будто подремывая, я застала нашу хозяйку почти готовой к выходу. Во всяком случае, была она полностью собранной, в накинутой на плечи волчьей безрукавке, опоясанной широким тяжелым поясом со множеством прикрепленных к нему интересных штуковин непонятного мне назначения. Слегка нахмуренные брови и взгляд в себя ясно показывали, что Яга припоминает, все ли нужное захватила.

– А, вот и гостья моя припожаловала! Утро доброе, Огняна!

– А… Как вы узнали? Я же вам не представлялась?

– Умнее ничего не нашла спросить? – ехидно прошипел Котофей из-за спины.

Яга тонко улыбнулась, не ответив, и продолжила:

– Ну что, я по делам, а ты, гостьюшка, уж будь добра, каши навари, дом прибери, баньку к моему возвращению истопи. Да, и огородик прополи. Да не тот, что перед тыном, а тот, что за тыном, – и хозяйка, оглянувшись напоследок, стремительно вышла из дому. Я кинулась за ней следом, ибо половина сказанного мне понятна не была.

– Эээээ… Бабушка… Матушка Ягиня! А как я все это сделаю, коли ничего из перечисленного не умею?

Ягиня вопросительно подняла вверх соболиные брови:

– Что, ни кашу варить, ни порядок наводить?

– Да нет, не совсем же я безрукая… – мне почему-то стало немного стыдно за то, что управляться с деревенским хозяйством я не умела. – Только вот в городе всю жизнь прожила, как бы не спалить чего…

– Так то Котофей поможет! Да, Котофеюшка? – и белая, мягкая, совсем не крестьянская рука погладила подошедшего котяру по голове.

– Дааааа, матушка, дааааа, Ягинюшка, как скажешь! – буквально ворковал кот, млея от ласки, и умудряясь при этом тереться о колени хозяйки.

– Ну вот, все в порядке будет! Котофея слушайся, да работай с прилежанием, все и получится! Да крупу для начала перебери, а то я там, в мешке, немного напутала, – и Ягиня, залихватски свистнув, подозвала к себе метлу и ступу. Одним движением как будто перетекла внутрь, только сапожки золотые мелькнули, и, взмахнув помелом, взвилась в воздух. – И помни – не выполнишь, что наказала, дальше помогать не буду! – донеслось издалека.

Котофей, преданно помахав Яге лапкой, вновь обрел свой обычный нагло-ленивый вид. Хотя умудрялся выглядеть обеспокоенным.

– Да уж, огород за тыном, ну-ну… – бормотал он себе под нос, но так, чтобы я слышала.

– А что не так с огородом? – поинтересовалась я, направляясь к дому.

– Да так, сама потом увидишь, – напустил на себя загадочный вид вредный кот.

Изба, тем временем, тихохонько повернулась ко мне задом, то есть крыльцо с дверью снова оказалось с другой стороны. И, как ни в чем, присела на курьи лапы, тьфу, ноги. Если бы у нее были глаза и рот, то она явно делала бы вид «А я тут ни при чем, совсем я ни при чем!» Хотя… Она и так отлично справлялась с задачей показать мне, что я тут никто, и звать меня никак.

Однако, я помнила, что нужно делать. Подбоченясь, я гаркнула, как вчера:

– А ну, изба, стань по-старому, как мать поставила! Повернись ко мне передом, к лесу задом! – и ногой топнула для пущей убедительности.

Изба, кряхтя и поскрипывая, нехотя развернулась, как было велено.

– Вот то-то же! Смотри у меня! – сурово погрозив ей пальцем, я вошла внутрь. – Ну, с чего начнем?

– А это уж ты, Огнянка, сама решай, с чего тебе начинать, – попытался слиться кот, начиная просачиваться в горенку, где я ночевала.

– Э, нет, дорогой, так не пойдет! А ну, давай, командуй!

– Командуй! Вот это дело! – черный хитрец мигом вернулся, уселся на Ягинино место, и начал распоряжаться. – Думай! Яга вечером вернется, ей что надо будет?

– Что? – непонимающе переспросила я.

– Сказки, сказки вспоминай! – закатил глаза кот. – Ты меня сначала…

– Напои-накорми, в баньке попарь, да спать уложи? – в тон ему продолжила я.

– Точно! – заявил Котофей.

– А огород? Да еще за тыном? – уточнила.

– Ну, в огород лучше к ночи не соваться, – поскучнел кот.

– И что там за огород такой? – задумчиво протянула я. Сил не было, как любопытно стало!

– Ээээ, ты сначала есть приготовь, дом прибери, а потом и в огород пойдешь, – посоветовал Котофей. И добавил чуть слышно – А то кто тебя знает…

Мешочек с крупами, как оказалось, содержал в себе целых три ее вида – гречку, пшено и горох. Ну и кучу мусора, разумеется. Чувствуя себя Золушкой, высыпала часть крупяной смеси на стол, и начала разбирать на четыре кучки. Было скучно, я злилась, крупинки сыпались на пол, труха разлеталась в стороны…

Спустя какое-то время отделенная мною часть оказалась разобрана. Вздохнув, выбралась из-за стола, и пошла поискать на полках три миски для круп. Но, не успела я отвернуться, как стол, будто норовистый конь, переступил ножками, и все плоды моего труда пошли насмарку – крупа снова перемешалась с мусором! А чтобы уж наверняка мне поработать, противный стол еще и волну пустил по столешнице!

– Ах ты, вредная деревяшка! – завопила я, бросаясь обратно. – Ты что натворил! Ты мне всю работу испортил! – От обиды и злости хотелось плакать.

– М-дя, беда с девкой! – повторил Котофей, который за все время моих крупяных мучений даже словечка не промолвил, даже не мурлыкнул ни разу – все сидел, и вылизывался!

– Что беда, что беда! Ты посмотри, что он натворил! – И я, потрясая кулаками, подскочила к столу, обуреваемая жаждой мести.

– Ты правда думаешь, что стол поколотишь, и тебе легче станет? – серьезно спросил кот.

– А что мне с ним делать? Мне опять все перебирать сначала! И так хлопот полон рот, а тут еще этот… этот… злодей деревянный! – И я в отчаяньи топнула ногой. Дом отчетливо покосился. – Ой! – только и сказала я, шлепнувшись на лавку.

– А ты вспомни, как ты крупу перебирала, о чем думала – это раз. А два – ты еще подумай, доброе слово и кошке приятно. Вот я к тебе почему со всей душой? Потому что ты ко мне со всей душой с самого начала!

– Ха, так то – кошка, в смысле, кот, а то – стол! Кот – живое существо, а стол – бездушная деревяшка! Или… Ты что, хочешь сказать, что стол живой? – глаза мои сами собой полезли из орбит, а в голове ощутимо защелкало. – Это что же – стол живой, и дом – живой… И с ними что, договориться можно???

– А ты попробуй, – спокойно посоветовал Котофей.

– Ладно, – недоверчиво протянула я, и, чувствуя себя неимоверно глупо, погладила столешницу. – Хороший столик, красивый, добротный… – Дерево под моими пальцами вдруг потеплело, и я, осмелев, продолжала – А давай, ты мне поможешь, а я тебя потом помою? Будешь чистенький, умытенький, еще красивее станешь…

Я почти уже не удивилась, когда столешница снова пошла волнами, и образовала четыре аккуратных выемки, ровно под все крупы и шелуху.

– Ух ты! – восхитилась я. – Как удобно! Спасибо тебе, столик! – И стол как будто засиял от радости. Создавалось ощущение, что, будь у него хвост, он бы сейчас этим самым хвостом радостно завилял. – Ага! Я поняла! Тогда попробуем еще… – Мне в голову пришла гениальная мысль. – Крупиночки мои, хорошенькие, а давайте вы сами сейчас по ямкам раскатитесь, и от шелухи очиститесь? Вы вон какие красивые, сильные, кашка из вас вкусная получится!

Но крупинки шевелиться не собирались. Я еще какое-то время подлизывалась к крупе, а Котофей, наблюдая за моими потугами, покатывался со смеху. Минут через пятнадцать я сдалась, и вопросительно на него посмотрела:

– Ну? Почему со столом получилось, а с крупой не выходит? Она что, дохлая? – возмутилась я.

– Ээээ, ты поосторожней со словами, а то кашу-то для Ягини из чего варить будешь? – ржал кот. – А если не додумалась еще – это твой урок, вот и не работает.

– То есть я должна сама, по старинке, ручками? Ладно, – тяжко вздохнула я. – Значит, злиться и раздражаться не надо? Пробуем…

И я принялась перебирать крупы. Попутно вспомнила, как бабушка давно, в далеком детстве, учила меня это делать. Как объясняла, какие крупинки оставлять, а какие – выкидывать. Как пела красивые протяжные украинские песни, а я ей подтягивала… Не ожидая сама от себя, я запела: «Наталооооочка-полтавочка, полтавскоооого рооду…» И «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю…» И «Нiч яка мiсячна…» И «Моя ж ты голубка, сидай бiля мене…» Словом, крупы кончились раньше, чем песни, а сердце мое будто умылось и очистилось в этих чудных воспоминаниях…

– Ну вот, – довольная, произнесла я, пересыпая отобранную крупу в найденные миски, и выкидывая мусор. – Одна задача решена, сейчас кашку сварим…

Примерно тем же макаром, то есть, договариваясь со всем подряд – начиная от огня в печке, и заканчивая печной заслонкой, я поставила чугунок с пшенкой, залитой молоком, готовиться, и приступила к уборке.

С песнями и прибаутками работалось легче. Я начала получать удовольствие от простых действий – помыть, протереть, поставить на место, любовно поправить… Даже паутина по углам меня не особо напугала, хотя должна была бы – пауков я не люблю, а серые полотнища, что я наматывала на влажную метлу, напоминали, скорее, знамена, а не тонкие кружева.

Наконец, и с уборкой было покончено, из печи потянуло вкусным запахом пшенной каши, и я, удовлетворенно вздохнув, оглядела дело рук своих.

– Эх, хорошо! – потянулась я, и тут вредная изба перевалилась с боку на бок, встряхнулась, как собака, и, к моему ужасу, в доме все вновь стало так, как было до моей уборки! – Ах ты…! – начала было закипать я.

– Огнянка! – рявкнул кот. – Вот уж точно, не впрок наука, беда с девкой! Я тебе что говорил? Ты в чем только что убедилась?

– Эх, вот с самого начала отношения у меня с этой избой не заладились! – все еще кипя, думала я. А вслух произнесла: – Избушечка моя хорошая, избушечка моя пригожая…

– Красотулечку забыла! – ехидно напомнил Котофей.

– Слушай, а ты откуда мультики наши знаешь? – подозрительно обернулась я.

– А ты что, думаешь, мы тут ботфортом консоме хлебаем? – Вальяжно поинтересовался кот. – Не верю! Не натурально ты избу уговариваешь!

– А чего она…? – возмутилось было я, но избу снова тряхнуло, а вокруг стало только грязнее. – Нет-нет-нет, не надо, пожалуйста! – я бросилась к стенке, и начала ее гладить. – Нет, ну правда, а чего ты вредничаешь? Я же тут человек новый, порядков ваших не знаю, а ты…

– Может, я такая вредная, потому что у меня велосипеда нету? – раздалось где-то в мозгу не менее ехидное, чем Котофеево. Представив себе избушку на курьих ножках, рассекающую на велосипеде, я, икая от смеха, сползла по стенке.

– Ну ладно, велосипед я тебе точно тут не найду, а что еще ты хочешь? – отсмеявшись, спросила я у избы.

– Вот, сразу бы так! Ты избушку-то уважь, обратись ко мне, как положено…

– Господи, да как положено-то??? Надоели мне ваши загадки!

– Ха! Загадки ей наши надоели, Котофей! Это еще матушка Ягинюшка их тебе не загадывала!

– Ладно! – я выскочила на улицу, и поклонилась избе в пояс. – Матушка избушка, не серчай, не мешай, а помогай! Дай мне грязь всю разгрести, да порядок навести! – с досады стихами заговорила я. – Кстати, тебе же самой лучше будет!

– Ну вот, другое дело! – Избушка приосанилась, и как будто даже стала выше ростом. – Что ж, девица, заходи, да порядок наведи!

Я вернулась внутрь, и снова схватилась за ведро и тряпку.

– Ты такая чистоплотная, или такая глупая? – минут через пять поинтересовался Котофей, наблюдая за моими манипуляциями.

– А что? – пропыхтела я, снова пытаясь достать наросшую паутину.

– Ты где? В сказке! Тут все живое! А значит…

– С ним договориться можно! – я продолжала яростно орудовать метлой.

– И? – подводил меня к какой-то мысли Котофей.

– И? – пыхтела я, наматывая седьмой круг из паутины.

– Что, некогда думать, прыгать надо, да? – кошачий голос был полон яда.

– Да что мне сделать-то??? – я отшвырнула метлу, и подбоченилась.

– Как что? Представь, что все чисто! – рявкнул кот, совсем потеряв терпение.

– О, Боже! Ладно, попробую, – и я закрыла глаза. Так, чисто… Окна блестят, стены белые, без единого пятнышка, столешница сияет чистотой, плита отмытая… Конец моим мечтанием положило испуганное кошачье шипение. Я осторожно открыла один глаз, и обомлела – передо мной, сияя чистотой и всеми современными наворотами, раскинулась модерновая студия, с самыми крутыми кухонными приборами. Ух ты! Я о такой только мечтала, проглядывая журналы и сайты! Очарованная, я пошла прогуляться по этому кремовому чуду, прикасаясь пальцами к гладким поверхностям. Вот это – настоящая, прямо стерильная чистота!

Шипение стало яростным, и я немного пришла в себя. В глаза бросился чугунок с кашей, инородным телом смотревшийся на керамической варочной панели. Под потолком, вцепившись когтями в бежевые жалюзи, висел Котофей, и самозабвенно ругался на своем кошачьем наречии, видимо, от потрясения напрочь забыв человеческую речь.

– Кис-кис-кис! – поманила я, подходя поближе. Кот разжал когти, и увесистая тушка плюхнулась мне в руки.

– Верни!!! Верни, как было, скаженная! С тебя Яга три шкуры спустит, как вернется! Ты что, с глузду съехала?!!! А ее травки любимые? А печка? Спать-то теперь где???

На мой взгляд, аккуратный ряд дизайнерских баночек с травками, каждая из которых была подписана красивым витиеватым почерком, и роскошный белый кожаный диван, с небрежно наброшенной на него медвежьей шкурой, были гораздо симпатичнее бессистемно развешенных пучков и малофункциональной русской печи, накрытой все той же шкурой… Но – хозяин – барин. Эх, вот бы мне это умение дома! Я бы такой ремонт себе забабахала!

– Очнись, скаженная! Вертай все назад, пока живая! – Котофей, не на шутку напуганный произошедшими переменами, вцепился когтями в мою руку, исцарапав до крови.

– Эх, не понимаешь ты ничего в настоящем дизайнерском искусстве! – вздохнула я, и прикрыла глаза, воспроизводя картинку начисто убранной избы Ягини. Судя по облегченному кошачьему вздоху, все вернулось на круги своя.

Однако, полюбоваться на дело моей фантазии мне не дали. Котофей начал настойчиво направлять меня к выходу:

– А пойдем-ка огородик полоть, – с угрозой в голосе пыхтел он, лбом подталкивая меня под колени. – Пойдем-пойдем, а то Яга вернется, ух, влетит тебе, коли не успеешь!

Забыв про странные ужимки Котофея в отношении огородика «за тыном», и движимая лишь любопытством, я двинулась в указанную сторону. Оказавшись на месте, я аж присвистнула – казалось, траву на этом «огородике» не пололи от слова «совсем». Кот, почему-то растеряв свою обычную болтливость, затравленно озирался, и поторапливал:

– Скорей, скорей! Чего стоишь, поли давай!

Я вздохнула, и взялась за первый пучок травы…

Как говорится, скоро сказка сказывается… Огородик-то я выполола, да вот только уже через полчаса я взмокла от усилий, мои руки оказались расцарапаны в кровь, коса растрепалась, цепляясь за колючки, подол сарафана был полон репья, а грядки в этом «огородике» были какие-то странные…

Разогнуться, и оценить фронт работ Котофей не давал, солнце палило нещадно, и я, превратившись в машинку для прополки, все дергала и дергала пучки жесткой травы, в кровь раздирая руки. И остановиться почему-то не могла.

Ровно до тех пор, пока не закончилась невидимая граница огородика, и не оказалось, что, несмотря ни на что, трава мною выполота…

Распрямив усталую спину, я вытерла рукавом вспотевший лоб, и посмотрела на дело рук своих. Передо мною были… Могилы… Несколько рядов могил, которых раньше не было видно из-за покрывавшей их травы. Стояла мертвая тишина, даже птицы не пели. За спиной молча трясся Котофей.

– Ничего себе, огородик… – ошарашенно протянула я. – А что за кладбище, не подскажешь? – несмотря на нетривиальную обстановочку, мне не было жутко. Казалось, что я нахожусь в каком-то приятном месте, среди родных людей.

– Да родственнички твои ушедшие за грань, но забытые, с судьбами тяжкими, – кот говорил трагическим шепотом, как в театре. Но проникнуться жутью момента мне никак не удавалось. Наоборот, я испытывала жалость, и какое-то странное сочувствие к тем, кто лежал под этими земляными холмиками. Хотелось сделать для них что-то хорошее…

Что именно – придумать не успела. По «огородику» пронесся порыв ледяного ветра, и из земли полезли новые сорняки. Они росли так быстро, что глаз не успевал за ними следить. Через пару мгновений могилы вновь скрылись под зеленым травяным ковром, а моя работа оказалась тщетной.

– Ну уж нет! – меня взял азарт и веселая злость. – Кто бы ты ни был, или что бы ты ни было, тебе не победить!

И все повторилось сначала – жара, пот, заливающий глаза, исцарапанные в кровь руки, растрепавшаяся еще больше коса…

Когда мне удалось разогнуть почти закаменевшую поясницу, огородик был выполот, а солнце повернуло на закат.

– Врешь, не возьмешь! – растрескавшимися губами прошептала я, бросая на землю последний пучок колючей травы.

Над землей вновь пронесся порыв ледяного ветра, в котором мне послышался издевательский смех, а из земли вновь полезла трава.

– Котофей, что можно сделать? – в ярости спросила я.

– Не знаю, разве что Живая и Мертвая вода… – раздалось сзади робкое. Я оглянулась. В лучах заходящего солнца черная шкура кота отчетливо отливала сединой.

– И где мне ее искать? – подумала я, и тут же мысленно себя обругала. Здесь исполняются желания! И, закрыв глаза, я со всей четкостью представила в руках два тяжелых кувшина – один с Живой водой, а другой – с Мертвой. Руки мигом оттянуло вниз. Я открыла глаза – мои пальцы крепко сжимали ручки двух запечатанных амфор. Черная и красная – ладно, будем надеяться, что я верно истолковала цвета!