Предисловие

Это очень странная книга. Невозможно себе представить, но ни в одном рассказе никто и ни разу не поменял пол! Энкавэдэшников нет! ГУЛАГа нет! О чём думала автор?! А где хайп, где ставшая уже привычной пошлость?

Современности книге добавляет не только лёгкий, настоящий, современный русский язык. Вся книга – это тестовая система. Все рассказы в ней и являются тестом. Есть ли у вас обоняние? Есть ли вкус? Чувствуете ли вы запахи жизни и вкус к ней? Это тест на чёрствость души. А сегодня это актуально как никогда.

Если вам не понравится эта книга – надо бежать! К врачам, экстрасенсам – не знаю куда. В конце концов – просто побегать, встряхнуться. Потому что боль других людей не может не ранить. Потому что иногда она ранит даже сильнее, чем собственная боль. Должна ранить.

Но книга эта и игра. В которой ничего не надо сдавать и раздавать. В ней надо участвовать. Это лёгкое и чуть грустное хулиганство взрослого человека. Оно такое милое! И доброе. И оно ждёт своего читателя. А это самое главное, когда ты знаешь, что в третьем ряду семнадцатое место всегда будет свободно. Оно всегда будет ждать. Тебя. Потому что в этом – всё. И одиночество, и любовь, и понимание того, что ты нужен, что тебя ждут.

Что делала автор, создавая эти рассказы, я не знаю. Самый первый ответ: любила. В книге так много чувств, чувственности, что книга просто лежать на столе не может, она немного парит над ним. Это, безусловно, вдохновенная проза. Случайно или нет, но многие рассказы начинаются фактически стихами (немного меняя орфографию):

 
«Я была молода и наивна
И пила эту жизнь взахлёб…»
 

 
«Им дали разные места
В салоне самолёта…»
 

 
«Когда родился Сёмочка…»
 

И хотя к последнему хочется добавить «В лесу она росла», этих примеров ещё предостаточно. Вдохновенных, чувственных.

Славина пишет: «А по-настоящему, в общем, всегда ведь мягким бесшумным шагом, прозрачной тонкой линией…» Так и написана эта книга. По-настоящему. И вот эта мягкая пронзительность, щемящая проникновенность – то, что отличает рассказы Славиной. Я как читатель – счастлив.

Егор Серов,

гл. редактор радио «Книга»

С Наталией мы, как герои ее рассказа «Блюз, Ромашки, Апельсины», подружились в Фейсбуке. Наша общая знакомая сделала перепост, я от души лайкнула, перешла на страницу автора, прочитала один пост, второй, дальше-дальше и подписалась. А потом постучалась в друзья. С тех пор читаю Наташу взапой и замечаю, когда ее нет какое-то время в Сети. Один раз даже разволновалась и написала в личку, все ли хорошо…

Удивительное дело – знакомство в Сети. Мы никогда не встречались лично. Но я знаю многое про Наташу и ее семью. Она часто пишет о себе и детях, рассказывает так просто, открыто, без прикрас, что возникает ощущение, будто мы знакомы сто лет. Магия узнавания. Вот так же и с ее рассказами из сборника. Читаешь про брошенную мужем бабу Веру, беременную двойней Марину, признающуюся в любви неприятным людям Елену Николаевну и сразу ярко их представляешь, проживаешь их жизнь, веришь.

Безусловно, это писательский талант – наполнить каждую историю деталями, вроде бы незначительными на первый взгляд, такими, как виски на донышке фужера, цветами, похожими на ромашки, оранжевой квитанцией со штрафом или одиноко накрученной «бигудюкой», но именно благодаря им «картинка» становится объемной, оживает. И мы, читатели, оказываемся внутри нее. Эмоционально откликаемся на происходящее. Смеемся и горюем, волнуемся, понимаем и принимаем.

Рассказы Наташи как короткометражки. Ныряешь в каждую историю, а выныриваешь немного другим: что-то понял, что-то вспомнил, что-то узнал. Читал о других, а подумал о своем. И это, на мой взгляд, самое ценное. Спасибо!

Татьяна Ежова,

журналист/главный редактор журнала Wedding

Часть первая

Этим жизнь и замечательна – день за днем листаешь ее, как новую книгу…

«Когда идет дождь»

Задание

Елена Николаевна вышла на улицу. Солнце ослепило. Она зажмурилась, постояла, улыбаясь сквозь закрытые глаза оранжевому миру и ощущая тепло нагретого воздуха. Елена Николаевна открыла глаза и, собрав волю в кулак – так обычно говорила мама, – сделала шаг. «Не будь тряпкой, собери волю в кулак…»

Третий сеанс у психолога прошел гораздо легче предыдущих. Тогда Елена Николаевна с трудом признавалась Михаилу Федоровичу в собственных страхах, воспоминаниях и комплексах. Сегодня было намного проще. Но если те встречи ничем особым не закончились, то на этот раз Елена Николаевна получила задание – настолько же глупое, как ей показалось, насколько и невыполнимое. Что она, девчонка, чтоб такое вытворять?! Да ни за что. Елена Николаевна прекрасно себя знает, она просто никогда на такое не решится.

Она шагала вдоль трамвайных путей, стараясь не попасть каблуками в щели брусчатки. Откуда он взял это дурацкое задание? Так практикуют психологи? Не слышала ни разу… Нет, нет и нет. Не будет она его выполнять. Что за чушь, ерунда какая-то! Она взрослая женщина, серьезная… и что люди подумают? Стыд и позор, ей-богу.

Елена Николаевна подошла к остановке. Михаил Федорович сказал выбирать не симпатичных, а ровно наоборот. То есть вот самых неприятных и даже противных. На которых и смотреть-то не хочется. Не, ну это просто издевательство настоящее. Он там диссертацию, наверное, напишет потом, а ей исполняй его извращенские эксперименты.

На остановке стояли трое. Тетка без возраста с двумя продуктовыми сумками, девочка с мамой и мужчина в пиджаке. Кто ей неприятен больше всего? Девочка с мамой самые нормальные, конечно. Их Елена Николаевна отмела сразу, как учил психолог. Остались мужчина в пиджаке и тетка. Мужчина, уловив взгляд, повернулся и немного улыбнулся Елене Николаевне. Она улыбнулась в ответ. Получается, мужчина ей симпатичен. Не пойдёт. Осталась тетка.

Подошел трамвай, женщина с сумками первая оказалась у двери и начала в нее тяжело загружаться. Мужчина, немного подождав, ушел к другой двери. Мама с девочкой остались на остановке. Елена Николаевна зашла за женщиной. Трамвай дернулся и медленно набирал обороты.

Елена Николаевна ощущала себя практически преступницей. У нее был замысел. Коварный план, о котором бедная женщина с сумками не догадывалась. И ведь никогда и не скажешь по Елене Николаевне, что у нее в отношении незнакомки задумано нечто особенное.

От страха и волнения у Елены Николаевны в унисон трамваю загрохотало сердце. Место рядом с теткой освободилось. Елена Николаевна села.

Хотя… Да почему она вообще обязана следовать указаниям Михаила Федоровича? Правда, три с половиной тысячи, уплаченных за один сеанс, стоили, наверное, того, чтоб сделать домашнее задание. Но можно ведь обмануть – сказать, что всё выполнила, как он и велел. Можно, конечно… Но тут всплывают два момента. Во-первых, он психолог и наверняка раскусит ее враньё. Тем более что Елена Николаевна исключительно плохо врала – покрывалась красными пятнами, заикалась и смотрела в пол. Мама распознавала ее обман на первых же словах.

Кроме того, раз она платит за сеанс, значит, хочет получить результат. А если без этого задания результат будет не таким, каким мог бы…

Елена Николаевна скосила глаза и взглянула на тетку. Та положила обе сумки себе на колени и обняла их, как двух жирных и дорогих сердцу котов. И смотрела прямо вперед, на дорогу, будто прокладывала трамваю путь. Тетка чем-то напомнила Елене Николаевне маму, и ей сразу захотелось признаться в замысле, извиниться и выйти из трамвая. Но Елена Николаевна сидела у окна, а тетка загородила ногами проход. Пришлось бы перепрыгивать.

– Извините, – пролепетала Елена Николаевна. – Простите…

Кажется, женщина ее совсем не слышала.

Елена Николаевна откашлялась и обратилась к соседке погромче:

– Добрый день… здравствуйте.

– Вы мне?! – удивилась женщина и вцепилась в свои коты-сумки. Смерила Елену Николаевну строгим взглядом и, видимо не заметив в ней опасности, немного расслабилась.

– Да… вам. Я… мне… мне надо вам сказать…

Женщина с явным интересом ждала продолжения. Потом нахмурилась и отрезала:

– Я не подаю. Денег нет!

Елена Николаевна, не ожидая такой реакции, приподнялась, потом села обратно. Зачем она всё это затеяла? Как же стыдно! Неудобно как!

– Нет, я не прошу денег, мне не надо. Как вас зовут?

Елена Николаевна подумала, что если знать имя, то задание выполнить будет легче. Или нельзя спрашивать имя? Но Михаил Фёдорович ничего про это не говорил. Значит, можно.

– Меня? Алла. Алла Владимировна. А что?

– Алла Владимировна, разрешите мне сказать, что я… я вас люблю. Да, люблю. Вы мне очень приятны.

Женщина округлила глаза, и они, кажется, ползли от удивления выше и выше. Она не понимала, как реагировать. На всякий случай сильнее прижала к себе сумки. Уставилась на Елену Николаевну, пытаясь раскусить ее. Или понять, здорова ли.

Трамвай с грохотом остановился, двери открылись. Елена Николаевна легко перепрыгнула через ноги женщины и выскочила на улицу. Тетка приблизилась к окну, покрутила у виска. Елена Николаевна отрицательно помотала головой и пальцами изобразила сердечко. Трамвай уехал.

Елену Николаевну затрясло. Сначала будто от пережитого ужаса. Потом ее стал бить смех – нервный, тяжелый, упругий. Затем смех становился всё легче, проворнее, будто огромные металлические шары разлетелись сотнями маленьких пинг-понговских невесомых мячиков и запрыгали, покатились… И вот уже она шла вдоль путей и от души хохотала. Алла Владимировна, ну надо же…

Сзади посигналил трамвай, Елена Николаевна перешла на тротуар. Навстречу двигался молодой человек с волосами, выкрашенными в приятный бирюзовый цвет. Цвет существовал сам по себе. Если б это было бирюзовое облако, то Елена Николаевна обхватила б его руками и непременно отнесла домой – любоваться оттенком. Но в сочетании с молодым человеком казалось, будто бирюзовый цвет случайно упал ему на голову. Парень нес доску на колесиках, а его лицо изображало полное презрение к окружающим. «Какой гадкий молодой человек», – восхитилась Елена Николаевна. Как раз что надо. Хотя… он же пошлет ее, точно пошлет. Причем матом. А Елена Николаевна очень не любила мат, ее физически тошнило от мата, хотелось принять горячий душ. В общем, совершенно необязательно выполнять задание именно с ним, можно и пропустить. Нет такого правила – подходить к любому неприятному типу.

– Стой! – Елена Николаевна преградила путь молодому человеку.

Бирюзовая прическа по инерции слегка продолжила движение вперед, но, опомнившись, вернулась.

– Чо надо? – противным тонким голосом проскрипел молодой человек.

– Я тебя люблю, – спокойно сказала Елена Николаевна.

– Чего?

– Того. Чё слышал. Я тебя люблю.

Парень смерил ее взглядом:

– Хочешь меня?

Елена Николаевна сглотнула и ощутила, как щеки покрывают красные пятна. Сзади к парню подошли еще двое разноцветных – девица с ярко-розовыми патлами и длинный тощий парень с желтой косичкой, торчащей из лысины. Елену Николаевну так поразила косичка, которая росла из гладкой головы, что она на какой-то момент забыла о своих словах и вспомнила о них, только когда бирюзовый показал на нее пальцем:

– Эта тетенька меня хочет. Подошла ко мне и предложила потрахаться.

Двое других начали ржать, особенно с косичкой.

– Прикольная. Давайте трахаться вместе! Будешь четвертой?

Девица неожиданно влепила ему пощечину:

– Козел!

– Да я пошутил!

Девица выхватила из рук длинного сумку и рванула вперед.

– Трахайтесь втроем, а меня забудь! – крикнула она и убежала.

Длинный помчался за ней, косичка смешно болталась в воздухе.

– Сорри, теть. – Бирюзовый взял Елену Николаевну за плечи и слегка подвинул. – Давай в другой раз?

– Я сказала, что люблю тебя, а не хочу…

– Я так и понял. Ты это, теть, сильно-то по мне не убивайся.

Бирюзовый похлопал Елену Николаевну по плечу, встал на доску и поехал догонять остальных.

– Сыночек?

Около Елены Николаевны стояла приятная дама. От нее вкусно пахло – духами, кожаной курточкой, благополучием, удачливой жизнью.

– У меня такой же. Но знаете, что я вам скажу – вообще не надо ничего делать. Ничегошеньки. Просто терпите. Они перерастут. Зеленые, розовые, лысые, обкуренные, а потом вдруг вырастут, возьмут в руки портфель и пойдут на работу. Потерпите. Яблочко от яблони недалеко…

– Спасибо, – отозвалась Елена Николаевна.

Она захотела обнять женщину, пожалеть ее и сказать, что и ее она любит. Но нельзя. Говорить эти слова по заданию надо противным незнакомцам, а приятным нельзя. Хотя почему нет? Про это тоже Михаил Федорович ничего не сказал. Можно говорить и без задания ведь.

– Я вас люблю!

Дама удивленно приподняла бровь, пристально посмотрела на Елену Николаевну:

– А-а-а, так у вас семейное, видимо… Или вы от горя помешались?

Дама развернулась, обдав Елену Николаевну дорогими ароматами, и быстро растворилась в лучах солнца.

Елена Николаевна постояла еще, втягивая носом оставшиеся после дамы запахи, пытаясь их запомнить и как-нибудь потом повторить. Вдруг запах – это не результат красивой жизни, а его причина? Может, чтобы стать такой вот роскошной дамой, как эта, вовсе необязательно такой рождаться? Возможно, достаточно побрызгаться именно такими духами, надеть кожаную курточку, длинную клетчатую юбку и покрасить волосы в каштан? Духи, кожа и каштан… как бы не забыть. Еще темные очки. Вот такие, черепашьи, в половину лица.

Елена Николаевна остановилась на площади – кафе, столики, уличные музыканты. Она села поближе к музыке и заказала кофе с пирожным. Удивительно, но настроение у нее резко улучшилось. Она осматривала сидящих за соседними столами людей, разглядывала музыкантов, окидывала взглядом прохожих, но никто ей не казался неприятным. Все они были милые и даже красивые.

Недалеко от музыкантов Елена Николаевна заметила бомжа. Ну, может, не бомжа, но явно очень бедного и несчастного человека. Он сидел на бордюре вместе со своей огромной дворнягой. Он и сам был как дворняга – грязный, худой. Сколько ему? Двадцать пять? Тридцать? Сорок? Возле парня стояли картонка с надписью и картонный пакетик для мелочи. Почему он не работает? Елена Николаевна никогда не понимала таких попрошаек. Руки-ноги целы, не старый. Что с ним не так? Почему не пойдёт работать? Вот музыканты играют. Студенты подрабатывают официантами. Мальчишки, и те продают цветочки влюбленным. А этот что? И такая злость охватила Елену Николаевну. Почему он такой безвольный? Почему так губит свою жизнь? Так тратит ее впустую, просто спускает как воду. Нельзя! Так нельзя! Елена Николаевна возненавидела этого дворнягу, словно он был виноват во всех проблемах безвольных людей… Ясно. Значит, это он.

Елена Николаевна открыла кошелек, выгребла все монеты, сунула кошелек обратно в сумку и, оставив ее на сиденье, решительно пошла к дворняге. Дворнягам. Высыпала в картонный пакетик мелочь. Парень взглянул на нее собачьими глазами, кивнул благодарно.

Елена Николаевна присела на корточки:

– Я тебя люблю.

Парень сглотнул, быстро пригладил волосы растопыренными пальцами с грязными ногтями:

– Мы знакомы? Мы были с вами знакомы?

– Нет. Я вижу тебя в первый раз… Я тебя люблю.

Елена Николаевна приподнялась, ей опять стало хорошо, ей показалось, что она действительно любит этого дворнягу. И его собаку тоже.

– Просто люблю тебя, и всё. Да.

Парень встал, опять попытался расчесать рукой русые волосы. Взял картонный пакетик, высыпал деньги в руку, положил их в карман и тряхнул головой. В глазах блеснули слезы. Он сглотнул, прошептал «спасибо», выбросил пустой пакетик в урну, потянул поводок:

– Пошли, Альма, за мной!

Елена Николаевна в последний момент заметила, как сумочка с ее стула взлетает и удаляется вслед за мужчиной в коричневой куртке. Она бросилась за ним:

– Стой! Стой! Отдай сумку! Отдай, кому говорят!

Она припустила изо всех сил.

– Сто-о-й!

Они пересекли площадь.

– Я полицию вызову, отдай сумку!