Глава 1

Нина загадала желание.

Чистое, глубокое, уже по-осеннему стылое небо сияло миллионами звезд. Самые яркие подмигивали друг другу, как заговорщики, а потом застывали в ожидании очередной падающей звезды. И тогда где-нибудь на чернильном полотне срывалась в пропасть и тотчас сгорала хвостатая Персеида, оставляя за собой тонкий след надежды на чудо.

Нина усмехнулась. Подумать только! Две недели назад она подшучивала над членами экипажа моторной лодки, когда те прыгали под мостом в ледяную воду, чтобы загадать желание.

«Наивные, – думала она тогда, глядя на их ошарашенные лица, – столько страданий ради глупой приметы».

И вот теперь она сама сидит и мерзнет посреди соснового леса, задрав голову к звездному небу.

Кажется, это свойство человеческой природы: ты иронично смотришь на других мечтателей, но при этом сам никогда не упустишь возможность заказать у Вселенной быструю доставку своего самого сокровенного желания. Разница только в том, во что сам веришь.

Нина слегка надавила на педаль велосипеда и тронулась вглубь леса. Сосновый бор начинался сразу за воротами дачного поселка. С утра до самого вечера по разбитой, изъезженной лесной колее медленно ползали автомобили, днем бродили дачники с корзинами или деревенские псы с печальными глазами, бывало, пробегали дети с пляжными полотенцами и надувными кругами. Ночью же дорога принадлежала сверчкам.

Наконец, показался «Треугольник». Так в народе называли участок леса, разделенный клинышком двумя дорогами: одна вела к дачам, другая – к оздоровительному лагерю. Нина приехала сюда по грязной лесной грунтовке, чтобы попрощаться с любимым местом до следующего лета.

Когда она была маленькой, папа часто брал ее с собой за грибами. И каждый раз это был приключенческий поход. Отец, как лесной чародей, умел удивить: то отыщет среди пожухлой листвы ежа, то покажет диковинную птичку на дереве, то смастерит игрушку из шишек и прутиков. Он всегда знал, что через четыре дня на этой полянке пойдут лисички, а вон там созреет лужайка с земляникой. И никогда не ошибался, поскольку чувствовал природу. Нина наблюдала, как вечно угрюмый, уставший от ругани отец, оживал в лесу, как начинал мурлыкать под нос песенку, шутил, как расходились тонкие лучики от уголков его смеющихся глаз.

По привычному маршруту они обходили грибные места в сосновом бору, а потом возвращались на дачу через «Треугольник» и непременно делали остановку, чтобы передохнуть и попить горячего чайку из термоса. И вот тут-то начиналось самое интересное. Пока Нина раскладывала на газетке бутерброды и разливала чай, папа усаживался на сруб у кострища, разжигал огонь и, глядя на неё через прищуренный глаз, спрашивал:

– Ну что, Нинок, какую историю тебе сегодня рассказать?

– Про приключения! – выкрикивала девочка и усаживалась напротив отца.

Отец рассказывал истории о своих путешествиях в далекую Карелию, о белых кудрявых бурунах на суровой Ладоге, о высоких шхерах, напоминающих огромных чудовищ, притаившихся в воде; а Нина жевала бутерброд и представляла, как папа мчит на лодке по волнам, его глаза горят, а руки крепко сжимают кантеле, волшебный инструмент, способный усыпить водяных монстров. И вот он пересек озеро, преодолел скалы и сошел на берег маленького необитаемого острова посреди большой воды. Сильный и всемогущий, как герой народных сказок.

В последний раз, когда они обедали на «Треугольнике», папа набрал целую корзину белых грибов, и пока хлеб жарился над угольками, он довольно поглядывал то на дочь, то на лукошко.

– Смотри, дочка, – сказал он тогда, кивая на корзину, – всю зиму будем есть. Без тебя ничего бы не собрал, разве что поганок принес. Ты – мой талисман!

Через неделю его не стало. Это было двадцать пять лет назад.

Нина посветила фонариком на то место, где когда-то было кострище, но все заросло бурьяном. Нет больше «Треугольника». Живы только воспоминания.

Она села на велосипед и поехала в сторону дачи. Снова зашуршал под колесами грунт, запели сверчки, над головой зашелестели и зашептали деревья: «Ты – мой талисман».

Близилась полночь, но дачный поселок не спал. В домах горел свет, во двориках играла музыка. Обычно участки к этому часу погружались в тишину, соседи желали друг другу доброй ночи, закрывали теплицы и шлепали уличными тапочками в теплый дом. Но в тот вечер было шумно. Люди пели и гуляли. Уже с самого утра накрывали на стол, жарили шашлыки и пили вино: дачники прощались с летом. Это был пятничный вечер одного из последних дней августа.

Когда Нина подъехала к воротам своего дома, на нее выскочила обеспокоенная мама, с подбитыми кудряшками с одной стороны и всклокоченными с другой. Она теребила в руках фонарик, пытаясь его включить.

– Мам, ты чего не спишь? – спросила Нина, слезая с велосипеда. Она не ожидала увидеть маму в столь поздний час, да еще и на улице.

– Нинок, наконец-то, – сказала женщина. Она продолжила стучать фонариком о ладонь, на тот случай, если батарейки вдруг передумают и оживут.

– Свет пропал во всем доме! Опять пробки выбило.

Нина вздохнула.

– Мам, ты, наверно, включила чайник одновременно со стиральной машиной. Помнишь, я просила не делать так? Дом же старый.

– Ну включила чайник, – призналась мама и посмотрела на Нину озорными глазами. Этот взгляд молодил маму на десяток лет, отчего она стала похожа на лесную разбойницу. С растрепанными волосами и цыганским платком на талии.

Фонарик, наконец, включился. Мама направила свет на Нину, потом на велосипед и спросила:

– А ты где была?

– Каталась по лесу, – отмахнулась Нина. Ей не хотелось тревожить маму воспоминаниями, потому она поспешила перевести тему.

– Пошли в дом, на улице холодно! Я сейчас на чердак заберусь проверю счетчик.

Мама потерла поясницу, обернутую платком, и пошлепала за дочкой в дом.

На чердаке пахло сыростью. Нина посветила фонариком и осторожно пробралась к счетчику на стене. Автоматический выключатель, понятное дело, был отщелкнут. Достаточно было движения одного пальца, чтобы в мгновение вернуть к жизни свет во всем доме, электрический чайник, стиральную машину, телевизор, наружное освещение, пару зарядных устройств, холодильник и электронагреватель в каждой комнате – словом, все, на что советская проводка явно не была рассчитана.

Когда-то на чердаке отец обустроил детскую игровую комнату с кукольным городком и большой железной дорогой. Но когда Нина и ее двоюродные сестренки подросли, игровую завалили и стали использовать, как сарай. Сюда почти не поднимались, разве что кто-то раз в две-три недели заглядывал, чтобы – как говорит мама – вернуть свет.

Вдоль стен стояла старая мебель. Трехногие стулья, как цирковые акробаты, взгромоздились друг на друга и повисли в воздухе. Рядом примостилось прикрытое ветошью зеркало в богатой раме. У другой стены стояла швейная машинка Zinger с деревянным основанием и красивой кованой педалью. Дальше шли коробки с советским сервизом, и бог еще знает с чем. В самом дальнем углу лежали стопки книг, заботливо перевязанные бечевкой.

Нина села на корточки и принялась осматривать корешки книг. Большую часть коллекции составляла русская классическая литература. По слухам, бабушке, работающей в перестройку на полиграфическом комбинате, выдавали часть зарплаты книгами. Вроде несправедливо, но и жаловаться не станешь, ведь, как считалось тогда в самой читающей стране мира, книга – лучший подарок.

Среди советского самиздата и постперестроечных детективов стояли сборники фантастики. Нина выбрала себе роман братьев Стругацких на вечер и уже собралась спускаться, как вдруг среди старых школьных учебников она заметила любопытную книгу. Ее привлекла кирпично-красная обложка с голубыми разводами и желтыми узорами.

«Калевала», год издания 1933, финский народный эпос.

Книга выглядела настолько ветхой, что казалось, рассыплется прямо в руках. Верхний слой краски потускнел, треснул и разошелся тонкой паутинкой по всей поверхности. Уголки смялись и обнажили под цветной оклейкой бахрому картона. Хотя даже в таком побитом состоянии угадывалось, что когда-то «Калевала» была нарядным подарочным изданием.

Нина осторожно раскрыла книгу – корешок хрустнул, как французский багет, а в нос ударил горький землистый запах страниц. От старости и ненадлежащего хранения бумага пожелтела и пошла волнами, буквы потеряли прежний контраст и как будто немного расфокусировались.

Никогда прежде она не видела эту книгу, хотя много о ней слышала. В памяти ожили картинки о том, как она, будучи ребенком, пыталась выговорить имя главного героя, о котором знала из папиных рассказов. Отец смеялся и раз за разом повторял по слогам.

«Вяй-ня-мёй-нен», – прошептала Нина вслед за голосом отца в своих воспоминаниях.

Все-таки случайности не случайны. Последние несколько дней Нина много думала об отце, о его странной судьбе и внезапном уходе. И вот теперь она нашла на чердаке его книгу. То, что книга принадлежала ему, не было никаких сомнений. Именно оттуда он доставал, как из расписного сундука, свои сказочные истории о подвигах жителей Калевы.

Было в этой книге еще кое-что любопытное. На форзаце между переплетом и книжным блоком проходил жесткий стык, как будто книга была собрана вручную. Возможно, ее ремонтировали. Все-таки изданию много лет, да и судя по изношенности, книгой часто пользовались.

Нина поднесла поближе фонарик, чтобы рассмотреть шов, и увидела выцветшую надпись карандашом, которую не заметила сразу. Раньше именно так люди подписывали книги в подарок: кому, от кого, по какому поводу и обязательно теплые слова «на добрую память», «с наилучшими пожеланиями». Но это не было поздравлением.

На ванильного цвета бумаге мелкими прописными буквами кто-то написал:

«Нина, найди Сердце севера. Остров Ильматар»

А на строке ниже – цифры 310 – 336.

Нина всматривалась в каждое слово, не веря своим глазам. Зачем отец (а то, что именно он автор послания она не сомневалась) оставил эту записку внутри книги? Что он хотел этим сказать?

Первая мысль была о том, что отец в конце жизни утратил связь с реальностью. Он часто пропадал из дома, а мама объясняла его отсутствие двумя фразами «уехал» и «запил». Возможно, эта надпись – послание из хмельного забытья, а, может, последняя воля любящего отца.

Нина сунула подмышку «Калевалу» и спустилась вниз, чтобы расспросить маму. Но мама уже спала. В ее комнате горел ночник, и тихо бубнил телевизор. С тех пор как Нина переехала в Москву, она научилась засыпать под звуки ночных передач. Возможно, эта дурная привычка избавила ее от вязких мыслей об одиночестве.

Нина заварила чай с листочками мелиссы и устроилась на диване под пледом. Через открытое окно на нее смотрело звездное небо. Тысячи маленьких огоньков мигали и блестели, обещая новую встречу через год. Но в следующем августе Нина уже не увидит эти звезды, как и саму дачу.

И виной тому найденная на чердаке папина книга.