Дизайнер обложки Ксения Никитина

© Наталья Владимировна Игнатова, 2019

© Ксения Никитина, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-5922-4 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-5925-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наталья Игнатова – Ничего неизменного

Юношеский максимализм: чтобы спасти мир, нужен массовый отстрел мудаков.

Взрослый конформизм: мир спасет не отстрел мудаков, а любовь.

Старческая мудрость: мир не спасти, а отстреливать мудаков нужно с любовью.

Эжен д’Альби

Нужно любить процесс избавления мира от мудаков.

Хасан Намик-Карасар

Глава 1

Я стреляю – и нет справедливости

Справедливее пули моей.

Михаил Светлов

Семеро. Со штурмовыми винтовками. В бронекомплектах. В касках с забралами. На касках и под стволами винтовок мощные фонари. На груди и на спине – изображения креста. От вида этих крестов даже Хасану стало бы не по себе, если б спать не хотелось так сильно.

Один остался в машине. Один – на крыльце. Пятеро сноровисто взломали дверь. Проскользнули в дом, озираясь по сторонам. Внимательные. Собранные. Настороженные.

– Серьезные ребята, – шепнул Заноза, улыбаясь от уха до уха.

Вот кто спать совсем не хотел. Следил за изображением в планшете, предвкушающе мурлыкал на своем британском английском что-то про «трэш, кровь и фраги», и изредка бросал веселый взгляд на Хасана. Глаза его были густо подведены черным.

Засранец!

Один из семерых – священник. В боевых группах венаторов¹ всегда есть капеллан. По виду его не отличить – он вооружен так же как остальные, и стрелять будет так же как остальные. Заноза венаторов еще и за это не любит. За то, что священники у них не считают убийство грехом. Или не считают убийством уничтожение вампиров и духов.

Капеллан может быть верующим, а может только считать себя верующим, и в первом случае его молитва поможет остальным обнаружить затаившихся наверху вампиров, а во втором – не поможет ничем и никому.

В этот дом, на охоту за молодым – и дурканутым – вампиром по-настоящему верующего не отправили бы, но всегда есть вероятность, что что-нибудь пойдет не так.

Надо ждать. Пятеро живых – добыча легкая. Со всеми их крестами, со всем их оружием и молитвами, им все равно не выстоять в бою. Но они могут успеть выстрелить. А выстрелы спугнут тех, кто остался снаружи. Поэтому надо ждать. Пусть капеллан молится. Даже если Аллах покажет ему, что вампиры на втором этаже, а не в подвале, все впятером венаторы сюда не вломятся. Места не хватит. А если Аллах останется глух к молитве İmansız², то они быстро осмотрят первый этаж, оставят еще двоих в холле у лестницы и отправятся в подвал. В явно жилой подвал явно нежилого дома.

Там ловушка и захлопнется.

Заноза пренебрежительно фыркнул, когда один из пятерых склонил голову, пока остальные все так же внимательно озирались по сторонам. Значит, несмотря на свою чувствительность к молитвам и священным символам, он ничего не ощутил.

Негодный священник. Негодная боевая группа. Стоило ради них создавать себе столько неудобств?

До чего же спать хочется! Люди хотя бы зевают, чтоб проснуться, а вампирам что делать?

Двое в холле. Трое заглянули в гостиную. Убедились, что слой пыли в ней копился годами, и годами же оставался нетронутым. Так же быстро и небрежно осмотрели кухню. И даже ванной комнате первого этажа уделили столь мало внимания, что Заноза разочаровано лязгнул зубами.

– Ну, как так? Они будто не знают, что мы спим в ванных!

– Мы спим в спальнях, – проворчал Хасан. – В нормальных, чистых, удобных спальнях. Без окон. На нормальных, чистых, удобных постелях. Под охраной Слуг.

– Нормальных, чистых, удобных Слуг, – подтвердил Заноза с готовностью.

Получил подзатыльник, просиял улыбкой и ткнул пальцем в изображение на планшете.

Трое венаторов открыли дверь в подвал и спускались туда по одному, осторожно ступая по узкой лестнице.

Заноза надел черные очки – ему луч фонарика по глазам все равно, что чесночная вытяжка прямо в нос. Зато в темноте видит. Хотя в городе-то куда удобнее было бы видеть на свету и слепнуть в темноте.

Раннее утро. Все вампиры в это время спят, все охотники на вампиров об этом знают. Семеро венаторов должны были приехать на рассвете, когда в мертвый сон сваливался даже неугомонный сумасшедший бритт, но… обстоятельства помешали. Объективные обстоятельства. Машину остановили для проверки документов, долго выясняли подлинность лицензий на оружие, и в результате добраться сюда, на юг, венаторы смогли только когда солнце уже встало.

– Идем, – Хасан первым пошел к лестнице.

Пистолеты с глушителями. Четыре выстрела из четырех стволов – по две пули в голову. Двоих, стоявших внизу – капеллана и бойца – отбросило от лестницы. Толстая дверь, толстый ковер и толстенный слой пыли поглотили шум падения.

Хасан с Занозой уже много лет не договаривались о том, где чья цель. И никогда не было такого, чтоб они стреляли в одного и того же противника, выбирали одну и ту же жертву. Сработались, что ли? Если да, то практически сразу, с первого боя.

Заноза спрыгнул в холл. Хасан прыгать не стал, спустился по лестнице. Теперь уже можно было следить – понатоптано так, что и не разберешь, вампиры тут бегали и убивали охотников, или охотники метались и убивали вампиров. Войти в дом и подняться на второй этаж, не потревожив пыли, вот это была задачка. А сейчас – делай, что хочешь.

Заноза и делал. Двумя взмахами сабли отсек у трупов головы. У дверей подвала бросил саблю в ножны, снова взялся за пистолеты и оглянулся на Хасана.

Тот убедился, что снаружи спокойно – один из живых молча стоял на крыльце, его сердце билось быстро, но ровно; второй сидел в машине, его Хасан не слышал, но не слышал и рокота двигателя. Никакой тревоги. Никто не вызывает помощь, не пытается сбежать и не собирается врываться в дом. Очень хорошо. Можно идти дальше.

Ритуал обезглавливания венаторов был ему непонятен, но ему большинство ритуалов Занозы было непонятно.

В подвале, в темноте, метались лучи фонариков. Три человеческих силуэта представляли собой прекрасные мишени. И им хватило трех пуль. Каски – дело, конечно, хорошее. Но не панацея.

Заноза, страшно довольный, на пятках съехал по ступенькам. И остановился над трупами, положив руку на рукоять сабли.

– Хм…

– Вот-вот, – буркнул Хасан.

Залить кровью холл в нежилой и грязной части дома – это одно. А пачкать уютный подвал – совсем другое. Здесь прислуги нет, прибираться некому.

– Ну, ладно, – Заноза взлетел вверх по лестнице, пронесся через кухню в холл, на ходу выдернув из шкафа пыльный бурнус. Замотался с головой, пинком распахнул входную дверь. Выстрелил с двух рук и, раньше, чем солнце успело добраться до него сквозь броню плаща, бурнуса, перчаток, плотной джинсы и испачканных кровью ботинок – втащил в дом еще один труп. Второй, с простреленной головой, остался в автомобиле. Добраться до него под палящим солнцем было задачей непосильной. Эту часть работы предстояло сделать Слугам.

– Блэкинг ворчать будет, – Заноза недовольно засопел. – Надо было Арни брать.

Брызги мозгов на крыльце его не смущали. Они бы тут никого не смутили. Такой район… А сюда, к этому дому, еще и не суется никто. Заноза специально для венаторов стер затерянные среди хаоса граффити иероглифы, отпугивающие от его норы и живых, и мертвых. Надо полагать, уже сегодня ночью он их восстановит.

Каллиграф… Его бы таланты да на дело.

– Сходим на выставку? – из-под бурнуса на Хасана выжидательно уставились яркие синие глаза. – В галерее Конклин через неделю открытие. Художник Август Хольгер, голландец…

– Спать! Домой и спать! Мы – вампиры, не забыл?

– Мы приглашены, – Заноза стянул бурнус, брезгливо переступил ногами по липкому от крови полу.

Да уж кто бы сомневался? Этого чудо-мальчика все время куда-нибудь приглашают. На выставки, на дебюты, на бенефисы, на открытия сезонов, и на закрытия, разумеется, тоже, а еще на юбилеи и благотворительные вечера. Активная общественная жизнь. Не все вампиры прячутся от людей, как от солнца, некоторые без людей вообще не могут.

Но все потом. Все после заката. А сейчас – спать!

Блэкинг загнал фургон в гараж через две минуты после звонка. Хасан забрался в салон, в благословенную темноту, упал на диван и, наконец-то, отключился. От трупов Заноза и сам прекрасно избавится – на минус втором этаже, не предусмотренном никакими архитектурными планами, стояла хорошая печь для крупного мусора.

Эту нору мальчику придется оставить надолго, если только у него нет иероглифов, которые заставят венаторов забыть о ее существовании. Ну, и тем лучше. Дома надо дневать, а не по барсучьим лежкам прятаться.

А начиналось все… Нет, точно не невинно, невинно у Занозы вообще ничего не начинается. Но хотя бы безобидно. Полиция чуть более нервно стала относиться к молодежи, чуть более внимательно присматриваться к большим компаниям, чуть больше появилось поводов забирать в участки тех, кто был или казался буяном. В отношении банд, и черных, и белых, и латиносов, политика тоже стала жестче. И тоже – совсем чуть-чуть. Да, и чуть больше стало пропадать бесхозного вампирского молодняка. Но кто их считает? Бродяги, одиночки и те, кто сбивался в стаи, они никому были не нужны, многим мешали, и чем их становилось меньше, тем всем остальным становилось лучше.

Заноза их считал. Пристраивал к делу, вместо того, чтобы пристрелить или, проявив милосердие – послать подальше. Сколько их, жалких и никчемных, на него работало, точно не знал даже Хасан. Вроде бы, пятнадцать. Но Заноза рассказывал не обо всех, только о самых интересных.

Стая из пятнадцати ни на что не годных вампиров. То ли это христианское воспитание так повернулось в сложно устроенной голове английского мальчика, то ли христианская мораль вступила в реакцию с английской равнодушной жестокостью. Фактом было то, что Заноза знал о проблемах молодняка, знал о том, что их убивают, и о том, что убивать их стали чаще и больше тоже, разумеется, узнал.

Он по этому поводу ничуть не беспокоился. Не из-за того, что ему было наплевать на молодняк так же, как остальным, а из-за того, что Заноза и так ненавидел венаторов уже несколько десятилетий. Ненависть эта была ровной, как пламя над газовой горелкой, и сильнее, чем есть, не стала бы, даже уничтожь венаторы всех вампиров Западного побережья. Или вообще всех вампиров.

Чуть больше, чем венаторов Заноза ненавидел нацистов и нацизм. А чуть меньше – тех вампиров, которые бросали своих най, молодых и необученных. Оставляли на смерть. От голода ли, или от тех же венаторов, или от рук других вампиров, которым молодняк мешал, раздражал, просто подворачивался на пути, когда хотелось похвалиться боевым дайном.

Словом, начиналось все безобидно. Венаторы, выдавая себя за копов и вместе с копами, шерстили молодежь в поисках молодых упырей. Молодые упыри погибали. Время шло. Рано или поздно активность венаторов должна была снизиться, вампирского молодняка стало бы меньше, а родители живых детей обрели бы радость почаще видеть отпрысков дома перед телевизором, а не по ту сторону экрана в криминальных сводках. Но в позапрошлую ночь, в законный выходной, болтаясь на своем аэродроме, в компании таких же юных раздолбаев, Заноза обратил внимание на то, что кто-то обратил внимание на него.

Вот уж событие! Занозе, скорее, стоило бы интересоваться теми, кто его не замечает. Да только кто мог его не заметить? Разве что слепой. И то лишь до момента, пока мелкий засранец не заговорит, и не привлечет к себе внимание голосом. Но вот, поди ж ты, на заполненном людьми и машинами, переоборудованном под гоночный трек аэродроме, мальчик выцепил в толпе новые лица, да еще и почуял, что новички отнеслись к нему не так, как он привык. С неприязнью они к нему отнеслись. А Заноза терпеть этого не может. Считает, что те, кому он ничего плохого не сделал, не должны к нему плохо относиться.

Как он выяснил, что незнакомцы – венаторы, оставалось на его совести. Скорее всего, просто поговорил с ними, зачаровал дайнами, разузнал, что хотел. Подробностей Хасан не знал, Заноза их утаил, чтоб не получить в лоб за глупость и ненужный риск. Решил, что хватит с него и подзатыльника за то, что с аэродрома, уже под утро, он увел венаторов за собой в свою нору на Юге. Заманил. Убедил в том, что это самое что ни на есть настоящее убежище, самого что ни на есть настоящего глупого и юного упыря. В том, что он – самый, что ни на есть настоящий глупый и юный упырь ему и убеждать никого не пришлось. Венаторы без специальных тестов возраст крови определять не умеют, а посмотреть на Занозу без тестов, так упырей моложе и глупее на планете просто нет.

Хасан никого не ненавидел, ни венаторов, ни нацистов, ни вампиров, бросающих своих най, но siktirici³, которые дают афат семнадцатилетним, он убивал бы. Без ненависти. Исключительно по необходимости. Таких убивать – нужно. Чтоб мальчики, вроде Занозы, могли вырасти и повзрослеть. И сами решали, какое посмертие выбрать.

А с того момента, как Заноза вывел охотников на свое убежище, события начали развиваться стремительно и… утомительно. В доме нужно было устроить засаду. Засаду нужно было устраивать днем. И благо хоть, мальчик точно знал, когда венаторы явятся по его душу, потому что сам сказал им, когда они должны явиться, а то пришлось бы торчать в той норе несколько дней. Да и создать обстоятельства, помешавшие венаторам приехать на рассвете, было бы значительно труднее.

Хасан уже не раз давал себе слово не ввязываться в авантюры Занозы. Кто наскреб неприятности, тот из них и выпутывается – разве это плохое правило? И ведь Заноза выпутался бы. Справился бы сам. Что ему пятеро охотников? Что ему хоть впятеро больше, чем пятеро? Он бы всех их, сколько есть, убил, если б вампиру найти венатора не было труднее, чем венатору вампира. Но всегда события складывались с печальной неизменностью: Заноза просил помочь, Хасан говорил, что не собирается заниматься ерундой, Заноза говорил: «ну, пожалуйста!». И Хасан, бурча: «ненавижу, когда ты так делаешь», брал пистолеты, брал саблю, надевал бронежилет, и ввязывался в драку, из которой запросто можно было не выбраться одним куском.

Не в этот раз, конечно. В этот раз единственная опасность, которая им грозила – это каким-то образом попасть под солнечные лучи. И именно поэтому Хасан твердо решил, что с венаторами связываться не будет. И Занозе не позволит. В ответ на жалобное «ну, пожалуйста», прямо спросил:

– Если я скажу «нет, никакой засады, никаких убийств», ты выкинешь эту дурь из башки?

Заноза так на него взглянул, что без слов стало ясно: он очень хотел бы выкинуть дурь из башки, очень хотел бы послушаться Хасана, и вообще, очень хотел бы быть хорошим. Последнее читалось во взгляде особенно отчетливо. Настолько явно, как будто Заноза уже стал хорошим-хорошим, лучше и пожелать нельзя.

Хасан ему чуть не поверил.

– Не могу, – сказал Заноза грустно. – Это дело принципа.

И в результате они двое ясным солнечным днем, оказались на втором этаже пустого дома. Убили семерых венаторов. Заставили Блэкинга тащить в дом труп в полной боевой выкладке. А Хасану пришлось просыпаться второй раз, чтобы дойти из машины до спальни в Февральской Луне.

Принципы? Да в гробу он видал такие принципы!

Это Заноза считает, что венаторы – те же нацисты. Убивают вампиров и нечисть только потому, что те – вампиры и нечисть. Так же, как нацисты убивали евреев и славян только потому, что те – евреи и славяне. На все аргументы, мол, вампиры и нечисть убивают людей, Заноза топорщил иголки и заявлял, что люди тоже убивают людей, но их вину принято сначала доказывать, а уж потом выносить приговор. И если на вампиров это правило не распространяется, значит, венаторы убивают их просто потому, что они – такие, какие есть. Точно так же, как, по его мнению, убивали людей нацисты.

Убийство нацистов для него, кстати, тоже дело принципиальное. Он каждый год одиннадцатого ноября приканчивает одного. Следит за группировками, выявляет настоящих, а не формальных идеологов, убивает в День Перемирия и начинает новую слежку, чтоб на будущий год совершить новое жертвоприношение принципам. Бессмысленное занятие. Реальные идеологи, в отличие от формальных, никакие не нацисты. И они не переведутся. А молодежи, увлекающейся нацистскими идеями, становится все больше. И она не переведется тоже.

Хасан понимал Занозу. Отчасти. Тот видел изнанку войны и поверил, что однажды победив фашизм, люди не позволят ему вернуться. А сейчас мир песком сыпался у него сквозь пальцы. Мальчик пытался сделать хоть что-нибудь. Не потому, что рассчитывал на результат, и не потому, что не мог бездействовать, а потому, что в его белобрысой голове царил хаос, и только хаосом объяснялись поступки, которые он называл принципиальными.

Они не были по-настоящему бессмысленны. Но смысл в них был лишь для Занозы. Ни для кого больше.

Когда вечером, после заката, Хасан вышел в северную гостиную, Заноза уже был там. Устроился на диване с ноутбуком, скрестив ноги «по-турецки» – никто из турков, которых знал Хасан, включая его самого, никогда так не сидел – сложившись пополам, упираясь локтями в подушку под ногами, и уткнув подбородок в сцепленные в замок пальцы. Поза, от которой у любого, кто ее видел, живого или мертвого, начинали ныть все кости. А этому ничего. Удобно.

Сидя так, Заноза казался состоящим из сплошных углов. Колени, лопатки, локти, еще какие-то кости. И вихрастая белая башка, в которой непонятно что происходит.

– Привет, – он поднял взгляд, – пойдем на выставку?

Вместо ответа Хасан наклонился и щелкнул его по утыканному серьгами уху.

– Сниму, – пообещал Заноза.

Хасан приподнял бровь.

– Нет, – Заноза уперся, – три оставлю.

Хасан отвернулся.

– Ладно, – донеслось с дивана, – одну. Одну можно?

Одну было можно.

– Что за выставка? Что за голландец?