Глава 1.

– Так, милые дамы! Завтра едем на переборку картофеля в подшефный колхоз, – входя в цех по пошиву легкой одежды, громко провозгласил директор местной швейной фабрики Энска Ляпунов Игорь Васильевич. – Не едут только больные и беременные. Таковые имеются в нашем коллективе? – он обвел смешливым взглядом всех работниц, особо задержав его на молоденькой швее Татьяне Пилипчук. Не смотря на свой предпенсионный возраст и наличие довольно большой семьи, Игорь Васильевич не лишал себя возможности поухаживать за красивыми девушками.

– А что это вы так на меня смотрите? Я похожа на больную? – весело спросила девушка, показывая милые ямочки на пухлых румяных щеках.

– Он боится, что ты беременная! – под общий хохот заявила заведующая цехом Марина Суетина, крупная черноволосая женщина с большими мужскими руками.

– Тьфу на вас! – смеясь вместе со всеми, шутливо сплюнул Ляпунов. – Язычки у вас, дамы, что бритвы! Имейте в виду, что это распоряжение Райкома. На базе заканчивается картофель, а овощехранилище в колхозе завалено им. Так что, к восьми, без опоздания! – с напускной строгостью добавил он.

– Мы, что же, одни будем заниматься переборкой? – подала голос одна из швей.

– Не волнуйтесь, мужчины с автобазы будут помогать нам, засыпать в мешки и грузить, – жестом успокоил директор женщин и подмигнул, в очередной раз посмотрев на Татьяну.

– Ну, девки, держись! – подхватила общее веселье ещё одна женщина, – если у нас на сегодняшний день нет беременных, то, товарищ директор, в понедельник будут! – под очередной взрыв смеха добавила она.

Ляпунов замахал руками и выбежал из цеха.

Суббота выдалась дождливой и холодной. На дворе стоял октябрь. Приближающаяся зима давала знать о себе сырыми тяжелыми туманами по утрам, серебристым инеем на пожухлой траве и, пролетающими изредка, снежинками, вплетенными в тонкие косы затяжных моросящих дождей.

Автобусы с шефами из города следовали по грунтовой дороге, пролегающей то по лесополосе, то по открытому полю. Ехали весело, с песнями, хохотали, когда машины подкидывало на ухабах. Даже предстоящая нелегкая работа и плохая погода не снижали веселого настроения. Не так часто доводилось многим вырваться хоть на день из привычного, в чем-то опостылевшего быта. Молодежь же рассчитывала на новые знакомства.

Работа в овощехранилище шла споро. За шутками, анекдотами не заметили, как подошел обед. На мешках с картошкой раскинули импровизированный стол с нехитрой снедью. Две женщины-колхозницы принесли огромную корзину с деревенской едой. Яйца, сало, домашний хлеб – всё было свежим, вкусно пахнущим. Сладковатое молоко привезли в большом бидоне прямо с фермы, черпали специальным узким ковшом и разливали в кружки. Молодежь, перезнакомившись, сгрудилась шумной компанией, разговаривали громко, смеялись. Люди постарше вели неспешные разговоры о своих делах, о семье, ценах на продукты, дружно хвалили деревенские подношения. После такого обеда все с утроенной энергией взялись за работу.

В шесть часов, когда уже были отправлены полные грузовики с картофелем на овощебазу в город, все разошлись по своим машинам. Игорь Васильевич внимательно оглядел салон автобуса, в котором сидели работницы фабрики:

– Ну, что милые дамы? Все в сборе? Едем домой?

– Нет ещё Риммы Богдановой! – крикнула с заднего сиденья Дуся Морошкина, её напарница.

– И где же она? В домик за углом побежала? – нетерпеливо спросил Ляпунов. – Крикните, чтобы поторопилась. Ехать пора! И, давайте, быстрей! – добавил вслед, проскочившей мимо него, Дусе.

Женщины в автобусе уже начали выражать недовольство отсутствием подруг. Прошло минут десять, когда вернулась, совершенно промокшая под осенним моросящим дождем, Морошкина и, стуча от холода зубами, сказала:

– Я её нигде не нашла.

– Что значит «не нашла»? – вытаращил на нее и без того круглые глаза Ляпунов. – Она, что, иголка, затерявшаяся в стоге сена? Ты когда её видела в последний раз? А? – видно было, что директор буквально начинал закипать: время шло, суббота заканчивалась, всем не терпелось попасть поскорее домой, тем более, что после такого утомительного дня наваливалась усталость – хотелось отдохнуть. – Вы ведь на переборке сидели рядом? Когда и куда она пошла?

– Да откуда же мне знать? – уже, сама раздражаясь, огрызнулась Дуся. – Я ей не нянька. После обеда она ушла от меня. Слова не сказала. Я думала, что просто перешла на другое место. Может быть, поближе к кому другому. Мужиков-то вон сколько было!

– Ну, Дуська, ты даешь! – осадила её Марина Суетина. – А ещё подруга называешься! Уж чего не скажешь про Римму, так это то, что может на кого-то заглядываться.

– А ты, что, хорошо её знаешь? – вступила было в перепалку с ней Морошкина, но директор прикрикнул на обоих и сказал:

– Разборки все потом! Искать надо! Кто-нибудь из вас знает, нет ли здесь у неё знакомых, родни какой дальней, в конце концов? – в голосе Ляпунова уже сквозила тревога: несмотря на то, что Богданова работала не так давно на их предприятии, отличалась она строгостью и дисциплинированностью. Во всех вопросах была принципиальна и бескомпромиссна, за что была выбрана в женсовет.

– А может быть она случайно села в автобус с мужчинами? Там ведь были и две работницы автобазы. Вдруг это её знакомые? – робко предположила Тамара Халитова, симпатичная татарочка с монгольскими глазами.

И, невзирая почти на абсурдность такого предположения, все, тем не менее, подхватили эту мысль. Уж очень не хотелось выходить в дождь и слякоть из теплого автобуса. Шофер тоже проявил нетерпение и поддержал женщин. Ляпунов, немного поколебавшись, на всякий случай спросил у Морошкиной:

– А в хранилище ты сейчас заглянула?

– Да я его обошла вдоль и поперёк! Спрятаться там негде, сами всё видели. Вокруг на улице тоже никого и ничего. Пустое поле и два закрытых на замки сарая. Я даже их подергала! – нервно ответила женщина. Она сама начинала злиться на Римму, хотя с трудом представляла, как та, ничего не сказав, могла вот так просто уйти.

– Ну вот, я же говорю, что с автобазовскими уехала. Поспешила и никого не предупредила, – повеселевшим голосом сказала Халитова.

В конце концов, сообща, решили ехать домой.

Поздно вечером, когда Игорь Васильевич, разомлевший от горячей ванны и нескольких рюмок коньяка, сидел у новенького телевизора «Север», чем в то время мало кто мог похвастать, и смотрел музыкальную передачу, в дверь его квартиры позвонили.

– Кто там, Лариса? – крикнул он жене, услыхав, что та пошла открывать.

– Выйди, это к тебе! – голос её был озабоченным, и Ляпунов вдруг почувствовал, как у него гулко забилось сердце.

Беспокойство его оказалось не напрасным: в дверном проеме ярко освещенного коридора он увидел фигуру мужчины на протезе – это был муж Риммы, Александр Богданов. Уже на ватных ногах Ляпунов подошел к двери и, стараясь не выдать своего волнения, напряженно улыбнувшись, поздоровался и спросил:

– Чем обязан столь позднему визиту? – почувствовав, как фальшиво прозвучал его вопрос, не менее фальшиво закашлялся.

– Игорь Васильевич, вы извините меня, – не заметив смятения в голосе Ляпунова, пробормотал смущенно Богданов. – Я не знаю, где моя жена. Она до сей поры не вернулась домой. Может быть, вы знаете, куда она пошла, приехав из колхоза? – он помял старенькую кепку в руках. – Я ходил к её подруге, Дусе Морошкиной, но та ушла с мужем на вечерний сеанс в кино. Других я, к сожалению, не знаю, поэтому, вот, к вам решил придти. Извините, – волнуясь, мужчина переступал с ноги на ногу, вернее, на протез, и тот стучал гулко по дощатому полу подъезда. В такт ему билось и сердце самого Ляпунова – у него вдруг поплыло все перед глазами, он едва успел схватиться за косяк.

– Что с вами? – озабоченно кинулся к нему Богданов.

– Нет-нет, всё в порядке, – хозяин постарался улыбнуться, но вышло это криво, – вы пройдите в квартиру, – хриплость в его голосе внезапно передала обеспокоенность Александру – он поспешно вошел и, захлопнув дверь, заикаясь, тихо спросил:

– Что с Риммой? Она в больнице? Почему мне ничего не сказали?

– Нет-нет, просто я не знаю, где она! – Ляпунов нервно потер подбородок. – Понимаете, обратно она с нами не ехала…, вернее…, может быть, ехала…, но не с нами… – совсем запутавшись, он вдруг визгливо закричал: – Я не знаю, где она! Не знаю! Поверьте, не знаю!

На крик выбежала из комнаты Лариса. Увидев красного от возбуждения мужа, она накинулась на Богданова:

– Что вы ему сказали? Уходите немедленно! Вы видите, что ему плохо?! – она принялась выталкивать мужчину, который в тот момент не мог произнести ни слова, но Игорь Васильевич грубовато крикнул на жену, чтобы она ушла, а сам стал лихорадочно одеваться:

– Нам с вами надо немедленно идти в милицию. Я, в самом деле, не знаю, где ваша жена. Я виноват… Мне надо было самому сразу же придти к вам, а я смалодушничал, надеясь, что она уехала с другим автобусом. Как я мог?.. Тряпка! Слюнтяй! Домой поскорее захотелось! – выкрикивая все это, Ляпунов едва смог одеться: то ноги в брючины не попадали, то руки запутывались в рукавах.

Всё это время Богданов не произнес ни слова, только синюшная бледность постепенно заливала его, вмиг постаревшее, лицо.

Глава 2.

В дежурной части милиции царила тишина. Сержант, несший службу, спокойно читал газету, прихлёбывая чай. На его лице лежала печать спокойного благодушия. Вечер не предвещал неожиданностей, если только пара-тройка драчунов или домашний буян не попадут сюда на ночевку.

Время близилось к двенадцати, когда уличная дверь резко распахнулась, и двое встревоженных мужчин стремительно вошли в дежурку. Одного из них сержант хорошо знал – это был директор швейной фабрики, второго он видел однажды в часовой мастерской, но знаком с ним не был.

Едва поздоровавшись, они сбивчиво, в один голос, стали говорить. Сержант, как мог, их успокоил и попросил Ляпунова спокойно рассказать о том, что их привело сюда в такой поздний час. Когда тот закончил, дежурный на какое-то время задумался, потом обратился к Богданову:

– Вы точно можете сказать, что ваша жена не могла куда-нибудь уйти, не предупредив вас?

Тот отрицательно замотал головой:

– Такое даже допустить нельзя, поверьте!

– Я могу его в этом поддержать! – видя, что сержант смотрит с сомнением, поддержал Богданова Ляпунов. – Это лучшая моя работница!

– Ну, работница она, может быть, и лучшая, но какой человек в быту, в семье, вы ведь не можете знать до конца, – сержант намеренно тянул время, и Игорь Васильевич, почувствовав это, взорвался:

– Так, звони немедленно, кому следует! Мы можем потерять драгоценное время! – при этом он стукнул кулаком по перегородке.

– Ну, время-то, скажем, потеряли вы, когда спокойно уехали из колхоза, – сержант понял, что спокойной ночи уже не будет, и решил хоть как-то отыграться на виновных. – И не буяньте, пожалуйста! – он взял телефонную трубку, покрутил диск и, прикрыв ладонью микрофон, добавил: – Если ваша женщина найдется, я оформлю вам ложный вызов. Заплатите штраф!

– Буду очень рад! – Ляпунов кивнул в сторону Богданова: – Да и он, думаю, тоже! Звони, звони, не отвлекайся!

В этот момент на другом конце ответили. Сержант, извинившись, попытался, как можно внятнее, объяснить Калошину, – именно ему он и звонил, – о происшествии. Положив трубку, кивнул на скамью у стены:

– Посидите пока там, скоро придет товарищ майор, он с вами и разберётся, – проводив взглядом мужчин, которые устало разместились на жестких сиденьях, сержант вернулся к прерванному занятию. Но, взглянув мельком на Богданова и вдруг почувствовав неловкость, отложил в сторону газету и спросил, не желают ли они чаю. Ляпунов с радостью согласился, так как после выпитого коньяка чувствовал жажду. Богданов же отказался, лишь молча помотав головой.

Калошин приехал быстро. Он не любил, чтобы его долго ждали, всегда понимал, что людям бывает очень трудно в некоторых ситуациях провести в неведении и бездействии даже лишние пять минут. Взглянув на Богданова, майор лишний раз в этом убедился. Вид у мужчины был просто ужасающий. Обратив внимание на протез, почему-то сразу подумал, что это увечье с войны, а заметив под распахнутым плащом орденские планки, сразу же протянул ему руку для пожатия. Представившись, предложил обоим мужчинам пройти в кабинет. Там Калошин очень внимательно их выслушал. Потом, немного поразмыслив, сказал:

– Да, к сожалению, сейчас уже слишком поздно, – майор взглянул на часы, – мы не можем начать поиски прямо сейчас. Даже если я подниму опергруппу, участковых, постовых, вы же понимаете, будить людей мы не в праве. У нас нет на это никаких оснований. – Он помолчал, потом добавил: – Сделаем так: сейчас вы идете домой. Рано утром я позвоню участковому в колхоз, а вы пройдетесь по знакомым. Результат сразу же сообщите мне. Но пока не будем терять надежды, – при этом он крепко стиснул своими большими ладонями холодные руки Александра. – Постарайтесь уснуть.

Утром, едва рассвело, Калошин позвонил в «Красную Зарю» участковому Полунину и попросил поговорить с жителями деревни. Сам же, завтракая, все время думал об исчезновении женщины: «Где же она может быть? Сбежала? Но, судя по словам обоих мужчин, не тот человек эта Римма Богданова, чтобы вот так безрассудно поступить. К тому же, у них двое детей: их совместная девочка семи лет и четырнадцатилетний парнишка, племянник самого Богданова. Он его усыновил после гибели сестры и её мужа. Говорит, что Римма приняла его, как родного. И дети любят друг друга. Похоже, что не обманывает. Сам он фронтовик, у него полная орденская планка. Мужик серьёзный». Раздумывая обо всем этом, он вдруг подумал о двух пропавших в К*** недавно женщинах – Кривец и Песковой, и что-то царапнуло внутри, неприятно заныло. Тех до сей поры не нашли, но совершенно безотчетно Калошин провел параллель между всеми этими исчезновениями: «Уже серия получается. Главное, что пропадают бесследно. Простое совпадение?»

После обеда позвонил Богданов и рассказал о результатах поиска. Они были неутешительны. Риммы нигде не было. Женщины со швейной фабрики, почувствовав свою вину, старались предложить хоть какую-нибудь помощь, соглашались даже вернуться в колхоз. Дуся Морошкина плакала и винила себя больше других. А ближе к вечеру из «Красной зари» позвонил и Полунин, сказав, что обошел все дома, а также, что с несколькими мужиками они прочесали все окрестности. Римма исчезла бесследно.

Вечером Калошин зашел к Богданову. Тот выглядел совершенно потерянным, а, увидев на пороге майора, испугался. Он смотрел на гостя горячечным взглядом и молча ждал, что тот скажет. Но Калошин успокоил Александра:

– Нет, нет, я зашел просто побеседовать, – и пошел следом за хозяином, который облегченно вздохнув, пригласил того войти.

На маленькой кухоньке большеглазая худенькая девочка мыла посуду, поставив тазик с водой на табуретку. Увидев чужого человека, она испуганно взглянула на отца. Тот ласково погладил её по кудрявым волосам и сказал:

– Не бойся, Альбиночка, это хороший дядя! Ты пойди к себе, а мы поговорим, – отец легонько подтолкнул её к двери. – Скажи Алёше, пусть он тебе почитает, – грустно улыбнулся: – Помощница! Римма её приучила. Вообще, она прекрасная мать. Вы можете даже с Алёшей поговорить, он скажет.

Калошин отметил про себя, что Богданов говорит о жене в настоящем времени, и почувствовал острую жалость к нему, потому что по опыту знал, чем могут закончиться нынешние поиски. Советом его решил воспользоваться и попозже поговорить с мальчиком.

Мучительно хотелось курить, но майор решил воздержаться, и, присев к столу, просто предложил хозяину:

– Расскажите мне о вашей жене.

Тот, почувствовав участие в голосе гостя, стал подробно рассказывать:

– Мы с Риммой познакомились в сорок втором году в Подмосковном госпитале. Я тогда попал с ранением в плечо, ногу уже в сорок пятом отрезали, – показал Александр на протез, – Римма тоже была ранена, – увидев немой вопрос в глазах Калошина, он пояснил: – она не воевала, у нее другая история. Ещё в тридцать седьмом году, будучи пятнадцатилетней девочкой, она попала в лагерь за кражу угля на железной дороге. Отец к тому времени был репрессирован, мать дома умирала от рака, а на руках самой Риммы было ещё трое малолеток. Холодная зима, голод, и как следствие, сами понимаете, кража. Так вот. – Он поставил чайник на плитку: – Попьем чайку. Волнуюсь почему-то, в горле першит, – положив руки на стол, крепко сцепил в пальцы в замок.

– В сорок первом лагерь захватили немцы. Многих, в том числе евреек, сразу же расстреляли. Оставшимся женщинам нацисты предложили сотрудничать с ними, и таких, по словам жены, оказалось не мало, а тех, кто отказался, отправили в Германию. Среди них была и Римма. Но по пути их поезд встретили партизаны, завязалась перестрелка. Все побежали в лес, – там было много молодежи и детей, собранных для отправки в Германию, – кого-то убили, кто-то был ранен, многих спасли. Вот тогда Римма и получила свою порцию свинца, – почувствовав, что получилось грубовато, произнес: – извините. Партизаны всех тяжелораненых отправили на Большую землю. Так мы познакомились с моей будущей женой. Подлечившись, я опять ушёл на фронт. Она ждала меня с войны. А я, потеряв полноги, решил к ней не возвращаться, чтобы не портить жизнь молодой девушке, но она сама разыскала меня, и в конце сорок пятого года мы с ней расписались. Жили все это время в Москве, трудновато было, признаюсь. Я сам инвалид, у нас маленький ребёнок, потом смерть сестры и её мужа. Мы стали думать о переезде в деревню, но в начале этого года у меня умерла тётка, и нам достался вот этот дом. Он хоть и небольшой, но уютный. Здесь и огородик есть, и яблоньки.

– Она ничем не была обеспокоена в последнее время? Может быть, что-то изменилось в её поведении?

– Нет-нет, что вы! Даже вчера утром мы строили планы на сегодня. Хотели в кино сходить. Римма сама это предложила. Вообще, мы с ней жили, что называется, душа в душу. Вы можете спросить у Алёши, – опять повторил он, махнув рукой в сторону комнаты.

– Хорошо, хорошо! Я обязательно побеседую с мальчиком. Пока не будем детей беспокоить. Мы ведь с вами ничего ещё не выяснили, – Калошин пытался хоть как-то поддержать Александра. – Скажите, а какое ранение было у вашей жены? Не могло оно спровоцировать, скажем, внезапный приступ?