Пролог.

ОН уже много часов шел по черному выжженному лесу, пропахшему пороховым дымом. Глаза застилала красная пелена, пот черной грязью струился по лицу. Нещадно болел раненый бок. ОН знал, что рана его не опасна, хоть и сильно кровоточит, но если её не обработать, не перевязать – через несколько часов может начаться заражение. А ОН не мог позволить себе умереть – не потому что жалел себя или боялся смерти, ОН понимал, что смерть – это лишь непристойный физический процесс, – просто ОН не мог позволить умереть вместе с НИМ своему детищу, только-только рожденному дьявольским разумом. ОН знал свое предназначение – ЕМУ принадлежит честь тайного открытия, он нашел свою Гиперборею со своими законами бытия и существования человечества. Для этого ОН появился на свет…

Глава 1

Оперуполномоченный уголовного розыска городской милиции Энска Василий Доронин неторопливо перебирал бумаги на столе, изредка поглядывая на висящие стенные часы. Была суббота, и все предполагало хороший отдых – вечером Василий собирался пойти на танцы в парк культуры и отдыха со своей молодой женой Галочкой. Были они хорошей парой, оба веселые, смешливые, а Галочка – непревзойденной плясуньей, в вальсе могла и вовсе закружить любого. Василий при этом воспоминании улыбнулся. Да, женушка у него что надо! Ребята завидуют не зря. И дома у нее порядок, и на этажерке, тумбочке и стареньком комоде – вязанные самой Галочкой кружевные салфетки. Постель всегда очень аккуратно застлана пусть и не новым, но чистым покрывалом. На полу – домотканые дорожки. Вообще, во всем чувствовалась рука любящей женщины, сохраняющей уют в их небольшой, но все же своей, комнате. Немногие из молодых людей их круга могли похвастать собственным жильем. После войны прошло не так много времени, и все восстанавливалось в разрушенной стране с трудом. Но Василий Доронин был на хорошем счету у начальства, что и способствовало приобретению им после свадьбы комнаты в коммунальной квартире. Соседи были люди пожилые, обстоятельные – муж с женой Гавриловы. В жизнь молодых не лезли, иногда лишь Ольга Евгеньевна давала Галочке уроки домоводства, будь то штопанье носков или приготовление щей из скудного набора продуктов. Сам Гаврилов появлялся на общей кухне крайне редко, страдал хроническим заболеванием легких. И чаще был слышен из их комнаты только его кашель.

Одним словом, все в жизни Василия складывалось неплохо. Работу свою он любил, хоть иногда было очень тяжело. Провоевав два года на фронте и вернувшись домой в звании младшего лейтенанта (в 1942 году восемнадцатилетним пареньком он был направлен по личной просьбе в учебную часть, откуда молоденьким командиром ушел воевать), лишь с небольшим ранением руки, сам пошел в отделение милиции и попросился в участковые. Его приняли стажером. А так как, был Василий работником честным и старательным, то очень скоро начальство в лице подполковника Сухарева предложило ему поехать учиться в школу милиции. Вернулся он уже в звании лейтенанта и назначен был в оперативный отдел. Распоясавшиеся в те годы преступные элементы, выпущенные на свободу самым главным государственным преступником, на тот момент уже почившим в «бозе», только больше закаляли характер Василия. Работавший с ним, старший оперуполномоченный Геннадий Евсеевич Калошин был для молодого опера не только учителем, помощником, но и другом. Здоровый, краснолицый добряк, он в нужный момент становился строгим, порой даже жестким. Иногда ему достаточно было просто строго взглянуть на подчиненного и сказать негромко крепкое словцо. Это срабатывало и не раз помогало молодым собраться в трудной ситуации и выходить из нее с честью, его слушались и уважали.

А вот с начальником их Сухаревым отношения складывались не у всех и не так гладко. Любил он и покричать, и постучать кулаком по столу, не выбирая при этом выражений и не взирая на возраст и принадлежность к тому или иному полу. Машенька, секретарь Сухарева, не раз убегала в подсобку к уборщице Макеевне поплакать. Там потихоньку сама хозяйка швабр и тряпок материлась и, как могла, успокаивала девчонку. Нынешняя суббота не стала исключением: с утра подполковник устроил всем разнос, досталось и Машеньке. И сейчас она, хлюпая носом, сообщила Геннадию Евсеевичу, что их с Василием вызывает к себе Сухарев.

***

В кабинете начальника сидел высокий благообразный старик с аккуратно подстриженной седой бородкой. При виде входящих офицеров мужчина привстал со стула и кивнул в знак приветствия.

– Проходите, проходите! – начальник буквально излучал доброту, каковой не мог похвастать в отсутствии посторонних. – Знакомьтесь – профессор Полежаев из Москвы. А это Геннадий Евсеевич Калошин и Василий Петрович Доронин. У профессора к нам очень необычное дело, ребята, отнеситесь к его рассказу со всей серьезностью. Прошу вас, Лев Игнатьевич, повторите ваш рассказ для моих «орлов». Заверяю вас, что ребята – профессионалы, и обязательно постараются вам помочь. – При этом он многозначительно посмотрел на ребят. Те поняли и, устроившись напротив профессора, приготовились его слушать.

– Живу я постоянно в Москве, – начал свое повествование Полежаев, – но вот уже много лет приезжаю в ваш городок на лето, здесь у меня небольшой дом, доставшийся мне в наследство от тетки. Я физик, занимаюсь серьезными исследованиями, поэтому тишина и покой мне просто необходимы. В доме со мной проживает моя домработница Екатерина Самсоновна, женщина еще не старая, вполне рассудительная и благоразумная. Это пояснение важно, и дальше станет понятно, почему. Три дня назад домработница сказала мне, что ночью она выходила во двор, потому что сильно лаяла наша собака. Спросила, не слышал ли я какого-нибудь шума. Да, сквозь сон мне слышался лай, но я не проснулся, так как вечером долго и много работал, устал. Да и не было ничего в этом странного, собаки лают по многим причинам. На следующее утро все повторилось. Кроме того, женщина сказала мне, что когда она вышла во двор, то увидела в кустах мелькнувшее светлое пятно. Да, да! Именно так она и сказала: «Светлое пятно», – увидев в глазах оперативников вопрос, пояснил профессор. – Я и сам удивился. Спросил, что напоминало это пятно. Она точно не смогла объяснить, на мой вопрос, был ли это человек, она лишь пожала плечами, но по ее виду я понял, что она напугана. Как мог, я, конечно же, успокоил ее, и все-таки решил, что это могло ей просто почудиться. Но ведь зрение у нее нормальное, да и выдумщицей она не была. И вчера вечером на всякий случай я прошелся по двору и вдоль забора. Кроме примятой в нескольких местах травы не обнаружил ничего. А сегодня… – мужчина вытащил из кармана носовой платок и протер выступившую внезапно на большом крутом лбу испарину. Стало понятно – рассказ его подошел к самому главному, что и привело его сюда. – Сегодня утром Екатерина Самсоновна вышла покормить собаку, я слышал, как она довольно долго звала ее, и вдруг стала кричать. Я выскочил во двор, женщина стояла за дровяным сараем, тряслась и показывала на что-то. Я сразу понял, что случилось нечто нехорошее – собака наша была жестоко убита – ей перерезали горло. Вот тут-то я понял, что «светлое пятно» – не плод фантазии домработницы. Это был, конечно же, человек, хотя женщине таковым не показался. И теперь я бы очень хотел узнать, какое чудовище это сотворило. К тому же, как вы понимаете, у меня по роду моей работы могут быть и завистники, и враги, хотя затрудняюсь назвать хотя бы одного, вот так напрямую. Но я чувствую, что и меня это, скажем так, взволновало. Я не знаю, чего мне теперь ждать, но, боюсь, что этим не кончится… – профессор замолчал. Калошину показалось, что Полежаев чего-то не договаривает. И по тому, как он быстро отвел глаза, перехватив пытливый взгляд майора, уже совсем утвердился в этой мысли.

Повисла тягостная тишина.

– Ну что, товарищи оперативники? Какие будут предложения, соображения? – первым прервал паузу начальник.

– Я думаю, прежде всего, следует осмотреть место, где зарезали собаку, и поговорить с домработницей. В общем, провести необходимые первоначальные следственные действия, – сказал Калошин. – Кстати, товарищ профессор, труп собаки вы не трогали?

– Нет-нет, что вы! Я только прикрыл ее мешковиной. Я предполагал, что вы согласитесь приехать и осмотреть все.

– Да, так и сделаем. Вы, товарищ Полежаев, – повернулся к профессору Сухарев, – подождите ребят в коридоре, пожалуйста, – подойдя к нему и пожав руку, сказал на прощание: – Не волнуйтесь, примем все меры, найдем разбойника, – и проводил гостя до двери.

Вернувшись, обратился к оперативникам:

– Что думаете, товарищи? Я, конечно, понимаю, что дело-то, вроде заурядное – убита собака, а с другой стороны… – Все-таки человек приехал из Москвы, ученый, имя известно в верхах, случись что, потом отвечать придется по всей строгости. Гэбисты прилепятся – не отмоемся. Так что сразу отнесемся к делу серьезно. А там уж видно будет… Согласны? Кстати, следователю я позвонил, он также распорядился послать именно вас; заявление возьмете у профессора, если поймете, что дело серьезное. Постановление о возбуждении уголовного дела Моршанский напишет, если будут для этого основания. Сам он сегодня выбыл из «обоймы», – Сухарев пощелкал себя по горлу и переспросил:

– Ну что, согласны?

– Так точно, товарищ начальник! – за двоих ответил Калошин. – Сделаем все, как полагается. Разрешите выполнять?

– Выполняйте. Обо всем докладывайте мне сразу. Кстати, где Воронцов? Второй день на глаза не попадается. (Костя Воронцов – самый младший из оперативников. Весной ему только 20 лет исполнилось. Но, как и старшие товарищи по работе, был напорист, любознателен, лишь изредка нападала на него хандра и лень, тогда уходил он на «опрос свидетелей» – посидеть во дворе со старушками, поболтать, иногда, правда, и ценную информацию удавалось добыть. Но сегодня он был на задании – расследовал кражу инструмента у слесаря Чижова из ЖилКомХоза.) Об этом и доложил Калошин Сухареву. Удовлетворенный ответом подчиненного, подполковник махнул рукой по направлению дверей, как бы заканчивая разговор.