Отзывы на книгу «Дело Бронникова»

Книга, представляющая собой сборник биографических очерков, посвящена судьбам фигурантов ленинградского «дела Бронникова» 1932 года и создана на основе следственных дел, протоколов допросов и обвинительных заключений, которые удалось частично скопировать в 1990-е годы, пока архивы ФСБ были открыты. Изучая эти документы, написанные чекистским языком штампов, авторы предприняли попытку разглядеть за ними живые портреты ярких, талантливых личностей, имевших принципиальные расхождения с советской действительностью 1920—30-х годов. Помимо сети творческих кружков, создателем, идейным вдохновителем и бессменным руководителем которых был Михаил Дмитриевич Бронников, дело «о контрреволюционной организации фашистских молодёжных кружков и антисоветских литературных салонов» затронуло также переводческую студию Михаила Лозинского и шпионско-спиритуалистический салон Любови и Вильяма Мооров, куда якобы «заглядывал» дух Ленина, кающегося в своих земных деяниях.

При этом «дело Бронникова» нельзя считать лишь плодом больной фантазии следователей Алексея Бузникова и Лазаря Когана. Кружки эти действительно существовали, антисоветские беседы на их заседаниях велись, контрреволюционные произведения читались и обсуждались (со стихами «бронниковцев» можно ознакомиться в одном из обширных приложений в конце книги). Другое дело, что все остальные пункты обвинения (работа на немецкую разведку, намерение свергнуть соввласть и пр.), по тогдашней традиции, были «подшиты» по умолчанию. Кружковцы, многие из которых были выходцами из дворян, духовенства и офицерства, «хотели жить так, словно никакой советской власти не существует. Этого позволить было нельзя... Вылавливать теперь надо было тех, кто пытался встроиться в советскую жизнь, стараясь никак не проявлять себя на службе или в общественной жизни, сохранял своё личное независимое пространство, собираясь в литературные, переводческие или эзотерические кружки. Никаких «своих кругов» больше не должно было существовать».

К слову, незаурядной личности неутомимого следователя ОГПУ Ленинградского округа Алексея Владимировича Бузникова авторы посвятили отдельную главу. Во многом он был похож на своих подследственных: сын дворянина, выпускник Ленинградского пединститута, автор научно-педагогических и литературоведческих статей. Через четыре года он повторил судьбу «бронниковцев»: был осуждён по той же ст. 58, п. 10 — за «контрреволюционную агитацию, направленную к дискредитации постановлений и распоряжений Советского правительства», и «заключён в исправительно-трудовой лагерь сроком на три года»...

Единомышленникам Михаил Бронников запомнился «маленьким, плюгавеньким», «нелепым и смешным», «с бледным, несчастным лицом». В 1920-е годы он вёл активную творческую деятельность: сочинял и переводил стихи и прозу, писал сценарии, литературно-критические статьи и искусствоведческие книги. Михаил Дмитриевич — автор одной из первых отечественных книг, посвящённых американскому кинематографу: научно-популярного издания о творчестве легенды немого кино, обладательницы премии «Оскар» Мэри Пикфорд. «Современные исследователи истории кино называют «Этюды о Мэри Пикфорд» «одной из первых попыток в отечественном киноведении дать систематизированный анализ творчества киноактрисы». Однако огромный творческий потенциал этого энергичного человека «в области литературоведения и шире — культурологии» так и остался нереализованным...

По сравнению с другими подобными делами, проходившим по «делу Бронникова» «повезло»: никого из них не расстреляли. Приговор был приблизительно одинаковым для всех (три года лагеря или ссылки), кроме Михаила Дмитриевича: он «был приговорён к десяти годам концлагеря. Его отправили отбывать срок на Беломоро-Балтийский канал». Затем — ссылка в город Кировск Мурманской области, где он совместно с композитором А. С. Розановым сочинял оперы, две из которых были записаны на Ленинградском радио. Необходимо отметить, что во время следствия Бронников держался достойно, стараясь «прикрыть» своих товарищей, некоторые из которых, впрочем, охотно выкладывали следователям то, о чём их даже не спрашивали. Так, за подобное «усердие» в перекладывании вины художник Василий Власов получил относительно мягкий приговор (пять лет ссылки в Уфе), затем был досрочно освобождён и вернулся к профессиональной деятельности.

Невозможно забыть историю Алексея Крюкова, сына баронессы Вольф-Люденгаузен — самого молодого из осуждённых по «делу Бронникова». Ему удалось совершить дерзкий побег из лагеря и добраться до границы с Финляндией, где он выдавал себя за принца Мюрата, за что получил несколько новых сроков и бесследно сгинул в 1950-х. Были среди них и те, кто сумел дожить до 1980—90-х годов: в 1942 году Мария Рыжкина-Петерсен перешла на сторону гитлеровцев, затем вместе с ними бежала в Германию, где дожила до 86 лет...

Книга состоит из коротеньких, с десяток страниц каждый, рассказов об участниках антисоветской сети, обезвреженной славными органами в 1932 году. Все они были «бывшими» и, не смея (а может, и не желая) бороться с новой властью, пытались скрыться в пустыне духа: собирались, чтобы читать чуждых авторов, делать доклады о кинематографе, старшее поколение развлекалось спиритизмом. Одни названия их объединений-кружков чего стоят: Шекспир-Банджо, Бодлеровская академия, Штрогейм-клуб. Фактически вся вина этих людей была в том, что они не жили жизнью подъезда (с) и не хотели в этот подъезд переселяться, если уж на то пошло.

Времена были сравнительно вегетарианские, самый распространенный приговор по делу — трехлетняя ссылка, даже организатор-идеолог кружков Михаил Бронников получил «всего» десять лет каторги. Потом, конечно, были повторные аресты, война, блокада. Кто-то уцелел, большинство — ...

Помимо благородной миссии: найти то немногое, что осталось, и хоть так отдать долг памяти — книга интересна как срез эпохи и демонстрация разных стратегий выживания.

В центре и дела, и повествования — Михаил Бронников. Внук профессора Консерватории, лицеист, в Советской России он поначалу занимался кинематографом и литературой, но в конце концов спрятался в какой-то артели, зарабатывая на жизнь конторщиком — с девяти до четырех. А в четыре пополудни этот Корейко снимает нарукавники, закрывает за собой дверь конторы и превращается в философа, переводчика Кокто и, главное, собирает вокруг себя таких же алчущих недозволенного. После срока на Беломорканале его ссылают в маленький городок на Кольском полуострове, там он учит детей музыке, ставит оперы (!) и чуть ли не доволен жизнью. До повторного ареста в 1942. «Дальнейшая судьба неизвестна».

Из двадцати с лишним обвиняемых по делу только двое, в том числе Лозинский, тот самый переводчик Шекспира и Данте, не признали вины. Остальные покаялись. Одни скорее формально, прошли ссылку, неизбежные повторные аресты, но оказались достаточно сильными, чтобы не просто выжить, но и достойно прожить жизнь. Другие начали взахлеб топить друзей, знакомых и совсем посторонних людей, отделались вроде бы легко, но испугались навсегда. Третьи (третья) вообще ушли с немцами, написали довольно ядовитые, если судить по приведенным выдержками, мемуары и скончались в 1984 году в Германии. Биография следователя по делу тоже примечательна: в начале 30-х он, помимо Бронниковского, вел дела обэриутов и славистов, потом немного поруководил детской студией Ленфильма, после «гуманной» трехлетней отсидки вернулся в органы, а закончил жизнь директором школы.

В аннотации к книге говорится, что от героев книги ничего не осталось — ни работ, ни записок, ни даже адресов. На самом деле «что-то» осталось, да отняли список и возвращать не собираются: в предисловии авторы сборника говорят, что ФСБ запретило копировать следственное дело, в котором есть и рукописи, и выпускавшиеся кружковцами журналы. Что успели и смогли — выписали и опубликовали.

Книга привлекла меня, прежде всего, фигурированием в «Деле Бронникова» имени выдающегося переводчика Михаила Лозинского. Я знала, что Лозинский был в лагерях, но без всяких подробностей. В книге же все рассказывается, подробно: каждому из участников «дела» отведена отдельная глава, где рассказывается вкратце о его судьбе.

«Дело Бронникова» получило свое название по имени одного из участников – Михаила Бронникова. Вина всех проходящих по делу была лишь в том, что они посещали литературные кружки, где беседовали об искусстве и литературе, а заодно переводили произведения различных «чуждых советской идеологии» философов и писателей. Естественно, деятельность кружков была названа «антисоветской», а их участники получили клеймо «врагов народа». Бронникова же сделали самым крайним, приписав именно ему организацию всей этой «подпольной» деятельности.

На допросах участники вели себя по-разному. Достойнее всех – Лозинский, который и свою вину не признал и ничьих имен не называл, говорил исключительно о самом себе. Другие же – наоборот стремились тут же обвинить кого-то, чтобы снять вину с себя.
Героям этой истории, во многом, «повезло», ведь дело их открыли до 1937 году, поэтому наказания было сравнительно «гуманным». Но выйдя на волю, многие получили повторные сроки, попали в мясорубку Великой Отечественной войны и под каток блокады.

Трагедия в том, что это были талантливейшие люди своего времени. Они подавали надежды, стремились реализовать себя, принести пользу обществу. А в результате они канули в Лету, имена их неизвестны потомкам, а произведения практически уничтожены..

Что касается Лозинского, то о нем приведены интереснейшие факты. Например, как он забыл, что в квартире Гумилева засада, и пошел туда, хотя был предупрежден, что идти туда ни в коем случае нельзя. В результате его задержали и продержали под арестом пару недель, после чего чудесным образом отпустили. Или история о том, как его детям «с неба упала колбаса», рассказанная Чуковским. Поразило меня и то, что жена Лозинского не выдержала смерти и мужа и умерла в тот же день…

Авторы собирали информацию по крупицам. В результате получился очередной памятник эпохи, очередное свидетельство истории. Исследование проливает свет на многие события и возвращает забытые имена. Это важно.

Твердая обложка, бумага офсет, вклейки на меловке с черно-белыми фото.