Побывав у родителей в Казани, Павел возвращался в Москву вечерним рейсом. К счастью, как бывало и раньше, тревога по поводу серьёзности болезни отца оказалась напрасной: «нехорошая болезнь» не подтвердилась. Родители узнали об этом ещё вчера.
– Зато повидались, – как всегда в подобных случаях, радостно повторяли они.
При мысли о Вере храбрый морской офицер испытывал волнение. Определённо, в его душе зарождалось настоящее чувство к этой женщине. Такое в его жизни уже однажды случалось. После окончания высшего мореходного училища в Санкт-Петербурге, едва получив назначение на одну из лодок Балтийского флота, молодой человек познакомился с девушкой, поразившей его воображение и ставшей предметом его любви, а позже – причиной душевных страданий. Синие бездонные глаза, вздёрнутый носик, малиновые пухлые губы, пышная грудь, тонкая талия, стройные ноги и длинная коса цвета спелой пшеницы. Он влюбился в неё с первого взгляда. Дарил цветы, носил на руках, читал стихи и летал от счастья. Дня не мог без неё прожить. Думал о ней постоянно, чем бы ни занимался. В дальние походы он тогда, к счастью, не ходил, и долгих разлук не случалось. Его маленькая комнатка в офицерском общежитии озарялась неземным светом и становилась обителью блаженства, когда ОНА её посещала. Звал замуж, но красавица только смеялась и отшучивалась.
– Что, нагулялся уже? – веселилась девушка. – А я вот ещё нет!
Ревновал безумно, даже если не было никаких поводов. Его ревность и стала причиной разрыва.
– Я не думала, что ты такой, – небрежно бросила она, уходя.
С этого момента любовь обернулась страданием. Болезнью, которая точит сердце и не даёт дышать. Пытаясь забыть её, заливал боль алкоголем. Менял женщин, но ни одна из них не подарила ему даже искорки того огня, который ОНА забрала с собой. Все оставляли в груди лишь пустоту. Да и он вряд ли осчастливил хоть какую-то из приходящих подруг…
В один прекрасный момент на его вольном холостяцком горизонте появилась Ольга. Молодая актриса музыкального театра, вчерашняя выпускница театрального института выступала в концертной программе во дворце культуры моряков на новогоднем балу. Почему-то после окончания праздника она оказалась рядом с Павлом, он пошёл её провожать да и остался до утра. Казалось бы, ничего особенного: случайное знакомство, непрочная связь, как и многие другие. Только эта женщина, вопреки воле моряка, медленно, но верно становилась частью его жизни. Приходила и уходила, когда хотела. «Метила» его квартиру, заполняя собой всё пространство, как бы невзначай оставляя там свои вещи: то помаду, то кофточку, то зонтик, обозначая таким образом своё постоянное присутствие рядом с ним.
Однажды, обидевшись на какой-то пустяк, Ольга собрала все свои «случайно забытые» безделушки и ушла.
«Баба с воза – кобыле легче», – подумал он тогда.
Но не прошло и десяти дней, как женщина появилась опять и ошарашила его новостью.
– Я беременна. Ты как хочешь, а я буду рожать, – заявила она и гордо удалилась.
Сначала Павел почувствовал себя зверем, пойманным в капкан. Нервничал. Но, поразмыслив, решил жениться. А приняв решение – успокоился.
«Надо же когда-то бросать якорь», – рассудил он. Через неделю сделал предложение.
Радости Ольги не было предела. Сразу после свадьбы он отправился в свой первый длительный поход, а когда вернулся – супруга уже беременной не была. Делась вдруг куда-то беременность. Или её и вовсе не было.
«А говорят, что это не рассасывается», – подумал он.
Внятных объяснений по этому поводу Павел от молодой супруги не дождался. И детей она иметь «больше» не хотела.
Жили как все семьи моряков: он ходил в походы, а она ждала на берегу. Когда Павел окончил академию и получил назначение на тихоокеанский флот, Ольга безропотно последовала за ним в Петропавловск-Камчатский. Потом был снова Санкт-Петербург, и вот – Севастополь. И в каждом городе для неё без труда находилось место актрисы в каком-нибудь театре. Жена была так увлечена работой, что порой Павлу казалось, что и дома она продолжает играть какую-то не доигранную на сцене роль. Следила за собой, модно одевалась, устраивала быт. Ему нравилось, что рядом с ним эффектная спутница: всегда с модной стрижкой и безукоризненной укладкой, со вкусом одетая. На берегу его встречал уют и вкусный ужин, несмотря на то, что по вечерам супруга обычно была занята в спектаклях. Эта женщина постепенно стала необходимой для него. Он был благодарен ей за всё. Но яркого чувства к ней он никогда не испытывал.
И вот теперь Вера… Естественная, с настоящими, а не с отрепетированными заранее фразами и выражением лица… С искренним, а не диктуемым сценическим образом проявлением чувств… Без модной стрижки, а просто с гривой волнистых светлых волос, струящихся по плечам. Без тени гламура, к которому так стремилась Ольга, зато с натуральным, зашкаливавшим женским обаянием…
Когда Павел вернулся в гостиницу, Веры в номере не оказалось. Позвонил ей на мобильный. Сердце забилось чаще, когда он услышал её голос.
– Какие новости? – спросил мужчина, справившись с волнением.
– Никаких, – упавшим голосом ответила она.
Потом вместе ходили по привокзальным улицам в сопровождении стража порядка с Казанского вокзала, и снова это не принесло результата.
– Вы же понимаете, что это бесполезно, – убеждал милиционер. – Если бы он был где-то рядом, нашёлся бы уже. Раз десять ведь всё обошли. Вам надо возвращаться домой…
Вера молчала, но Павел понимал, что принять такое решение ей непросто.
– У нас есть три дня. Потом будем решать, – ответил он за неё.
Она посмотрела на него с благодарностью. Павел отметил, что женщина более спокойна, чем в первый день. Она собрала все свои силы и сосредоточилась для поисков… или для ожидания…
Поужинав в ресторане на первом этаже гостиницы, разошлись по номерам.
Он опять снял номер по соседству. Долго думал: постучаться к ней или нет. Всё-таки решился.
Вера, казалось, обрадовалась.
– Как вы, Вера? – спросил он. Других слов не нашлось.
– Я вам так за всё благодарна! – сказала она. – Проходите.
Дочка, лёжа между подушками на кровати, доедала свою молочную смесь из бутылочки, а Вера, расположившись за журнальным столиком, что-то рисовала карандашом на листе бумаги.
– Вот, решила Егоркин портрет написать. Фоторобот такой неудачный получился, совсем никакой, – пояснила она. – Пока фотографии нет, портрет отдам. Да и отвлечься немного как-то надо. А то Егорка найдётся, а я где-нибудь в психушке, – невесело усмехнулась она, смахнув слезу.
– Похож, – удивился Павел. – А вы художница, оказывается.
– Да. Вообще-то по образованию я учитель рисования. Только не работала ни дня. Так уж получилось. – И она мило пожала плечиками.
– Я тоже рисую… немного. Непрофессионально, правда. Так, для души. Но настолько похожими портреты у меня не получаются…
– А хотите, я напишу ваш портрет? Всё равно как-то надо время скоротать.
Он не возражал. Уложив поудобнее уснувшую дочку, женщина принялась рисовать Павла. Ему было забавно позировать ей.
– Не улыбайтесь! Иначе лицо получится не такое… совсем не суровое, – то и дело повторяла она.
Но, когда офицер смотрел на неё, лицо его никак не могло быть суровым…
Менее чем через час портрет был готов, и Павел снова поразился её способностям.
– Это вам, – просто сказала она, протянув ему листок.
Потом она что-то рассказывала о сыне, грациозным, но очень естественным движением руки поправляя непослушную прядь, то и дело падающую на лицо. Женщина улыбалась, говоря о Егорке, и её большие глаза лучились бесконечной любовью и нежностью, но порой вдруг они наполнялись тревогой и слезами. А он откровенно любовался ею и думал о своём так некстати зародившемся чувстве. Вера не была похожей ни на одну из женщин, которых он встречал прежде. Ему жутко хотелось обнять её, прижать к себе и до беспамятства целовать эти нежные губы, но, боясь спугнуть, он не посмел к ней даже прикоснуться.
– Если он не найдётся, я умру, – долетели до Павла её слова.
– Он найдётся. Обязательно, – попытался обнадёжить он.
– Я мужу даже ещё не сообщила. Боюсь ему позвонить. Может быть, успеем найти Егорку, ничего и говорить не придётся?
…Поиски не принесли результата и в последующие три дня. Павел с тяжёлым сердцем провожал Веру домой.
Они первыми зашли в купе, уселись друг против друга. Женщина совсем упала духом. Он не находил слов. О чувствах заводить речь было некстати, и утешить её он не мог.
– Какая умница у вас дочка, – сказал он, переведя взгляд на девочку, которую Вера усадила рядом с собой. – Спокойная. Смотрит глазками, как будто всё понимает. И не плачет совсем.
– Да. Словно что-то чувствует. Не знаю, что бы я делала, если бы она капризничала.
– Вера, держите меня в курсе. Уверен, всё образуется. Егорку найдут, всё будет хорошо, – сказал он, хотя сам уже сомневался в благополучном исходе дела.
– Не знаю. Я больше ничего не знаю, – ответила она и заплакала.
Его сердце сжималось от сострадания и любви. Да, это была именно любовь, он теперь не сомневался. Павел осторожно взял её за плечи, придвинулся ближе. Волосы Веры, как и прежде пахнущие ветром, мягко коснулись его щеки, он ощутил солёный вкус слёз на её губах… Это был даже не поцелуй, а как бы случайное прикосновение…
Она вздрогнула от неожиданности и отпрянула от него.
– Простите меня, – поспешил извиниться Павел, как будто опомнившись.
– Это вы меня простите. Я вам так благодарна… Если бы не вы… – Она, похоже, не знала, как себя вести. – Вы такой… хороший!
– Да уж, толку-то от этого. Если бы я только мог…
– Провожающие есть? – раздался голос проводника. – Провожающие, выходим!
– Заезжающие есть! – весело сообщил высокий полный мужчина, занося в купе чемоданы и заполнив собой всё пространство в купе. – Здравствуйте! Вместе поедем…
Поезд давно ушёл, а Павел всё стоял на перроне.
– Идиот! Какой идиот! – ругал он себя, сам не понимая за что. «Я тебя обязательно увижу! Увижу!» – хотелось кричать ему.
А внутренний голос спрашивал: «Зачем?»
Егорка проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Мама будила его совсем не так: нежно гладила по волосам, целовала в щёчки и носик, приговаривая: «Просыпайся, мой сыночек, просыпайся, мой птенчик…»
С трудом разомкнув веки, снова увидел бетонные серые стены, толстые жёлтые трубы, ящики из-под посылок и другие, сбитые из деревянных досок, служившие столом и стульями.
Глаза малыша наполнились слезами. Он нехотя поднялся со смятых тряпок. Трубы были тёплыми. Светлые волосы мальчика намокли от пота.
– На-ка вот, съешь бутербродик! – девочка, которая на днях привела его в эту каморку, протянула ему припасённый с вечера кусочек хлеба с тонким ломтиком колбасы. – Это твой завтрак. Маленьким деткам надо есть регулярно!
– Это не жавтак! Это койбаша! – возразил Егорка, однако бутерброд взял.
– Надо же, – послышался чей-то голос. – Давай тогда я съем! Никто утром не жрёт, ему одному, как фону-барону, преподносят! А он ещё недоволен!
– Он сам съест! Правда, Игорёшка?
Егорка расплакался. Обычно он завтракал в детском саду. А дома в выходные дни мама кормила его по утрам манной кашей, блинчиками, творожком с вареньем и другими вкусными вещами. Папа при этом смеялся и говорил, что мужики должны есть мясо, но сам всё равно любил манную кашу. Правда, папа дома бывал нечасто…
– Ну тебя, Генка! Он же маленький!
– Ну и какого… ты его привела? Ревёт ещё! У нас в Саратове такие в ясли ходят!
– Не твоё дело! – огрызнулась Тоня. – Вот сейчас мы успокоимся и съедим бутерброд… Да, Игорёшечка?
– Фу, плакса! Достал уже капризами!
– Мы не будем капризничать! Правда, малыш? – приговаривала девочка. – А что бы ты хотел на завтрак? Кашу? Сегодня купим овсяную кашу в пакетиках…
– Бнинчики… ш ваненьем, – ответил малыш.
– Ух ты! – хохотнул Генка. – Блинчики да ещё с вареньем!
Никого, кроме Тони и вечно недовольного Генки-Саратова, в тёмной теплушке с трубами Егорка не видел.
– Да где же я тебе тут блины буду стряпать? – невесело усмехнулась «нянька».
– А у нас в Саратове блинная рядом с домом была, – вспомнил Генка, и лицо его стало серьёзным. – Только мы туда не ходили. Мамка говорила, что там дорого. Но оттуда так вкусно пахло по всей округе!
– Ну и мы в блинную не пойдём! – весело сказала Тоня. – Там только богачи питаются. Егорка, давай ешь, что дают! Ребята уже разошлись. Сейчас все денежки заработают, а нам ничего не останется! – продолжила уговоры девочка.
– «Давай ешь, давай ешь», – передразнил Генка.
– А ты помолчи! Помни лучше, что тебе Сенька Моряк сказал, – оборвала его Тоня. – Не кради, а то прогонит! И в милицию загребут… И пол мой! Тебе ещё два дня «палубу драить»!
Генка недовольно засопел и стал наливать кипяток из трубы в пластиковое ведро из-под краски. Взял стоящую в углу швабру и принялся сердито тереть бетонный пол…
Тоня вела Егорку через широкий двор, где кто-то ярко-оранжевый заметал облетевшие листья совершенно фантастическим приспособлением, которое малыш видел в каком-то мультфильме.
– Это что жа шущештво? – спросил удивлённый мальчик.
– Это не существо, – пояснила девочка. – Это дворник.
– А он человек или животное? – поинтересовался Егорка.
– Ты что? – засмеялась Тоня. – Дворника никогда не видел? Человек, конечно! Только в оранжевом комбинезоне. Это спецодежда такая!
– А я думал – живо-отное, – разочарованно протянул малыш.
Спустились в переход.
– На поежде поедем! – предположил Егорка.
– Нет, сначала тут неподалёку посидим. Пешочком дойдём.
– А кто такой пешочек? – доверчиво спросил он. – Животное?
– Какой ты забавный! – развеселилась нянька. – Хоро-оший… Пешочком – значит ножками, – пояснила она. – Сегодня в другом месте посидим.
В переходе метро Тоня достала из-за киоска с выпечкой картонные коробки, развернула их и разложила на бетонном полу, как коврики, умостилась на одной из них, прислонившись спиной к стене. Рядом поставила пустую банку из-под печенья, а около неё – квадратик серой толстой бумаги с какой-то неровной надписью.
– Садись! – скомандовала она.
Мальчик смотрел, не понимая.
– Ты что, правда, фон-барон? Тебе подушки подавай? – засмеялась Тоня. – Устраивайся поудобнее!
Она с силой дёрнула паренька за руку, тот не удержался и плюхнулся на картонку рядом с Тоней, обиженно сквасив губки.
– Не реви! Посидим сейчас, денежку заработаем, – как умела, успокоила девочка подопечного.
Мимо спешили люди. Кто-то бросал на детей равнодушный взгляд и тут же отворачивался, кто-то неодобрительно качал головой, а некоторые кидали в коробку монетки. Егорка молча наблюдал за прохожими.
Время от времени девочка пересыпала звонкую мелочь в свою потёртую кожаную сумку, оставляя зачем-то несколько монет лежать на донышке.
Мальчику не нравилось сидеть на жёстком бетонном полу, хоть и на подстеленной картонке. Он всё ждал, что вдруг появится мама, но она не приходила.
– Мне холодно! – пожаловался наконец Егорка. – Я к маме хочу!
– Подожди, скоро пойдём, – пообещала Тоня.
Малыш поднялся и стал прыгать на месте.
– Хочу к маме! – захныкал он. – Хочу к маме!
– Что ты опять ревёшь? Ты же мужик! Сбежала мамка твоя! Не дошло ещё? Такое бывает… Моя вон давно меня бросила! Я же не ною! – авторитетно заявила девочка. – Что, не нравится здесь? – спросила она.
– Нет, не нъявича! – признался малыш.
– Ну, завтра в другое место отправимся! Сенька не велит подолгу на одной точке светиться.
– Я есть хочу! И в туалет…
– Сейчас…
Девочка выгребла из коробки накопившуюся мелочь, собрала и поставила на место все картонки, деловито взяла малыша за руку.
– Пошли! – скомандовала она.
Когда свернули на лестницу, Егорка увидел женщину в серой вязаной шапке и в каком-то бесформенном мятом пальто, с маленьким ребёнком на руках. Вернее, ребёнка видно не было: женщина держала свёрнутое розовое одеяльце, но Егорка знал, что так носят грудных детей, когда вынимают из коляски. У него тоже была маленькая сестрёнка, которая теперь потерялась вместе с мамой…
«"Грудничок" – значит, недавно родился и питается только маминым грудным молоком», – объясняла как-то мама любопытному сынишке…
Женщина с «грудничком» на руках сидела на ступеньках, а рядом с ней стояла такая же картонная банка, как у Тони. Малыш хотел посмотреть, есть ли на дне монетки, но девочка крепко держала его за руку. Она отвела малыша не к маме, а в ближайший пункт быстрого питания.
Сводив Егорку в туалет, потянула его к выходу.
– А кушать? – не понял он.
– Есть в переходе будем. Здесь нам дорого, – пояснила строгая «нянька».
Вернувшись на прежнее место, она оставила Егорку ждать на картонке, а сама ушла.
Малышу надоело сидеть. Потеряв всякое терпение, он поднялся и хотел было пойти искать маму, раз его нянька так долго не возвращается, но вдруг показалась Тоня с бумажной тарелкой, на которой дымились пластиковые стаканчики с горячим чаем и аппетитно желтели кусочки какого-то плоского пирога с розовыми кругляшками. Мама таких не пекла…
– Эй, Воробышек, ты куда? Ну-ка, садись обратно! – приказала она строгим голосом. – Пиццу любишь?
– Не жнаю, – ответил он.
– Не знаешь? Ну, сейчас узнаешь!
Малышу понравилось новое для него блюдо, правда, чай оказался слишком горячим, и девочке пришлось поить Егорку из пластиковой ложки…
После обеда снова сидели в переходе, и опять Тоня несколько раз пересыпала монетки из коробочки в свою потрёпанную сумку.
Вдруг подошла женщина «из-за угла» – та, что была с ребёнком, завёрнутым в розовое одеяльце.
– Тонька, здорово! – сказала она охрипшим голосом.
– Здрасьте, тётя Ира.
– Чего это ты мимо проходишь? Кто это с тобой? – удивлённо спросила дама.
– Игорёшка, – ответила Тоня. – У Ленинградского вокзала нашла. У перехода… Мать, видно, бросила…
– И что ты с ним делать собираешься? – полюбопытствовала незнакомка.
– Да вот, вместе будем, – неопределённо ответила девочка.
– Эх, замаешься ты с ним! Отдай кому-нибудь!
О проекте
О подписке