Держась за руль, он отследил в сумерках затворяющуюся массивную деревянную калитку внушительного каменного забора двухэтажного загородного дома,
которая отсекла его от другого, невидимого «измерения», и укрыла от него последний момент – как последнюю каплю иссякающего источника. Отворачиваясь, вздохнул, смиренно моргнул,
и пробудился. То есть начал медленно возвращаться к действительности.
Он глянул на свое отражение в зеркале заднего вида, отрешенно узнав себя в том стильном зловеще-хмуром почти 30-летнем, (пускай и отлично замаскированном нарочитой хайповостью), парне с усталым, слишком взрослым (сейчас – как по паспорту), взглядом, который будто б окружили вековые морщины, отлично загримированные минутой. Но зеркало послушно отрикошетило ему приемлемую медиа-картинку. Припаркованную за забором.
Вот и все. Он – класный и стильный,
и это – всё, что ему осталось сегодня.
Сегодня – был тот самый день, о котором он грезил столько лет: он исполнил нечто долгожданное, и уже почти успевшее превратиться в призрачное. Он достиг этого, к чему так долго и упорно шел. Но у всего – своя цена… В который раз за сегодня он уже думает об этом?
На прощание случайная пассажирка как «Алё-нушка» оглянулась на полпути от машины к своему двору, к своему миру, и кинула куцое, почти постороннее признательное «спасибо» из-за плеча. Но не улыбнулась. А часом раньше он был почти уверен, что что-то у них случилось, что он ёк-нулся ей. Испугалась? Может, и правда
маленькая?
Папа, наверное, сказал бы сейчас про нее: «прям 15-летняя Наташа Королева»… Интересно, что б еще сказал бы про неё папа?
Молча подглядывая за ней все эти 40 минут пути тет-а-тет, он ждал этой минуты освобождения, и не верил в её наступление, как не верят в обещанный апокалипсис. Пробовал запомнить её черты и сохранить в себе вместе с этими пустыми густыми сумеречными минутами движения в глубины мглы. Обреченно на их окончание. Пробовал отгадать её, или определить шанс на дозволение смотреть на неё… так. Пробовал понять, имеет ли право… на это притяжение. Теперь. Вот так… Сейчас. Освобожденный лишь позавчера… от подобного. От слишком подобного…
И еще пробовал угадать степень её участия в этом своем замесе мыслей и смятений. Она – магнит, или мираж? Есть в этом хоть какая-то доля её «вклада», или он сам всё придумал, на «волне»? Все-таки сегодня был сам по себе такой день…
Он столько лет изливал свое творчество на беспристрастную камеру, в зияющую дыру всемогущего интернета, следуя только своему внутреннему «путеводителю», и столько лет мучительно мечтал понять, обнаружить, что все это не зря – увидеть живую аудиторию, принимающую его как Нужного – глаза в глаза… И вот, получив все это – еле выплыл – это чуть не утопило его, как цунами. Моооощщщь, вынырнуть бы теперь. И продышаться. Приехать домой… точнее – в свою новую домашнюю музыкальную студию в свежеснятой просторной квартире. В своем новом городе. В своей новой жизни. Остаться в своем полумраке. Со своим микрофоном. Со своими демонами. Со своими мыслями, которые графически отмеряет такая уютная и интимная
программа музыкальных аранжировок на компе – только успевай за её бегунком сквозь поперечные символы звуков, образов и смыслов.
Наконец-то он один, и может нырнуть в себя. Наконец то он избавился от её присутствия.
Наконец-то он может взять её с собой. И делать с ней всё, что вздумается. Укладываться на нее…
любыми своими мыслями, интонациями и мелодиями. Господи, хоть бы она была совершеннолетняя. А то… ему как-то стрёмно… так грешить, даже в мыслях…
Он ловко развернул машину друга, отданную напрокат (беззззвоззззмеззздно, то есть даррром), и, отпуская её вперед в ночь, почувствовал, как сроднился с этой приличной послушной иномарочкой. Не привык он к таким красоткам.
Но вроде, адаптация проходит почти незаметно – он тут уже – как «влитой». А что, можно уж и привыкать – скоро, если всё так пойдет, он возьмет себе такую свою. А пока – спасибо друзьям. Его «упакованные» московские приятели доверяют ему, босяку с окраин. Верят ему и в него – безоглядно. И он с благодарностью убежден, что не зря. Они верили в него и раньше, авансом, и лишь теперь ему есть чем это подкрепить.
Он дал газу по пустой дороге, ощущая блаженство пустоты и воли. Да уж… Пора ли привыкать? К таким «гладеньким» прикольным столичным «штучкам»??
Полвечера, исполняя свои самые смелые, самые измученные многолетним ожиданием и надеждами творческие мечты наяву, он попутно пытался определить её возраст. (Совершенно НЕКСТАТИ, кстати!).
Его творчество. Оно никогда не оставляло ему шансов на что-то другое. Постороннее. Никогда не пропускало никого вперед, даже когда было чистым посвящением. Захватывало его, отправляя во второстепенность самое «своё»… Даже когда что-то (или кто-то) рядом было действительно важно.
А тут даже оно потеснилось, разделив его надвое. Напополам. Он пел, показывался, распахивался наизнанку, преодолевал… и угадывал! Непрерывно! Минута за минутой. Но эта истина ускользала от него,
как и отпечаток её настроений и умозаключений на чуть растревоженном хрупком личике, словно нарисованной каким-то идеалистом. В ней звучала то утонченная чувственная и очень хрупкая в деталях юная женщина, то школьница с непомерно серьезным взросленьким взглядом. Отсутствие (может, незаметность?) макияжа и любых коррекций, округлый пышненький сухой тёпленько сомкнутый рот в сочетании с этими детскими параллельными косичками-«колосками» нейтрально-русых волос на прямой пробор, прямые брови вразлет, загорело-смуглые щечки с румянцем. Она трогала всё своим распахнутым взглядом как осторожным изучающим касанием, и от неё исходила неуловимая дистанция, неутоленная. Столько спокойствия и достоинства, и академичной нейтральности в прямой позе и вежливом наклоне головки,
но что скрывается за ними?
И кто?
Не шелохнувшись, она застигла его врасплох. Словно эта западня поджидала его давно… И сама не знала об этом.
Она так смотрела…
Хотя она попросту сидела на втором ряду, как и все прочие, и делала ровно то, что должна была среди таких же критиков – оценивала музыкантов – «новоришей».
Но она действительно вслушивалась…
Смотрела. И слушала. Всего то. Для того-то её туда сегодня и позвали. Соббббссснаааа.
Почему, кстати, её туда позвали? Именно на эту трибуну сплошняком из важных персон? Не на ту другую, правую, собранную из поклонников?
Не опоздай они сегодня на эту важную, едва ли не первую такой значимости съемку, он знал бы ответ на этот вопрос. Но всё с самого начала пошло не так.
Да, сначала всё было наперекосяк. На этапе интервью-знакомства, где он держался вполне бодро, раскопали фото его свежего свидетельства о расторжении, которое какие то ###ки слили из домашнего ЗАГСа. Назвали его настоящее документальное имя вместо модного никнейма, за которым он так удобно прятался.
И обнародовали, обнаружили её имя. То, из его документов. Как сенсацию, которую жаждали, и которой не было места в его новом мире. Теперь – нет. Произнесли имя которое он по обоюдному решению вынужден был скрывать от общественности несколько месяцев, а теперь хотел бы скрыть и от себя, хотябы на ближайшие пару недель. Стереть из памяти. Чтоб успеть хоть немного очухаться, переключиться. Но нет.
Не в этом мире.
И, конечно, при этом добролюбы взяли крупным планом его актуальное присутствие на эпичный медиа экран, когда он, всегда теперь исполненный топовой бравурной самоуверенности, пацанской бравады, и вполне аутентичной нагловатости, неуютно заерзал в кресле и нецензурно выругался в «рука-лицо»,
чем изысканно дополнили его и без того неформальный образ. Это не говоря уж об опоздании минут на 10, и ворвавшейся в павильон поперек программы всей его команды, не привыкшей к столичным пробкам, что опять же дорисовыаало его благонадежность не хуже татуировок на лице.
А потом он вдруг, сам себе не успев удивиться, отозвался на корявый призыв-провокацию шапочного знакомого по музыкальной тусовке, и вдруг не дожидаясь очереди своей программы, пошёл в подтанцовку к чужой песне… Виртуозность которой поймут только дэнсеры: смысловая лингвистичность которой… ну слегка преувеличена. Зато приличность – непреодолима. Не «медуза», конечно, но почти… И одна сплошная провокация, как и он сам!
А все эти «шевеления», когда отпускаешь себя – так помогают не думать! Не размышлять. Не понимать… Отрешиться!
Так что да, пошел «по старинке», по своему обыкновению – фигачить хопчик. Позабыл, что вообще-то пришёл петь сюда свои серьёзные тексты серьёзным голосом – иногда ему таааак хотелось сеять разумное-доброе-светлое голосом, словами и примером, только кто б ему в этом верил..!
А пошёл – вот, вдруг пошло-дэнсить (тут – только пожать плечами), хотя в последнее время от этого своего прокаченного медиа-скилла признанного хопера с завидными сотне-тысячными просмотрами – сам настойчиво открещивался, крепко прицелившись на статус серьёзного музыканта с широким диапазоном
и крепким потенциалом. Тьфу ты, опять!
А все почему – повелся-то на шуточный призыв? И исполнил перформанс-фальстарт? А просто потому, что до коррекции зрения пару лет назад он был очкариком, с самой школы, и привык, что чтоб рассмотреть, надо подойти поближе.
К трибунам.
Там среди суровых и пафосных взросляков, исполненных громких статусов, заряженных упругими взглядами исподлобья и словесными патронами…
сидела Брук Шилдс из Голубой Лагуны. Только одетая и заплетенная косичками, словно на 1 сентября, пускай и без банта. И смотрела. Прям на него. Эпизодически.
Эпически.
А еще, не опоздай они (на представление гостей), он знал бы её имя. Наверняка. Он подслушал, конечно, позже, но не был уверен, мог и перепутать. Маша? Даша?
Глаша, епта?
Ну да, успей они вовремя, была бы девочка с именем. И биографией. Было б за что зацепиться. Уму. И фантазии. А так – просто смотрела и слушала. Тааааак… с высоты… своего второго ряда.
И неизвестых титулов и регалий. Воображаемых. Теперь. Им. Неистово.
Потом она вдруг сама заговорила с ним. С того ж самого второго ряда. По столь неуловимому поводу, что даже оооон – сразу не просек «первого шага». Проявила интерес, потом стерла его со своего лица, словно ластиком, и превратилась в изваяние, которое не удостоит взглядом миражи, в скользящее мима создание Природы. Аленушка в современной редакции, да и только. Даже в его машине она оказалась вроде как не по своей воле.
Спасибо «фее-крестной».
Всю дорогу он краем глаз следил за ней. Любовался строгим профилем, достойным фильма про принцессу, и столь же нейтральным поведением. Теперь к неизбывному вопросу про её зрелость прибавился второй: она специально держит дистанцию, или у неё просто так получается, по привычке? Незаметно жмется к двери и ждет избавления от его присутствия, или он уже и это надумал себе? Она не выглядела высокомерной, но от неё исходила царственная неприступность, вгоняющая в оцепенение. Неприкасаемость в облачении хрупкости, не боящаяся тишины. Он не смел беспокоить её в её замершей гордой «птичьей» задумчивости. А она была непроницаема. Как древнегреческое изваяние в музее. Строгая. Аристократка.
Только вот эти комично-важно чуть картинно трогательно поджатые губки в сочетании с этой образцовостью прически на прямой пробор, и безупречностью в манерах гимназистки, зарумянившиеся щечки… Милый ребенок.
Или нет? И как, будучи оснащенной губами Кристи Тарлингтон и такими карими глазами с реснииииииицаааами, можно удержать такой кроткий ускользающий облик?? Неужто она не умеет таким богатством пользоваться??? Или… Только для работы, как он сам? Или… Все же… Маленькая ещё?
Часом позже поднялся на свой 15й этаж, и захлопнул дверь за спиной. В этом доме его уже начали узнавать, и он был рад, что сегодня в этот поздний час уже никого не встретил. Хотя обычно он от этого удивления или осторожной комичной приветливости незнакомцев почти кайфовал. Ну, в целом.
В прихожей он глянул на свое растиражированное теперь отражение. И попробовал отследить в себе – нравится ли оно ему? На сколько?
Ну, вроде – да, в целом. Стильный. Решительный. Стремительно успешный. Изрядно «отутюженный» апгрейдом. И даже где-то – с лоском, хотя он всегда относился к своей внешности, умеющей быть и класной и сомнительной одновременно – всегда довольно неоднозначно. Но что «его», то – его, он давно принял себя, научился с этим вполне эффективно (и даже эффектно!) жить. И работать.
И теперь он в целом был доволен эффектом. Хотя зловещего в свой мощный облик, в потемневший зеленый взгляд под рваной черной челкой, он нарочно не добавлял. Хотя и отрицать что-то в себе давно отвык.
Просто… Сейчас он всё чаще сравнивал себя с собой же, но других образцов. И ему порой не хватало в последнее время своей беспечности и задора, своей натуральной неудержимой басшабашности, наивности и даже глуповатости еще 2–3-летней давности. Вот то был – полет… Сейчас – тоже. Но другой. Из аэроплана – в Боинг…
Из этих мыслей он плавно перетек в другие вопросы: нравится ли ему жить «на высоте», в этой идеальной геометрической «коробке»? И тут ответ был тоже – спокойным «скорее да». Он всю жизнь жил в частном доме на окраине. С банькой и огородом, и лабиринтами частных дворов и тупиков. Отец вообще никогда не понимал квартир, да и мама – тоже.
А теперь отец – ушел на квартиру. А мама – мечтает о ней.
Он туманно думал об этом, застыв на входе в свою ошеломляющую Обитель, в которую влюбился с первого взгляда – фигурный, застекленный от самого потолка в пол тонированный снаружи балкон с потрясающим, полным воздуха и простора, панорамным видом на скайлайн – резной горизонт из высоток, из-за которых через пару часов появится Солнце. Перед его ногами лежал мощный матрац высотой сантиметров в 40. И звал его. Преклонить колено. И уронить голову.
И ему сложно было сопротивляться. Он почти извинился перед ним за промедление, что заставляет его ждать.
Ортопедииииический. Который он купил себе и приволок сюда одержимый идеей Восходов. Или он не Звезда, не может позволить себе Солнце? И хороший ортопедический матрац? Эх, жаль, ему сюда теперь даже привести некого. Бывшую жену – не успел. Эта новая квартира с супругой – чуточку разминулись. Ну а на новую в его теперешнем положении он в ближайшее время надеяться не смел. Предвидел понятные сложности. Как он сказал друзьям – трофей теперь – он сам… Так что пока матрацу – придется поскучать…
Интересно – а какая у неё кровать? – мелькнуло в его голове вирусом.
И тут же трусливо сбежало.
Он рывком развернул себя в ванную, скинул яркий новенький утепленный спортивный костюм, разлохматил волосы, грубовато как пес, наскоро ополоснулся в прохладе, и прицелился размашистой походкой к матрацу, наслаждаясь собой и привычным ощущением послушности своего крупного жилистого тела, которое в последнее время старался баловать достаточным сном.
И ортопедическим матрацем. Который настойчиво звал. В свои объятия.
Но у того нашелся опасный конкурент. Который незаметно исподволь поместился в ладони. Как обычно, всерьез и на долго.
– Макс! Не спишь? – пульнул он в окошко безграничного неонового пространства.
– Неа! Ты уже дома?
– Ага. Чет вымотался немного.
Странное признание от покорителя спортзалов, привыкшего хвастать с экранов неиссякаемой энергией.
– Ну ничего. Кто у нас зато красафффчик, всем сегодня показал! И убедил. Только я не понял, чего это ты подвязался развозчиком?
На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Он, она, они, или Отголоски», автора Наталья Белоненко. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанрам: «Эротические романы», «Остросюжетные любовные романы». Произведение затрагивает такие темы, как «философия жизни», «реинкарнация». Книга «Он, она, они, или Отголоски» была написана в 2021 и издана в 2022 году. Приятного чтения!
О проекте
О подписке