А потом, через два года, когда у них уже подрастала годовалая Нюська и они переехали в Северск, в Ольгиной жизни появился Лобанов. Он приметил её в бассейне – стройную, гибкую, совсем не располневшую после родов, а лишь по-женски округлившуюся в нужных местах, и пошёл на таран. Так Ольгу добивались впервые в жизни. И муж Вадим, близорукий, худощавый, рано начавший лысеть блондин, в её глазах начал сильно проигрывать кудрявому коренастому красавцу Жоре Лобанову. Как Лобанов играл на гитаре, как пел (а у Вадима нет ни слуха, ни голоса)! Какую невиданную ягоду княженику привёз, целое ведро (а Вадим даже не спросил, откуда ягода)! И мешок вяленых хариусов подарил, и букетик незнакомых нежных цветов, похожих на эдельвейсы (а Вадим все время таскает ей гвоздики, как ветерану труда).

Жорины поцелуи Ольге нравились меньше. Его губы непривычно пахли табаком – Вадим не курил, и Ольга тогда тоже ещё не курила, – были колючими из-за усов, влажными, и после она всегда быстро, украдкой, вытирала рот. И слушала, слушала: про речные пороги, дальние маршруты и заповедные красоты, к которым только на вертолёте можно долететь. Лобанов брал её руки, целовал ладони, щёки, губы, Ольга быстро утирала рот и думала: ах, какой у нас красивый роман.

Встречались они в его общежитии, в компании шумных весёлых людей, целовались, выйдя на кухню или на лестницу. Большего Ольга Лобанову не позволяла, – она не собиралась идти на большее и ломать семью. Она просто играла в красивую любовь, о которой так мечтала. Думала, – вот ещё чуть-чуть поживёт в этих греющих её романтическую натуру лучах мужского обожания и остановится. Обязательно остановится. Сумеет остановиться.

Лобанов взял её неожиданно, стремительно и жестко, без прелюдий и вопросов. Позвал на очередные посиделки в общаге, а компании не оказалось, – только он и она. Ну и протаранил… Это было так не похоже на секс, которым Ольга занималась с Вадимом (а больше никогда ни с кем и не занималась), что она просто оторопела, не возражала, а потом тихо плакала: «Что же теперь делать»? «Выходить за меня замуж» – подсказал Лобанов, и Ольга решила выходить. Ну а что уж теперь, вон ведь как страстно он её любит…

Когда Ольга объявила мужу, что любит другого и подаёт на развод, она ещё ждала от Вадима каких-то действий, эмоций, слов особенных. А он подержал долгую, по театральному нелепую паузу, потом сказал «Если ты так решила…». На суде муж подтвердил, что они не сошлись характерами и что жить им вместе дальше ну никак невозможно. Потом уехал в Москву, и в комнату в коммуналке, которую им с Вадимом как молодой семье выделили в своё время из жилфонда областной администрации, из общаги переселился Лобанов. Переселился, и выдал Ольге «настоящую любовь» по полной программе: с ревностью, скандалами, контролем за её жизнью и нахрапистым сексом, от которого уже через пару месяцев её стало тошнить. Оказалось, что это беременность, оказалось, что внематочная. После операции выяснилось, что детей у Ольги больше не будет никогда.

***

– И у них там, на участке, всё по-западному. Домики тёплые, вода горячая есть, работают две недели через две. Начальник участка канадец, всё строго очень. Чуть какое нарушение – штрафуют, а на второй раз увольняют. Зато и платят хорошо. У Вовчика скоро контракт заканчивается, он хочет, чтобы мы скорее поженились. Так больше шансов, что контракт перезаключат – компания женатых работников предпочитает холостым. Да и самому надело, говорит, холостяковать. Вот и лечу!

Оказывается, пока Ольга вспоминала свою жизнь в Усть-Манусе, соседка ей что-то взахлёб рассказывала. Ольга включилась: оказывается, она слушала её параллельно своим мыслям. Света рассказывала про своего жениха, геолога, который смог устроиться в российско-канадскую кампанию и попал на Север золото добывать. Рудник недалеко от Усть-Мануса, работают там вахтовым методом, поэтому её Вовчик по две недели живет то на руднике в бытовке, то в посёлке в общежитии. Отпуск он решил в этом году не брать, остался денег к свадьбе зарабатывать. А свадьбу решил сыграть на Севере, для чего и вызвал к себе Свету.

– Свет, а вы его любите?

– Ага, люблю, – кивнула соседка, расплываясь улыбкой. – С шести лет люблю. Как он в садике меня за бок укусил, так и полюбила.

– Укусил?

– Ага. Я ему кубиком в лоб дала и башню развалила, а он меня за это укусил. Так и ходили потом: он с шишкой, я со следами зубов. У нас с ним в саду такие игры были! Мы и башни складывали, и в фашистов играли.

– Как это?

– А я убегала, а он меня ловил и в плен брал – отводил к забору и велел в тюрьме сидеть. Потом я убегала из плена, и он меня опять ловил. Так и выросли вместе, уроки друг у друга списывали: я у него математику, он у меня русский. Целовались лет с тринадцати, ну и так, обжимались тоже. После школы хотели ехать в Москву учиться: я в Пищевой институт, он – в Горный. А потом я сдуру в Аркашку влюбилась, чёрт мне его подсунул, красавца этого, замуж за него выскочила в восемнадцать лет.

Ольга кивнула понимающе, а Света вздохнула:

– На дискотеке с ним познакомилась. Он старше меня на семь лет, знал, как с девчонками обращаться. В глаза заглянул, за ручку взял, улыбнулся – я и пропала. Какой там Вовчик! Аркаша был как свет в окошке. Верёвки вил из меня, гад, пока я через три года его на Лидке, подружке своей дорогой, не застукала.

– И что?

– Что-что, поорала и простила. Клялся, что кроме меня не нужен ему никто. Да и Ксюхе нашей уже полтора года было. А потом и клясться, и скрываться перестал, кобель. Наверное, всех одиноких баб в Скопине покрыл. Я, говорит, самец, и у меня зов природы. Начитался дряни всякой про секс в газетах. В общем, надоело мне это, я три года уже как забрала Ксюху и ушла. Морок этот любовный у меня выдохся, а больше меня возле него ничего и не держало. На деньги-то, считай, на мои жили. У нас в Скопине плоховато с работой, платят мало. Но мне повезло, я домработницей к одному москвичу устроилась. Он профессор какой-то, из Москвы приехал, у нас дом построил и то тут жил, книжки свои писал, то в Москву уезжал по делам. Я за домом следила, когда хозяин наезжал – готовила, стирала, убирала. Он платил хорошо и относился уважительно, без глупостей всяких. Ну, не приставал. А Аркаша, как его с молочного комбинат шесть лет назад сократили, нигде надолго устроиться не мог. В последние годы вообще, то грузчиком перебивался, то разнорабочим, то сторожем на стоянке. Зарабатывал гроши, только на сигареты и хватало. Вот и шарился по бабам, доказывал себе, что мужик.

– А Вовчик что же?

– А он, как я за Аркашу вышла, со злости один в Москву уехал и на геолога выучился. Мотался где-то, потерялся совсем. И, представляете, год назад я впервые в жизни в Москву выбралась. Профессор мой засобирался, – он на машине же, – я и напросилась, чтобы довез. Так вдруг захотелось по Красной площади походить, в метро поездить! И в метро на станции я с Вовкой столкнулась! Нет, ты представляешь? Хотела наверх выйти и заблудилась в этих переходах: Боровицкая, Арбатская, библиотека имени Ленина. Народу – жуть, голова – кругом, куда идти – фиг разберёшь. В общем, свернула куда-то, по лестнице поднялась, вышла: опять станция «Библиотека Ленина», второй круг наматываю. Стою, головой верчу, соображаю. Куда идти? Народ шныряет, все толкаются, бегут к этим поездам, как будто каждый – последний, и до завтра следующего не будет! Никого ни о чём не спросишь, вокруг грохот – ужас!

Всё, думаю, Светка, так и сгинешь ты в этой суматохе. И вдруг, гляжу – Вовчик идёт! Сначала решила – обозналась. А он подходит: «Светкин, это ты?» Светкин… Так только он меня называл. И так на меня нахлынуло, будто и не было Аркашки в моей жизни, и нам с Вовкой будто по восемнадцать всего! И он обрадовался, утащил меня в Макдональдс, мы там часа четыре проговорили. У него без меня жизнь тоже не сложилась – ездил всё по своим экспедициям, не женился, хотя бабы были. Рассказал, что дочь у него растет в Челябинске, двенадцать лет уже девчонке. Рассказал, что года три без нормальной работы мыкался, а теперь вот получил приглашение на собеседование в канадскую фирму, завтра идёт, и то, что меня вот так встретил – добрый знак. И представляешь, получил он эту работу! Ну, я уже об этом рассказывала. Мы год переписывались, теперь вот еду к нему на Север.

– Не страшно было из дома уезжать?

– Страшно, конечно, я же дальше Рязани, считай, и не ездила никуда. В Москву сегодня второй раз в жизни выбралась, и сразу – лететь, да на край сета! Но я ж не просто так – я к Вовчику. Обживемся – Ксюху заберу. Пока она с мамой моей.

– А он какой, твой Вовчик? Красивый?

– Красивым Аркаша был, поэтому ему от баб отбою не было. А Вовка, он – настоящий. Правильный. Он семью хочет, чтобы сына я ему родила. Дом для нас хочет построить. Теперь, говорит, у меня будет, для кого стараться. Он у меня особенный! И не пьёт! У него аллергия на водку!

– И вправду, особенный. Он будет тебя встречать?

– Нет, не сможет, вахта у него. Но он сказал, автобус прямо от аэропорта ходит, довезет. Покажешь, где садиться?

– Покажу, там недалеко.

Соседка какое-то время расспрашивала Ольгу, как живут в Усть-Манусе, радовалась, что лето там есть – почти полноценных три месяца и даже с жарой до тридцати градусов, что на огородах растёт морковь, картошка и капуста и что если есть работа, то жить там – хорошо. Потом устала, успокоилась и задремала – по Москве-то час ночи, лететь ещё долго, самое время поспать. Ольге спать не хотелось. Попробовала читать, но невероятные приключения частной сыщицы Агриппины не увлекли. Невеста-попутчица невзначай всколыхнула ту, прошлую жизнь, подробности которой Ольга давно уже уложила на самое дно своей памяти, пересыпала нафталином и никогда не перебирала, чтобы не травить душу.

Хватило полугода жизни с Лобановым, чтобы Ольга перестала себе врать: это с Вадимом она была счастлива. Оказывается, это он её любил, спокойной ненавязчивой любовью. Принимал такой, какая она есть, помогал и поддерживал так естественно и незаметно, что она посчитала это непременным фоном своей жизни. Всерьёз полагала, что все мужчины ведут себя так. Дура была. Поумнела быстро, но всё равно поздно. Вадим в Москве вскоре женился, через год родил сыновей-близнецов, Веньку и Сеньку. И хотя полностью не ушёл из её жизни – присылал деньги для Нюськи, звонил не реже раза в два месяца, – ничего уже было не вернуть.

Лобанов бесился от этих звонков и потом нудил и придирался весь вечер, но Ольга научилась не реагировать на его брюзжание, пропускать все мимо, мимо. Если Лобанов не орал – получалось. Если орал, трудно было не реагировать – шумел очень. А реагировать – напрасная трата нервов. Хотя в обмороки от криков Ольга теперь не падала – ко всему, оказывается, можно привыкнуть. В том числе и к бесконечным претензиям и требованиям.

Того, что от неё требовал Лобанов, Ольга делать не могла. И быть такой, как он требовал, не могла. Хотя первые полгода совместной жизни очень старалась. Потом год старалась не очень – слишком много уходило сил, чтобы следить за собой: как ходит, что говорит, как расставляет посуду на кухне, как складывает вещи в шкафу. Чтобы звонить по пять раз на дню, отчитываясь, что делает и когда придет. Чтобы оправдываться, если пришла слишком, по его мнению, поздно и доказывать, что быстрее ну никак не получалось.

В конце концов, Ольга устала от тотального лобановского контроля, от его нотаций и внушений, что она несовершенная, малоприспособленная и без его опеки ни на что не годная. Она даже развелась с ним восемь лет назад. Развода Лобанов долго не давал, не являлся на заседания суда, вымотал из Ольги душу и последние силы. Развода она добилась, но он ничего не изменил. Ольга так и осталась жить с фамилией Лобанова, под одной с ним крышей, только что вещи его перетащила в отдельную комнату, да спать с ним отказывалась. Квартиру даже разменять нельзя было.

Большая коммуналка, где Ольга с Вадимом получили комнату, оказалась в их с Лобановым распоряжении почти сразу, как он у Ольги поселился. Квартира располагалась на втором этаже жилого дома, чей первый этаж был отведён под поликлинику. И под коммуналкой как раз расположился рентген кабинет. Когда кто-то в СЭС посчитал, что в квартире слишком большой фон рентгеновских излучений, и жильцов принялись расселять. Выселили всех, кроме Ольги (Лобанов так жил, без прописки), потом начался расцвет демократии, выборы-перевыборы, заявления властей, что Север стране не нужен. Народ кинулся уезжать из города, чиновники переключились на другие хлопоты, врач из СЭС тоже уехал. Про решение СЭС городские власти забыли, про Ольгу – тоже. По документам она занимала комнату в коммуналке, на деле – просторную трехкомнатную «сталинку» в центре Северска. Жить жила, но никаких продаж-обменов делать не могла. И выставить Лобанова тоже не могла – не уходил он. Тогда ушла Ольга – в себя, в работу, в командировки. Ездила по области, писала о людях и умирающих посёлках и видела такие человеческие истории, такую глубину отчаяния и такую силу духа, что Лобанов с его наездами и брюзжанием становился мелким и несущественным. Да и польза от него была – он оставался на хозяйстве, присматривал за Нюськой, относился к ней по-отцовски. И хотя тоже пилил её и воспитывал, всё-таки устраивал девчонке походы в сопки, брал с собой на острова и озёра. Нюське нравилось.

Путешествия были страстью Лобанова. И по возможности бизнесом. Он знал все заповедные места и тропы Северской области и за определённую плату готов был делиться этими знаниями со всеми желающими, составлять маршруты и быть проводником. На волне интереса иностранцев к Гулагу на его услуги был спрос, Лобанов водил иностранных исследователей по заброшенным, не указанным на картах сталинским лагерям, получал от них вознаграждение в валюте. Теперь эта волна схлынула. Иностранцы насмотрелись и на лагеря, и на легендарную лагерную столицу. Да и местный сервис не очень располагал к визитам: и в облезлой гостинице «Северск» совкового типа и в евроотремонтированном отеле «Вечерний» одинаково отсутствовала горячая вода с мая по сентябрь и устраивали бега тараканы. Поэтому в последнее время Лобанов носился с проектом экстремального туризма со сплавом по Реке и восхождениями на самую высокую, ростом с Эверест, сопку. Со своей всегдашней настойчивостью бомбил этими проектами местную прессу и администрацию, писал в Москву и даже сумел завлечь съёмочную группу передачи «Вокруг света» вместе с Сенкевичем. Ольга тогда тоже с москвичами поездила, посмотрела. Рыбу в море половила, на вертолёте в такие сказочно-заповедные места залетала, одно озеро Джека Лондона, голубое роскошное зеркало в изумрудной оправе окрестных сопок, чего стоило! Лобанов потом подчёркивал, как ей повезло. Мол, была бы американским туристом, заплатила бы за это удовольствие тысяч двадцать. Долларов.

Впрочем, она и так Лобанову платила, в рассрочку. От лета до лета он жил на Ольгину зарплату. Не то чтобы денег требовал, но ел продукты из холодильника, брал её сигареты и как-то так ставил в известность о неотложных расходах, что Ольга их оплачивала. Когда уезжала в командировки, она всегда оставляла им с Нюськой денег на хозяйство. Когда летом, в сезон, деньги у Лобанова появлялись, он тратил их на свои туристские неотложные нужды и покупал что-нибудь в дом. Недавно, вот, диван купил – у Ольги не получалось скопить – и считал себя добытчиком, хозяином и ждал бурных похвал и восторгов. На диване деньги у Лобанова закончились, и опять все жили на Ольгину зарплату.

– Что пить будете? – вернула Ольгу в самолет стюардесса.

– Воду, пожалуйста, без газа. А обед скоро будет?

– Минут через сорок.

– А мне колы дайте, девушка, – проснулась Света. Она прозевалась, протёрла глаза, пригладила взъерошенные кудряшки и зацепилась взглядом за обложку Ольгиной книги:

– Слушай, Оль, а давай погадаем.

– Как это?

– А по книжке по твоей. Я дома всегда по книжкам гадаю.

– Так это же детектив!

– А хоть кулинарный справочник. Нет, серьёзно, я по справочнику тоже гадаю. Если выпадет что-то типа «взять телячьи почки и два часа вымачивать в проточной воде» – значит плохой прогноз, а если «украсить взбитыми сливками и нарезанными ягодами клубники» – все будет хорошо.

– А если «помешивать на медленном огне до загустения»? – развеселилась Ольга.

– Тогда сиди и жди – все само образуется. Ну, вот давай, открой мне двадцать четвёртую страницу и прочитай шестую строчку сверху… Нет, восьмую строчку!

– «Дверь за ней захлопнулась и Агриппина осталась одна. В темноте угадывались ступени. Они вели вверх, к какому-то источнику света. Свет мерцал бледным заревом, которое Агриппина ясно различила, как только глаза привыкли к темноте», – прочла Ольга, залезая и на девятую строку. – И что это значит?

– Что у меня все будет хорошо. Мы же на меня гадали? Вот смотри: дверь захлопнулась – это я уехала из своей прошлой жизни. Осталась одна – одна ведь сейчас лечу. Лестница вверх – значит, куда надо идти собралась. Свет вдалеке – все будет хорошо.

– Ну ты сильна… – покрутила головой Ольга.

– А то! Теперь давай тебе погадаем. Называй страницу и строчку!

– Ну… – задумалась Ольга и назвала свой возраст и завтрашний (или уже сегодняшний? Запуталась совсем с этой восьмичасовой разницей во времени!) день:

– Страница тридцать восемь, строка двенадцать. Снизу!

– Раскрывай книжку! Читай вслух!

– «Веер был сделан из тонкой рисовой бумаги. Он трепетал, и нарисованные гейши, казалось, танцевали свой чувственный танец, навевая на Агриппину смутные эротические желания и овевая её приятным сквознячком». Хрень какая-то… Где я и где гейши? Да ещё со смутной эротикой?

– Так, спокойно, – сосредоточилась Света. – Сквознячок – это к переменам. Эротические желания, чувственный танец… наверное, роман у тебя намечается. Гейши и рисовая бумага… с японцем, что ли, каким…

– Да ну тебя, – захохотала Ольга. – Какой ещё японец! Нет в Северске никаких японцев, китайцы только на рынке барахлом торгуют. Представляешь, в прошлом году приехали осенью на разведку, привезли тюль, тапочки, купальники – стоят с этим барахлом на морозе. Один прямо поверх купальников объявление повесил: «все очень дёшево, хочу домой, замерз». Это ему, наверное, кто-то из наших для прикола написал. Сами они по-русски почти не разговаривают!

– Ну, тогда будет у тебя роман с китайцем! – хохтнула Света.

– Ага, и он мне подарит все свои купальники!

От дурацкого гадания Ольга развеселилась, выбросив из головы всю тоску, что вдруг всплыла в этой поездке. И когда принесли обед, – Ольга выбрала курицу, Света – гуляш, – она поела в хорошем настроении. Потом Света выпросила детектив почитать, а Ольга откинулась в кресле, закрыла глаза и вернулась мыслями к гаданию. Эротическое приключение, надо же…