© Александрова Н. Н., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

Елена перевела дыхание, открыла глаза, улыбнулась.

Глеб смотрел на нее с нежностью, по его щеке сползала капелька пота. Откатившись в сторону, он положил руку на ее живот и проговорил тихим, удивленным голосом:

– Как хорошо! Мне кажется, никогда еще не было так хорошо!

– Это потому, что мы свободны, – отозвалась Елена уверенно. – Это потому, что у нас впереди еще целая неделя счастья. Это потому, что он нас здесь не найдет.

– Да что ты так его боишься? Ты взрослая, свободная женщина… как он сумел так тебя запугать?

– Ты не знаешь, он страшный человек… он способен на все…

– Ты преувеличиваешь! – Глеб усмехнулся, махнул рукой. – И вообще, забудь о нем, в конце концов. Хочешь пить?

– Ужасно!

Он сбросил одеяло, поднялся.

Елена с удовольствием разглядывала подтянутую, сухопарую фигуру возлюбленного.

Глеб подошел к холодильнику, достал банку пива, наполнил два стакана, сел на край кровати. Один стакан бережно подал ей, другой поднес к губам.

– За нас! – проговорила Елена, прежде чем сделать первый глоток. – За нас… и за этот чудный пансионат!

– За нас! – как эхо, повторил Глеб и одним глотком осушил полстакана.

– Немного горчит – тебе не показалось?

– Показалось! – Он по-своему понял ее слова, улыбнулся и припал к губам Елены, как припадает к роднику измученный жаждой путник.

На какое-то время она забыла все на свете – но потом ее отвлекло какое-то движение на краю сознания.

И еще… ей просто стало тяжело дышать.

– Обожди… – проговорила она, оторвавшись от губ возлюбленного. – Дай вдохнуть…

Глеб оторвался от ее губ – но дышать все еще было тяжело.

Что это с ней?

И что за движение она заметила?

Елена перевела взгляд на задернутое шторой окно.

Штора снова чуть заметно колыхнулась.

Ну да, это просто сквозняк…

Дышать все еще было тяжело, к тому же сердце стало биться как-то медленно и неровно.

Что это с ней? Прежде ничего подобного не бывало…

Неужели это от любви? От занятий любовью?

Она взглянула на Глеба – и увидела, что он побледнел, и в глазах его проступило удивление, граничащее с испугом.

– Что… с тобой? – спросила она, с трудом шевеля языком. – Что… с нами?

Глеб не ответил.

Он упал рядом с ней на кровать, дыша тяжело и хрипло.

И тут занавеска снова шевельнулась – и из-за нее вышел человек.

Тот самый человек, которого она так боялась. А она-то рассчитывала, что он не найдет их здесь!

– Что… что ты сделал с нами? – проговорила она едва слышно, с трудом шевеля губами.

– А ты как думаешь? – Он смотрел на нее пристально, с любопытством, как ученый на какое-то редкое насекомое. – Ты думала, что сможешь вот так просто уйти от меня?

– Это пиво… – догадалась она. – У него был такой странный, непривычный вкус…

– Верно, я добавил в него один редкий растительный алкалоид… говорят, смерть наступает в течение трех-четырех минут. Две из них уже прошли.

Кровать рядом скрипнула.

Елена скосила глаза и увидела, что Глеб пытается подняться.

Он оперся на локоть, привстал, сделал еще одно усилие, лицо исказилось от напряжения, но он все же поднялся на ноги – но тут же ноги под ним подогнулись, и он упал на ковер.

– Хорошая попытка! – насмешливо проговорил страшный человек. – Браво!

– Тебя поймают… – выдохнула Елена.

– Да что ты такое говоришь! – Он усмехнулся. – Во-первых, этот алкалоид практически невозможно обнаружить. Через час после смерти он бесследно растворяется в крови. Во-вторых – меня здесь, само собой, не было. Я сейчас далеко отсюда, очень далеко…

– За… зачем ты это сделал?

– А как ты думаешь? – Глаза его стали холодными и злыми. – Ты что же, думала, что можешь безнаказанно уйти от меня? Можешь уйти, не расплатившись по счетам? За все в этой жизни нужно платить! А кроме того… – Он улыбнулся одними губами. – Кроме того, мне хотелось проверить этот яд. Хотелось убедиться, что он действительно так хорош, как о нем говорят.

– Зачем… ты… сделал… это с Глебом? – проговорила Елена. Каждое слово было тяжелым, как каменный блок. – Неужели… тебе… недостаточно… меня?

– Он покусился на то, что принадлежит мне! – прошипел он в ответ, склонившись над Еленой. – Это не прощается!

Елена попыталась закричать, попыталась позвать на помощь – но голос больше не слушался ее.

К тому же звать на помощь было бесполезно – их номер, как все номера этого пансионата, занимал отдельный домик. Это и привлекло их с Глебом – они никого не хотели видеть, ни с кем не хотели общаться, только друг с другом. Этот пансионат и был создан для таких, как они, для тех, кто искал уединения.

Елена не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и только безвольно, отстраненно, как будто со стороны, наблюдала за тем, как этот страшный человек одевает ее, словно куклу. Одевает с тщательной, извращенной аккуратностью. Затем он взвалил ее на плечо, вынес из домика, поднес к машине Глеба, стоявшей возле порога, усадил на пассажирское место. Оставив ее там, снова ушел в домик.

Елена все еще была жива. Она поняла, что задумал тот человек, и попыталась пошевелиться, выбраться из машины – но тело не слушалось ее, оно стало чужим и беспомощным.

Он снова вышел из домика, теперь на плече у него было безвольное, обвисшее тело Глеба. Он нес его легко, как тряпичную куклу. Усадив Глеба на водительское место, брезгливо перегнулся через него, включил зажигание, снял машину с ручного тормоза и сильно толкнул вперед по дорожке.

Елена попыталась повернуть голову, чтобы в последний раз увидеть возлюбленного – но из этого ничего не вышло. Тело не слушалось ее, как чужое.

Машина покатилась вперед, подскакивая на ухабах и постепенно набирая скорость.

Подъездная дорожка шла под уклон, и машина катилась по ней быстрее и быстрее.

Елена все еще была жива. Широко раскрытыми от ужаса глазами она видела, как мимо проносятся кусты шиповника в темных высохших ягодах, золотистые стволы сосен… впереди был поворот дороги, который уходил к главному зданию пансионата, но машина ехала прямо, к обрыву, огороженному низеньким символическим заборчиком…

Удар – и машина, проломив ограждение, выкатилась на край обрыва, на мгновение зависла на самом краю, словно раздумывая.

Впереди был глубокий овраг с крутым склоном, на дне которого виднелись огромные валуны, в незапамятные времена оставленные ледником.

Машина перевалилась через кромку оврага и устремилась вниз, разгоняясь и подпрыгивая на ухабах.

«Быстрее, быстрее, быстрее… скорее бы уже это кончилось», – успела подумать Елена – и тут все кончилось, кончилось страшным ударом и ослепительной вспышкой, после которой наступила бесконечная, бездонная темнота.

Жарко в горнице. Печь изразцовая накалена, чуть не светится. Жарко в горнице, томно. На высокой кровати мечется молодая женщина, пот стекает по лицу. Лицо красно, измучено. Рожает.

Рядом стоят мамки да прислужницы, шепчут, крестятся.

– Ну, еще потерпи, милая!

– Мочи нет…

– Потерпи, болезная… вот мы тебе сейчас поясок освященный повяжем, он непременно поможет!

В дверях показался высокий старый человек. Лицо властное, гордое – еще бы, сам великий князь Василий Иванович!

Властное лицо от боли перекошено, от страха за молодую любимую жену. Сил нет глядеть, как она мучается.

– Выйди, батюшка! – просит его мамка Ефросинья. – Негоже тебе здесь быть!

Повернулся, вышел… тяжело идет по кремлевским покоям, словно тяжкий груз несет.

И вдруг позади, за спиной крик раздался. Не женский крик – младенческий. Просветлело лицо князя, повернулся, поспешил назад, дитя свое увидеть. Вошел в горницу – а Ефросинья уже тянет к нему руки, а в руках – дитятко. Личико красно, сморщено, никакой лепоты, но таковы все новорожденные.

– Мальчик! – радостно говорит Ефросинья.

– Слава тебе, Господи!

От сына перевел взгляд великий князь на жену, на Олену.

Лицо бледное, истомленное, но в глазах светится радость. Радость и гордость.

Еще бы – родила она наследника великому князю, родила будущего государя.

И тут за окном словно день среди ночи вспыхнул – молния полыхнула вполнеба, озарила все окрест. И тут же загрохотало, загремело, словно целый воз железного товару опрокинулся перед великокняжеской палатой. Чисто было небо – и из чистого неба гроза разразилась…

Закрестились няньки, запричитали: «Не к добру это! Как ни говори – недобрая примета!»

Капитан Петр Лебедкин высунул голову из туалета и опасливо оглядел коридор. Служебный коридор был пуст, только где-то слышался начальственный голос, распекавший кого-то.

Услышав этот голос, капитан отчего-то вздохнул, затем еще раз оглянулся и отважился выйти. Мелкими шагами, стараясь ступать как можно тише, он пересек коридор и буквально по стеночке двинулся дальше, поминутно вздрагивая и оглядываясь по сторонам. Скрипнула дверь в конце коридора, капитан тут же прыгнул испуганным зайцем в нишу первой же попавшейся двери и затаился. Кто-то вышел и направился в противоположную сторону. Лебедкин перевел дух, выпрямился и зашагал по коридору, печатая шаг.

Идти было недалеко, вот он, его кабинет. Вдали показалась женская фигура, и капитан тут же рванул на себя дверь, захлопнул ее за собой и только тогда перевел дух.

– Так жить нельзя! – прошипел он, запирая дверь на ключ. – Это не жизнь, а каторга какая-то.

– Что, опять она? – сочувственно спросила его напарница Дуся.

– Она. – Лебедкин рухнул на стул и вытер пот со лба. – Ну сил моих больше нет!

– Выпей водички! – Дуся встала и подала ему с подоконника бутылку минералки.

В кабинете тотчас стало тесно, как в купе поезда, ибо Дуся Самохвалова была женщиной внушительных габаритов. «Сто килограммов женской красоты», как она сама себя называла. Сто не сто, но девяносто пять там точно было. У Дуси всего было много – глаза, как круглые блюдца, рот до ушей, волосы буйно вились, не поддаваясь никакому гребешку, голос громкий.

В общем, всего было много, но ничего лишнего, потому что от Дуси исходило такое обаяние, в ней было столько жизни и энергии, что, по образному выражению их бывшего начальника полковника Медведкина, эта энергия могла осветить небольшой поселок городского типа. Причем предохранители никогда не сгорят.

Лебедкин вылакал полбутылки воды, и тут в дверь кто-то поскребся, затем ручка нерешительно качнулась. Лебедкин подавился водой, опрокинул бутылку и схватился за горло, чтобы не закашляться. Глаза его выкатились из орбит, и вид при этом был такой уморительный, что Дуся не удержалась и прыснула.

– Товарищ капитан, вы здесь? – послышался женский голос за дверью. Лебедкин показал Дусе кулак. Она нахмурилась и шагнула было к двери, чтобы открыть. Что, в самом деле, не в детском саду находятся, а на рабочем месте, в полиции. Серьезное учреждение, тут не в игрушки играют. Но Лебедкин умоляюще прижал руки к груди и смотрел так жалостно, что Дуся не двинулась с места.

Ручку еще подергали, потом напарники услышали понуро удаляющиеся шаги.

– Господи, ну за какие грехи мне это наказание? – Капитан Лебедкин театрально воздел руки к потолку.

– Ты, Петя, сам виноват, – вздохнула Дуся, – ты с потерпевшей неправильно разговаривал. Ты ей надежду дал.

– Да ничего я ей не давал! – взвился Лебедкин. – Я ей сказал, что дело закрыто, что его признали несчастным случаем, что племянница ее сама утонула. По пьяному делу!

– Вот про это ты точно не сказал, пожалел тетку. Мягкий ты очень, Петя, чувствительный, а это мешает жить и работать. Ты ведь и сам тогда немного сомневался, так?

– Ну, так…

– А она твои сомнения почувствовала и вцепилась в тебя, как клещ! Ну не нашли же в крови у той утопленницы ничего, кроме алкоголя! И того совсем немного. То есть несчастный случай это был, никто не виноват. Сама она виновата, что ночью пошла по мосткам прогуляться. Ну и свалилась в воду! Девка шальная была, ничего не боялась, а такие плохо кончают! Знаешь, что говорят: как веревочке ни виться, а рано или поздно гром все равно грянет…

– Да знаю я, знаю, – с досадой отмахнулся Лебедкин, – а все равно червячок какой-то в душе свербит. Что-то тут не то… что-то не складывается…

– Ну, Лебедкин! – Дуся с грохотом опрокинула стул.

Стул ее был изготовлен знакомым столяром по особому заказу – в полтора раза шире обычного и гораздо прочнее.

Столяр подарил Дусе этот стул в благодарность. Года два назад на его внучку напали в лифте, ударили по голове, вытащили из ушей грошовые сережки и денег взяли триста рублей. Больше не было.

Девочка попала в больницу с сильнейшим сотрясением мозга. Хорошо, что соседи вовремя подоспели, «Скорую» вызвали.

Дуся тогда буквально рыла землю носом, уж очень разозлилась. Невыносимо было смотреть в глаза деда. Дочка его умерла молодой, они с женой воспитывали девочку сами как могли, у них никого больше не было. И вот такое…

Коллеги только пожимали плечами – никого, мол, ты не найдешь. Сколько таких случаев! Нападают наркоманы на девчонок, потому что мужчину посильнее боятся, можно отпор получить. И тетки, что постарше, всегда начеку, в сумку так вцепятся – только с руками оторвать можно. И в лифт с незнакомцами ни за что не войдут. Так что девчонки беспечные – самый их наркоманской контингент. Или старухи, те по старой памяти никого не опасаются.

Никакой камеры, разумеется, в лифте не было – дом самый обычный, далеко не новый, домофон и то вечно сломан.

Девочка пришла в себя и только вспомнила руки. Лица она не видела, мерзавец напал со спины. Руки были грязные, все в каких-то разноцветных пятнах. И рукава красные.

Кто-то из свидетелей вроде бы видел недалеко от места преступления парня в красной куртке, но лица не разглядел под низко опущенным капюшоном.

Дуся была женщиной упорной, к тому же умела разговорить кого угодно. Люди, привлеченные ее обаянием, охотно рассказывали ей все, что знали. Так, стало известно, что недавно напали еще на одну девочку. Та что-то заподозрила, когда парень проскользнул с ней в подъезд, и задержалась у почтовых ящиков. Парень напал на нее прямо там, видно, ему уже было невмочь. Девчонка заорала, выскочили соседи, парень убежал, оставив в руках соседки оторванный карман от красной куртки. А в кармане оказалась проездная карточка.

Полицию решили не вызывать, чтобы не затаскали на допросы, а карточку соседка на всякий случай не выбросила, за что Дуся готова была ее расцеловать. Потому что теперь все было просто. Владелец карточки оказался студентом Художественного училища имени Мухиной, в просторечии именуемого просто Мухой. Его издали показали той девчонке, что сумела отбиться, а самая большая удача поджидала Дусю у него дома. Этот идиот сохранил сережки, снятые им с внучки столяра. Продать сразу же побоялся, а выбросить было жалко – все-таки какие-то деньги выручить можно…

Теперь бывший студент на зоне рисует лозунги «На свободу – с чистой совестью!» А столяр в благодарность сделал Дусе этот вот стул под ее габариты.

Дуся подняла стул и плотно на него уселась. Она хотела отругать напарника, но передумала. Все равно не поможет, уж если Петька вбил что-то в свою непутевую голову, то никакая сила его не остановит, прет вперед, как носорог.

Было так уже в прошлом году, когда он зациклился на серийных убийствах. Сколько начальство его ругало, сколько сослуживцы посмеивались, а ведь прав оказался Петька, была там серия, и поймали потом того маньяка!^[1]

Вот и с этим делом та же история. Семь месяцев назад на базе отдыха под названием «Теремок» утонула молодая женщина. Утонула в озере ночью. Была она в «Теремке» в компании подружек, справляли не то день рождения, не то был просто девичник. Выпили, конечно, поплясали, присоединились к ним какие-то мужчины, что отдыхали тут же. А что еще на такой базе делать?

Потом все разбрелись – кто парами, кто просто пошел спать. Потерпевшую хватились только рано утром. И нашли тут же, в камышах. Платье зацепилось за корягу, так что труп не унесло далеко.

Местные полицейские пришли к выводу, что имел место рядовой несчастный случай. Ну, выпила девушка лишнего, вышла на воздух – покурить там или просто освежиться, головка закружилась, она и упала в воду.

На первый взгляд они были правы, поскольку компания была хоть и шумная, разношерстная, но никто ни с кем не ругался, не ссорился и отношений не выяснял. Мужики, что соседствовали с девицами, были все люди солидные, приличные, приехали на выходные, чтобы порыбачить.

Ну, а вечером отчего бы с девушками не повеселиться, если те не против. И врач, производивший осмотр тела, не нашел никаких ушибов и следов борьбы.

Дело почти уже закрыли, но тут невесть откуда возникла тетка покойной. Тетка была упорна и настойчиво утверждала, что ее племянница никак не могла упасть в воду, потому как всегда крепко стояла на ногах, с чего ей падать-то? И алкоголь ее никогда не брал, то есть бывало, конечно, что выпивала в компании подружек, но чтобы валяться – этого никогда не было.

И на мостках возле озера нечего было ей делать, племянница никогда не любила уединение, наоборот, всегда возле нее люди, душой компании была. А курить вообще не курила, разве что одну-две сигаретки опять-таки в компании подружек.

И наконец, если уж поскользнулась и упала, то с чего ей тонуть? Племянница прекрасно плавала, она, тетка, сама водила ее в бассейн с шести лет. В соревнованиях даже участвовала. А потом родители ее забрали, потому как испугались, что фигура будет нехорошая – плечи слишком широкие, как у всех пловцов.

Тетка ходила по кабинетам, писала жалобы во все инстанции и, видно, обладала кое-какими связями, потому что дело окончательно не закрыли и в конце концов передали им. И полковник Медведкин, их непосредственный начальник, перед тем как уйти на повышение, передал дело Лебедкину.

Подгадил на прощание, непонятно за что. А Петр, почитав отчеты, вроде бы умом понимал, что все правильно, но все же засомневался. И не сумел скрыть эти сомнения от тетки потерпевшей. И тетка теперь буквально его преследовала, а начальство торопило с окончательным ответом. А Лебедкин все сомневался, оттого и прятался от тетки. Жалко все-таки Петьку, совсем запутался…

– Ты пойми, Дуся, – Лебедкин почувствовал ее слабину и заговорил горячо, взволнованно, торопясь и проглатывая слова, – девица эта, Мария Колыванова, здоровая была, молодая и крепкая. Ну, с чего ей тонуть-то, сама посуди?

– Ну, может, с сердцем стало плохо в холодной воде… – неуверенно сказала Дуся.

– Да нормально у нее все было с сердцем! – отмахнулся Лебедкин. – Врач же сказал. Ее утром нашли, так что никаких посмертных изменений не было. Там дядька опытный, сразу бы понял, что не так. В легких вода, стало быть, утонула. И вода, кстати, в озере не такая уж и холодная была, июнь месяц все-таки, а не апрель. Нет, что-то тут не то…

– Кстати, все хотела спросить, отчего та база так называется – «Теремок»? Там озеро да деревья вокруг.

– А, там раньше детский санаторий был, назывался «Теремок». Старое здание развалилось совсем, ну, кто-то выкупил участок, понастроили маленьких домиков, или коттеджей, а название старое оставили, потому что при въезде уж больно красивая вывеска. Из дерева вырезал какой-то умелец еще при советской власти. Нет, ну что-то там не так с «Теремком» этим!