© Соломко Н. З., 1984–2014

© Стерлигова Е. И., иллюстрации, 1984, 2014

© Ремизова Е., иллюстрации на переплете, 2014

© Оформление серии. ОАО «Издательство «Детская литература», 2014

* * *

Белая лошадь – горе не мое

Владиславу Крапивину, первому учителю, другу детства

Нынче утром учитель географии лез в школу через окно в туалете. Хорошо, никто не видел. Положение было совершенно безвыходное: он опаздывал на урок, а в дверях школы стояла новенькая техничка и без сменной обуви никого не пускала.

– Здравствуйте, – кивнул ей Александр Арсеньевич, мчась мимо (надо ведь еще было успеть в учительскую за журналом), а она ухватила его за рукав и закричала:

– Куда без обуви?!

К счастью, все порядочные ученики (не говоря уже об учителях) в этот момент находились в классах, никто не слышал, как учитель географии пытался доказать, что он учитель…

– Ишь ты – «учитель»! – кричала техничка. – Видала я вас, таких учителей, перевидала! Вот сведу тебя, хулигана, к директору, он тебе покажет, как над старшими смеяться!.. Шпендрик!

Александр Арсеньевич действительно выглядел несолидно: маленький, легкий, узкоплечий, уши торчат, торчит хохол на затылке… Мальчик. Школяр. Ученик девятого класса – и это в лучшем случае! Сигареты, правда, продают, но на фильм «детям до шестнадцати» нечего и думать пройти без паспорта…

А тут еще из переулка выбежали Петухова Юля из одиннадцатого «А» и Петухов Женя из шестого «Б», и Александр Арсеньевич позорно отступил. То есть просто убежал. Вовсе не обязательно Петухову Жене знать, что классного руководителя принимают за мальчишку. А уж Петуховой Юле быть в курсе таких унизительных подробностей его жизни тем более ни к чему!

Александр Арсеньевич лез через окно в туалете и клял судьбу: это же надо уродиться таким, когда кругом акселерат на акселерате сидит и акселератом погоняет… Летом вот усы пробовал отрастить. Стало еще смешнее: мальчик с усами. И усы какие-то… Черт знает какие! Отец хохотал. А мама сказала, что ей нравится (и на отца посмотрела строго: не смей травмировать мальчика). В общем, ясно было: лучше усы эти сбрить и не смешить народ…

Александр Арсеньевич пугливо выглянул из туалета в коридор. Звонок уже прозвенел, в коридоре было пусто.

По лесенке он несся через две ступеньки. Завуч Лола Игнатьевна, поджидавшая опоздавших на площадке меж первым и вторым этажами, выговорила ему суровым басом:

– Скверно, уважаемый Александр Арсеньевич, скверно!

«Белая лошадь – горе не мое!» – пробормотал про себя Александр Арсеньевич магическое заклинание, с детства отводящее от него несчастья, большие и малые.

Его один замечательный человек научил: «Плохо тебе, а ты возьми и скажи быстренько (но так, чтоб никто не слыхал): „Белая лошадь – горе не мое!“ – и все пройдет!» И проходило. Однако нынче заклинание не сработало: несчастья не кончились. То есть с уверенностью можно сказать, что они только начинались.

И не то чтобы это был рок, недремлющая злая судьба, когда живет человек тихо, никого не трогает, а несчастья на него валятся и валятся… В случае с Александром Арсеньевичем все было иначе: несчастья валились на других, а Александр Арсеньевич добросовестно под них подставлялся. А когда человек сам подставляется, его никакие заклинания не спасут.

Нынче утром несчастье свалилось на десятый «В». К Александру Арсеньевичу оно не имело ни малейшего отношения, ведь это не Александр Арсеньевич сбежал вчера с биологии, это десятый «В» сбежал и теперь пребывал в угрюмстве, чуя миг расплаты. Но Александр Арсеньевич и тут вмешался… Короче говоря, произошло следующее…

– Бессовестные! – с порога выкрикнула Бедная Лиза. Прекрасные серые глаза молоденькой классной руководительницы были зареваны, потому что за проделки учеников попадает сначала их наставникам. – Бессовестные! Бессовестные!

– Так, Елизавета Георгиевна… – загудел десятый «В».

– Молчите лучше, бессовестные! Слушать ничего не хочу! – Она жалобно взглянула на Александра Арсеньевича. – Саня, знаешь, что они творят?!

Но что они творят, сообщить не успела, потому что в дверь властно постучали. Это прибыла сама Лола Игнатьевна.

– Извините, Александр Арсеньевич, – произнесла она, карающе оглядывая «бессовестный» десятый «В», – но у нас произошло ЧП, и я бы сказала попросту – неслыханное безобразие!

Лола Игнатьевна была заместителем директора по воспитательной работе, то есть как раз специалистом по «неслыханным безобразиям» и ЧП, специалистом крупным и виртуозным. Александр Арсеньевич понял, что урока у него не будет (Лола Игнатьевна занималась воспитанием, не жалея времени), вздохнул и отошел к окну.

– Итак, кто был организатором вчерашнего бесчинства? – сурово спросила Лола Игнатьевна.

Десятый «В», естественно, хранил гордое молчание. Только Боря Исаков пробормотал довольно внятно:

– Фуэнте Овехуна…

– Исаков, меня сейчас не интересует степень твоей образованности. О пьесе великого испанского драматурга Лопе де Вега мы с тобой побеседуем в другой раз. Ситуация, описанная там, не может иметь места в средней школе. Инициаторов придется назвать. Ну?

Но десятый «В» инициаторов не называл, молчал, и все тут.

– Бессовестные! Бессовестные! – с отчаянием сказала Бедная Лиза. – Натворили – и в кусты! Я бы с вами в разведку не пошла!

– Может, хватит оскорблять? – возмутились с задней парты.

– Семенов! Слушать правду, по-твоему, оскорбительно? – грозно удивилась Лола Игнатьевна.

Семенов стоял у парты, сунув руки в карманы, и дерзко молчал.

– Семенов, я с кем разговариваю? Быстро вынь руки из карманов!

Семенов вынул руки из карманов и снова надерзил:

– А может, я бы тоже с Елизаветой Георгиевной в разведку не пошел, ну и что?

– Семенов, я гляжу, ты разговорился.

– Сами спрашивали.

– Семенов, я не об этом спрашивала. Я спрашивала…

– Простите, Лола Игнатьевна, – вмешался Боря Исаков. – Но может быть, имеет смысл спросить у нас не о том, кто это сделал, а о том, почему мы это сделали?

Исаков Боря был страстным борцом за справедливость. Поэтому Бедная Лиза поспешно сказала:

– Боря, объяснишь, когда спросят!

Она знала, что если дать Боре заговорить, то это чрезвычайно все усложнит. Потому что Боре не скажешь: «А ну прекрати грубить и дай дневник!» – чем обычно и кончается в школе борьба за справедливость. Потому что Боря был интеллигентнейший, начитаннейший юноша. Он все знал. Он был не просто круглый отличник – он был вундеркинд, вежливо скучающий на уроках. Победитель всех мыслимых олимпиад, гордость школы – вот кто был Боря Исаков.

Ни один конфликт между учеником и учителем в десятом «В» не обходился без Бориного участия. Боря всегда был готов объяснить учителям, что они в данном случае не правы (что учителям, разумеется, не всегда нравилось). Но спорить с Борей было очень, ну просто невыносимо трудно: он имел скверную привычку ссылаться на авторитеты. «Вы полагаете? – спросит он, выслушав. – А вот Макаренко в этом вопросе с вами бы не согласился. Он по этому поводу говорил следующее…» (и можно не сомневаться, что Макаренко это действительно говорил), а то еще процитирует декларацию прав человека или устав средней школы. И бог с ней, с декларацией, но уж с уставом-то – хочешь не хочешь – приходится считаться! Поэтому побаивались Борю учителя. Но не Лола Игнатьевна, которая вообще никого и ничего не боялась.

– Хорошо, Исаков, – согласилась она. – Если ты настаиваешь, начнем с вопроса: почему вы устроили это безобразие? Я слушаю.

– Прежде всего не надо спешить с определениями, – сказал Боря. – Безобразия, на наш взгляд, не было. Вернее, было, но не с нашей стороны… – Тут Боря замолк, ожидая возражений.

По всему было видно, что Бедной Лизе возразить очень хочется: мол, а с чьей же это стороны они были, Боря, и уж не хочешь ли ты сказать нам… Но она не решилась, потому что вот ведь Лола Игнатьевна молчит, не возражает…

– Продолжай, Исаков, – величественно кивнула та, – я слушаю тебя с неослабевающим интересом.

– Безобразие было со стороны Ляли Эдуардовны…

– Боря, не заговаривайся! – не выдержала все-таки Бедная Лиза. По молодости она была склонна к мгновенным и бурным реакциям.

– Ляля Эдуардовна оскорбила класс. Она обозвала Соколова придурком…

– Не может быть! – ахнула Бедная Лиза.

– Что, вот так, ни с того ни с сего, взяла и обозвала? – деловито поинтересовалась Лола Игнатьевна, которая не обладала наивностью молодой учительницы и знала, что в жизни все может быть.

– То, что человек не приготовил домашнее задание, не дает никому права оскорблять его, – вежливо сказал Боря.

– А Соколов имел право приходить на урок, не подготовившись? А, Соколов?

– Ну, не имел… – вздохнул Соколов.

– Без «ну», Соколов.

– Ну, без «ну» не имел…

– Соколов, не паясничай!

– Ну, не буду…

Десятый «В» неуверенно засмеялся.

– Пороть вас надо, – улыбнулась и Лола Игнатьевна. – Ведь если бы сами вы были во всем безупречны, тогда другое дело. А то – рыльце в пушку, а они бьют себя кулаком в грудь: «Ах, нас оскорбили!» Не вынуждайте! Занимайтесь своим делом – учитесь, не так уж много от вас требуется… В общем, так решим: завтра извинитесь перед Лялей Эдуардовной, и будем считать…

– Простите, – твердо сказал Боря, – но это не выход. Пусть Ляля Эдуардовна извинится перед Соколовым. Иначе мы не будем посещать ее уроки. Мы так решили и просим передать наше решение директору.

Стало очень тихо. Слышно было, как в соседнем классе стучат мелом по доске, торопливо пишут…

– Кто это – «мы»? – спросила Лола Игнатьевна раздраженно. – Не слишком ли много ты на себя берешь, Исаков? Выйди из класса и без родителей не появляйся.

Лола Игнатьевна подождала, когда за изгнанником закроется дверь, и повернулась к оставшимся: – Бунтовать будем?

Десятый «В» подавленно молчал.

– На что рассчитываете, Фуэнте Овехуна? Или никто в институт поступать не собирается? А? Или вы полагаете, что вас туда возьмут с плохими отметками? Так я вам их на выпускных экзаменах организую, не сомневайтесь.

– А чего вы сразу отметками запугиваете? – возмутился дерзкий Семенов. Он в институт не собирался и потому мог себе это позволить.

– Я не запугиваю, Семенов. Я объясняю. Вот закончите школу – и делайте что хотите. А пока вы ученики, будьте добры подчиняться и делать то, что вам велят!

Вот до этого самого момента Александр Арсеньевич вел себя правильно: сидел на подоконнике, хмурился и молчал. Хмурость его десятый «В» мог истолковать себе так: «Действительно, распоясались совершенно! Слова им не скажи. Ну, ничего, сейчас мы поглядим, как они мне отвечать будут».

А завуч так: «Интересно, почему подобные вопросы надо выяснять у меня на уроке?! И так кот часов наплакал, дай бог с программой справиться… Неужели нельзя было сделать это после занятий?»

Но Александр Арсеньевич, как выяснилось, хмурился по другой причине. А выяснилось это, когда он вдруг поднялся с подоконника и сказал:

– Лола Игнатьевна, а стоит ли так? Ведь класс, в сущности, прав.

Лола Игнатьевна окаменела. Бедная Лиза охнула и зажала рот ладошкой. Десятый «В», затаив дыхание, стоял у парт и глядел во все глаза…

– Знаете что, Александр Арсеньевич!.. Я устала от ваших диких выходок! И умываю руки. Вот выйдет в понедельник с больничного директор, пусть он с вами сам разбирается… – угрюмо сказала Лола Игнатьевна и вышла, непедагогично грохнув дверью.

– Санечка, Санечка, ну ты что?!. – хлопнув длинными ресницами, испуганно прошептала Бедная Лиза и выскочила вслед за ней.

Десятый «В» молчал.

– Зря вы это, Сан Сенич, – сочувственно сказал Семенов. – Вставят вам теперь по полной программе…

Похоже, он выразил общее мнение: десятый «В» загудел, как трансформатор под напряжением, видимо собираясь устроить очередную сходку и взбунтоваться с новой силой, но, по счастью, прозвенел звонок.

На душе у молодого учителя было нехорошо, тревожно как-то, с директором у Александра Арсеньевича отношения были довольно натянутые, директор имел обыкновение отчитывать его, как мальчика, а учителю географии это, понятно, не нравилось. Он отчетливо представил себе грядущую в понедельник (по счастью, сегодня был только четверг) встречу с директором и, расстроившись, после уроков пошел бродить по городу.

В городе была осень. Уже темнело рано, и с сумраком становилось зябко. И листья падали всё чаще. Скоро, скоро опадут они совсем, и дворники вздохнут и примутся за работу… И все-таки осень еще была похожа на лето: славная, теплая, зеленая, с птицами на ветках. Вот и потянуло Саню (а за пределами школы Александр Арсеньевич был не Александр Арсеньевич, а просто Саня; может быть, он и в пределах был Саня, но положение обязывало) в улочки и переулки, бродить, думать о непутевой своей жизни и несерьезной науке, преподаванию которой он себя посвятил…

Уроки в школе бывают серьезные и несерьезные, это все знают. Серьезные – это по которым задают домашнее задание письменно и все время проверяют. А когда домашнее задание задают устно и проверяют не всегда, то это несерьезные… Хорошо быть учителем по «серьезному» предмету – по алгебре, химии, физике!.. Сколько опасного и непостижимого таят в себе эти науки! Например, кроме параграфов в учебнике надо еще решать всякие ужасные задачи и уравнения. Тетради, конечно, собирают редко, но зато в любой момент могут вызвать к доске. Поэтому, чтобы избежать двойки, необходимо если не выполнить задание дома, то хотя бы списать на перемене. А это, сами понимаете, дисциплинирует характер и воспитывает ум в уважении к науке…

Куда там «несерьезным» предметам! Истории, например. Там главное – успеть заглянуть в учебник, что там у них происходило в стародавние времена… Так, отрубили королю голову! Правильно сделали, так ему и надо, не будет угнетать! А в каком году это случилось, кто-нибудь подскажет… Ну а уж с географией и вовсе все просто, чего там учить-то! Сели на поезд и поехали. Или на самолет. Это во-первых! А во-вторых, нужна нам эта география, честно говоря! Зачем ее учить, когда мы по телевизору и так все видали? Да и бывали везде, где можно. И в Турции, и на Кипре, и в Испании. А у кого родители покруче, те и до Парижа с Лондоном дотянулись. Ну и что? И при чем тут география? Все давным-давно открыто, описано, сфотографировано со спутников и занесено на карты… На кой нам-то это учить?

Уже темнело, когда Саня подошел к дому. На углу, как всегда, торчал скинхед Шамин – скверный ученик из одиннадцатого «А». Весь в черной коже со стальными заклепками, голова стрижена, как положено, налысо, в руках гитара, в зубах сигарета, на тротуаре у ног – початая бутылка пива.

– Заработались, – глумливо сказал лысый негодяй. – Поздненько возвращаетесь…

Саня не счел нужным ответить.

В подъезде, на подоконнике, были горой свалены пакеты с крупой и консервные банки, рядом сидели Санины ученики: Исупов Лешка, похожий на большого плюшевого медведя, и маленький Женька Петухов, прозванный Кукарекой.

– А мы вас ждем-ждем… – сообщил Кукарека с укоризной. – Уже все купили.

Исупов молчал и болтал ногами. Он молчал и хмурился с первого сентября, что было на него, известного шкоду и пересмешника, совсем не похоже.

– Пошли, – скомандовал Саня ученикам и достал ключ. – Только тихо, на цыпочках.

Но предосторожности были напрасны: дома уже ждали.

Скрестив руки на груди, стоял в коридоре суровый мужчина, и, хоть роста он был небольшого и вышел по-домашнему, в шлепанцах, вид имел величественный.

– Добрый вечер, папа, – сказал Саня.

– Здравствуйте, Арсений Александрович, – очень поспешно проговорили Лешка и Кукарека.

– Здравствуйте, Исупов и Петухов, – грозовым голосом отвечал Арсений Александрович. – Проходите… Александр, можно тебя на минуту?

Леша и Кукарека юркнули в комнату классного руководителя и там вздохнули облегченно. Арсения Александровича они боялись. И на то были причины…

– Сейчас опять ругать будут… – вздохнул Кукарека.

Он свалил продукты на письменный стол и оглядел комнату. Все тут было знакомое, родное: вполовину собранный, огромный оранжевый рюкзак в углу, рядом со сломанным корабельным компасом, который, если постучать по нему как следует, почти точно показывает на север; стены, вместо обоев оклеенные картами с решительно прочерченными через материки и океаны маршрутами, а у двери, на гвоздике, старенькая штормовка, пахнущая лесом и костром…

Меж тем в коридоре происходил бурный разговор. Говорили вполголоса, но слышно было хорошо. Особенно если прислушаться.

– Александр! У тебя три часа назад кончились занятия! Где ты был, Александр?!

– Гулял.

– Александр! У меня нет слов!

– Арсений, оставь мальчика в покое…

– Мама, тише, услышат. Я не мальчик!

– Нормально, – успокоился Кукарека. – Елена Николаевна дома, заступится.

Он снял башмаки, полез на диван, к карте Атлантики.

– Леш, в Бермудском треугольнике опять самолет пропал, говорят…

– Отстань…

Исупов Леша устроился на подоконнике, рядом с горой книг, тетрадей и атласов, и уставился в небо. Там носились какие-то птицы – голуби, что ли? – отсюда было не разобрать, а Леша смотрел на них и думал: «Как им там, в небе? Хорошо? Не страшно?» Исупов Леша и сам летал во сне, но с некоторых пор сны эти кончались плохо: небо вдруг переставало держать, земля стремительно и страшно мчалась в лицо, Исупов кричал и будил брата Виталю… А потом они лежали в темноте и слушали, о чем говорят папа и мама в соседней комнате.

– Леш, а говорят, это пришельцы из космоса их воруют…

– Отстань…

Кукарека отстал. Потому что наконец-то вернулся классный руководитель.

– Сильно попало? – с сочувствием спросил Кукарека.

– Сейчас чай пить будем, – сказал Саня и вздохнул.

Было ясно, что попало ему в самый раз, но распространяться на эту тему он не желает. Нужно было идти на кухню – ставить чайник. В настоящий момент это было делом большого гражданского мужества: на кухне шел очередной семейный совет.

Повестка дня обычная: непутевая жизнь Александра.

Присутствовали: Арсений Александрович – отец Александра, Елена Николаевна – мать Александра, дядя Вася и тетя Таня – близкие родственники, пришедшие в гости нарочно для того, чтобы наставить Александра на путь истинный.

Отсутствовал только сам Александр: гулял по городу. Гулял, вместо того чтобы готовиться к поступлению в аспирантуру. Гулял, вместо того чтобы прийти и выслушать, что думают о нем родители и родственники!..

Когда Саня вошел, воцарилась осуждающая тишина.

– И вот так ежедневно! – произнес Арсений Александрович, сына будто не замечая. – Реферат пылью оброс. После работы бродит. Читает черт знает что, только не то, что имеет отношение к его теме. Завтра пятница. Можете быть уверены – он с вечера уйдет в лес и вернется только в воскресенье к вечеру! Не знаю, как он мыслит свое поступление в аспирантуру! Не знаю, не знаю…

– Ну и ну! – Дядя Вася, щурясь, оглядел с головы до ног непутевого племянника. – Вырастили, что называется… Воспитывали, надеялись – а они в леса подались, а?! Что ты там делаешь, в лесу, оболтус?

Саня взял чайник, открыл кран. «Белая лошадь – горе не мое!» – сказал он несколько раз про себя. Он дал себе слово молчать. Потому что в последнее время все его разговоры с дядей Васей кончались ссорой. А мама потом переживала.

– Как же так, Санечка, – вздохнула тетя Таня, – ведь ты уже взрослый…

– Это точно – дурная голова ногам покою не дает! – решительно заявил дядя Вася. Он всегда говорил решительно. Будто гвозди заколачивал. – Двадцать два года мужику, а он дурью мается, по лесу бродит!

– Это моя работа! – не выдержал Саня.

А дядя Вася будто этого и ждал.

– «Ра-бо-та»! – грохнул он кулаком по столу. – Видали? Работа должна быть на работе, понял меня?

– Васька, прекрати! – рассердилась Елена Николаевна. – Не смей на него кулаком стучать!

– Заступайся, заступайся! – не прекратил дядя Вася. – Распустила недоросля!

– Я – недоросль?! – взвился Саня.

– Ты-ты!

– А вы!.. – сказал Саня и задохнулся от полноты чувств, потому что надо ведь еще было найти слова, чтоб полноту эту выразить, не расплескав. – Вы – унтер Пришибеев! Вас забором надо обнести! Вам надо не в школе работать, а овощебазой заведовать!

– Сопляк! – взревел дядя Вася.

– Александр! Немедленно извинись! – приказал отец.

Но Саня не извинился.

– Хватит мной командовать! – решительно ответил он. – Хватит решать за меня, как мне жить и что делать! Я уже вырос, вы не обратили внимания?..