Крылья распахиваются. Под ними клубится живое пламя, двигаясь по вечному кругу, в котором слабо вырисовываются контуры обода и спиц, а в самом центре, на месте ступицы, зияет дыра, похожая на черный глаз в обрамлении огненных век. То и дело дыры открываются по краям, как будто и там есть глаза, как будто они смотрят откуда-то из иного мира, из иной плоскости – из того места, которое ни человек, ни магус, ни любое другое существо, наделенное разумом, не в силах вообразить, не в силах узреть даже в горячечном бреду. Взгляд этот тяжел, как базальтовое ложе Повелителя Штормов.И от такой тяжести в беглеце что-то ломается.Резко выпрямившись, точно ученик перед грозным учителем, он делает шаг навстречу крылатому колесу, а потом запускает правую руку, лучащуюся синим светом, в собственную грудь.Сжимает пальцы в кулак.Падает.Рассыпается в пыль… Крылья смыкаются, пряча колесо, а потом исчезают, и остается лишь до полусмерти уставший магус в покрытом пылью черном наряде и с зеленым шелковым платком, который пропитался потом и испачкался в саже. Паутинка выдержала, не порвалась. Но пятеро в Росмере, сами не понимая, что с ними происходит, внезапно начинают горько рыдать, и им кажется, что она все-таки лопнула, что мир погиб, рухнул в жуткую бездну – и ничто уже не будет как раньше, и никто не в силах им помочь.