Вступление ^[1]

Час был ранний. Зрителей было немного. Три тетки пенсионного возраста да две молодые мамаши с колясками. Эти пятеро сидели на одной длинной скамейке аккурат против Дворца бракосочетания и внимательно наблюдали за происходящим. А на высокой лестнице стояла худенькая невеста в нежно-голубом костюме, с букетиком ландышей и с кружевной накидкой на пышных волосах. Именно эта накидка и вызывала живейший интерес.

– Брюссельские кружева, – с видом знатока произнесла одна из мамаш, – я такие хотела, да дорого очень.

– Фи! – сказала вторая. – Что ж тут дорогого?! Кусочек в полметра!

– Дорого! – упрямо повторила первая, видимо, вспоминая свою свадьбу.

– Красивая невеста, но не молодая уже, – проговорила одна из пенсионерок.

– Это ты не молодая уже, – оборвала ее другая, – тоже мне… Хороша девка. Очень хороша. И фата красивая, богатая.

Третья пенсионерка ничего не сказала. Она внимательно смотрела, как из подъехавшей машины вышел статный красивый мужчина. Вышел и стал подниматься по ступенькам.

– Батюшки, – выдохнули тут все зрительницы, – хромой. Калека. С палочкой!

– Может, временно? Ну, типа, шел-шел, ногу ударил о камень, – вслух предположила молодая мамаша.

– Нет, давно такой, видишь, как ловко он с этим костылем управляется, – сказала одна из пенсионерок.

– И ведь полюбила! – обрадовалась вторая мамаша. – Полюбила! Вот, я всегда говорила, что полюбить любого можно! Понимаешь, любого!!!

– Ой, да ладно! Скажешь тоже, любого! Этот, наверное, богатый. А она – бедная, – отмахнулась первая мамаша.

– Смотрите, смотрите, как она рада ему! А это ее родители… А его где?

Группа людей на высоком крыльце Дворца бракосочетания заволновалась, заколыхалась и стала просачиваться в широкие двери.

Наконец исчез последний приглашенный. Зрительницы посидели еще немного, посплетничали об увиденном и стали потихоньку расходиться.

Часть первая
Преддверие жизни

Глава первая
Про прошлую жизнь и кружевную фату

Как это было? Инна задумалась. И вспомнила тот день, когда Олег Федотов встретил ее в Шереметьево. Мелочи, детали уже забылись – все же почти два года прошло. Но главное – чувство радости осталось. Когда Соломатина увидела Олега, она вдруг поняла, что все это время жила ради этого момента. Инна помнила, как в щегольской летной форме вышла из служебного входа аэропорта Шереметьево, как стучали ее каблучки, как чуть позади плелась Варя. Потом от толпы встречающих отделился Федотов. Он шел быстро, помогая себе тростью.

– Это он? – вдруг в спину ей спросила Варя. – Это тот, которого вы любили, и тот, чей звонок вы прождали всю жизнь?

– Да, это он, – тихо ответила Соломатина.

– Ну и дура вы, Инночка, – непочтительно проговорила Варя. – Вы бы всю жизнь могли прождать. И не дождаться. Понимать же надо…

И Соломатина не рассердилась на эту резкость. Соломатина легко согласилась. «Да, я была дурой! Кто же спорит?!» Инна помнила, как, улыбаясь, смотрела на приближающегося Федотова. А сердце ушло в пятки.

– Привет, – сказал Федотов и обнял Инну.

– Знаешь, я никуда тебя не отпущу. Вот хоть тресни ты на этом месте! – ответила тогда Соломатина.

Инна точно помнила эти свои слова. Сейчас, выбирая платье и фату, она повторила эти слова. «Не отпущу! Никуда его не отпущу. Что я, зря все это время ждала?» – сказала она сама себе и повернулась к продавщице.

– Вот эти. Эти кружева для фаты.

– О да, – улыбнулась та, – они очень красивые.

Впрочем, платье и фата – это были приятные итоги. Этим итогам предшествовали сложные разговоры и еще более сложные поступки.

Тогда, в Шереметьево, они сначала пили кофе в местом баре, разговаривали о пустяках, о том, какое впечатление произвел Осло, какая там погода, как прошел полет.

– Слушай, я так и не привык к мысли, что ты стала стюардессой. Вот уж виражи так виражи!

– Олег, это временно, хотя и очень нравится. Я собираю материал для научной работы. Меня интересует психология в условиях постоянного стресса.

– А перелеты для профессионала – это стресс?

– Любая перемена привычной среды обитания – стресс. Что небо, что вода, что горы.

– То есть ты добровольно, ради науки, так сказать… – улыбнулся Федотов.

– Да, добровольно, ради науки… Я и летать научилась ради науки.

– Ты летаешь? Как летчик?

– Да, у меня лицензия есть.

– Господи, Инна! – развел руками Олег и тут же добавил: – Впрочем, все ожидаемо.

– Что ты хочешь сказать?

– Я же тебя помню той Инной, которая пришла волонтером в больницу, опекала меня и однажды не подала мне костыль.

– Я сделала это специально. Ради тебя.

– Это было жестоко. Я ненавидел тебя. Ты мне казалась злобной стервой. А еще – маленькой карьеристкой. Такие в школах бывают.

– А когда ты понял, что я не такая?

– Позже. Когда меня выписали. Когда вернулся в интернат. Я о тебе думал все время. И зауважал за то, что тебе хватило духу так вести себя. Ты не жалела меня. Для этого нужен характер. И вот сейчас он еще раз проявился.

– Ты захвалишь меня. Я сделала много ошибок в этой жизни.

– А кто их не сделал? И я тоже ошибался.

– Кстати, – закашлялась Соломатина, – ты не удивился, что я позвонила из Осло?

– Нет. Я ждал твоего звонка.

– Что? Так вот и ждал? Буквально каждый день? А сам между тем после нашей встречи в Озерске ни разу не объявился!

Федотов молча улыбался. Соломатина смутилась. Она опять вспомнила слова своей напарницы Вари: «Ну и дура вы, Инночка. Вы всю жизнь могли прождать. Понимать же надо!..»

– Федотов! – решительно начала Соломатина. – Федотов! Понимаешь, я хочу сказать, что я хочу выйти за тебя замуж. Стоп! Не перебивай…

– Да я не перебиваю, – посмеивался Федотов.

– И хорошо. Иначе я никогда тебе этого не скажу. Олег, вот нам с тобой уже за тридцать… не будем уточнять, как далеко.

– Мне так уже тридцать шесть, – рассмеялся Федотов, – если я ничего не путаю.

Соломатина посмотрела на него строго:

– Не перебивай. Я собьюсь с мысли.

– Извини.

– Так вот. Я хочу сказать, что делаю тебе предложение. Руки и сердца. Я хочу стать твоей женой.

Повисла пауза. Женский голос сообщил о посадке еще одного лайнера и предупредил о том, чтобы пассажиры не доверяли свои вещи незнакомым людям. Федотов внимательно смотрел на Соломатину, та старательно что-то искала в сумочке. Молчание затягивалось.

– Ну что ты будешь делать! Не могу найти помаду. Она вечно теряется, – пробормотала Инна, и в ее голосе послышались слезы, – да не смотри ты на меня так, Федотов!

Она в сердцах швырнула салфетку в чашку с кофе.

– Иди ко мне, летчица моя! Что же с тобой делать, железная моя женщина?!

– Женись, – пробормотала Инна, взяла руку Федотова и уткнулась в нее лбом.

– Я не могу.

– Знаю. Татьяна твоя, я в Озерске вас видела. Ты любишь? Вы поженились? У вас дети, да?

– Мы не поженились и детей нет. Люблю ли? – Олег замолчал. – Ты же понимаешь, я не могу сейчас о ней говорить. Нехорошо это. Хотя если уж ты спросила. Татьяна – это другое. Я – счастье для нее. Ты – счастье для меня. И мне страшно причинить вам обеим боль. Сейчас разбить ее жизнь. А потом – осложнить твою.

– Понимаю. Но как же мы? Так ведь не бывает – столько вместе пережить…

– Инна, – Федотов мягко отнял у нее свою руку, – мы с тобой ничего не пережили. Мы встретились, будучи школьниками. Глупыми, дерзкими и не очень соображавшими, что к чему… И потом мы не встречались. Переписывались, но встреч почти не было.

– Почти не было…

– Хорошо, были, но ты же сама понимаешь… Этого мало.

– Понимаю, Федотов, – Инна вдруг перестала психовать. Она поняла, что это последний их разговор. После они уже ничего не смогут сделать.

– Я все понимаю, Олег. И думаю, дело в твоей ноге. В том, что у тебя инвалидность. И в том, что, разговаривая со мной, ты забываешь о том, что победил все, включая диагнозы и прогнозы врачей. Что там тебе доктор говорил? Что на всю жизнь два костыля. И почти лежачий образ жизни. А что мы имеем? Мы имеем успешную карьеру. Да, ты не ученый-математик. Хотя и мог бы им стать. Если бы не испугался. Но ты и так многого достиг. Ты инженер-строитель, общественный деятель. Тебя знает весь Озерск и половина Москвы. Я наводила справки. И знаешь, почему ты сейчас вспомнил свою инвалидность? Потому что ты боишься стать обузой. Ты боишься, что мне достанется муж-калека. Так вот, ты можешь этого не бояться. Мне все равно, как ты ходишь. Мне важно, что между нами было чувство. И что со временем оно никуда не делось. Понимаешь? Ни мой Антон, ни твоя Татьяна не могут заслонить то, что когда-то возникло. И если со стороны это покажется смешным, то мы-то с тобой знаем, чувствуем, что оно есть. Только надо признаться себе в этом. А ты трусишь. Я – нет. Я не боюсь. Я поэтому и позвонила тебе. Я понимаю, что время не наш союзник. И надо спасать то, что было. И потом, я тебя люблю. Знаешь, есть такое чувство, которое не обжигает, но согревает, как хороший камин. И долго держит тепло. Чтобы не происходило в моей жизни, я всегда помнила о тебе. И этим нельзя пренебречь.

Соломатина замолчала и отпила кофе из федотовской чашки. Потом она слезла с высокого табурета и сказала на прощание:

– Я через четыре дня опять улетаю. И улетаю на неделю.

Подхватив чемоданчик, она вышла из бара. Федотов остался.

Они опять летели на другой конец земли. Соломатина рассказывала Варе о встрече с Федотовым.

– Вот дурак какой! Какой дурак! – причитала стюардесса Варя. И нельзя было взять в толк, о ком она. О Федотове или о своем женатом командире воздушного судна.

– Да, дурак, – отзывалась Инна.

Они только что закончили кормить пассажиров. В салоне пахло кофе. До приземления оставался час с небольшим. Соломатина подумала о том, что теперь в воздухе ей гораздо лучше, чем на земле. Здесь можно много думать, планировать и оставлять все на «потом». Это успокаивало. На земле что-то тянуло к незамедлительным и решительным действиям. «Все, хватит действий, уже поставила себя в дурацкое положение!» – вспоминала Соломатина последний разговор с Федотовым. Она не жалела о нем, но воспоминания были тягостными.

– Инночка, как вы думаете, этот ваш Федоров встретит вас сегодня? – спросила Варя. Соломатина безошибочно поняла природу интереса. Как все неудачно влюбленные, Варе важно было понять, насколько несчастливее ее Соломатина.

– Думаю, нет. Между нами все кончено, – сухо ответила Инна.

– Да что вы, не думайте так, – тут же воодушевленно воскликнула Варя, – вот мой КВС тоже говорил, что больше не позвонит мне. А накануне отлета часа три проговорили…

Варя хихикнула. «Этим разговором она «живет» весь полет», – поняла Инна. Пока подруги переживали в небе, на земле Олег Федотов решал свои проблемы.

* * *

Озерск, город маленький и тихий, жил предчувствиями судьбоносных изменений. Стройка огромного многоцелевого комплекса, которая завершалась на берегу озера, подходила к концу и сулила невероятный взлет общественной и экономической жизни. Горожане строили планы – должны были появиться новые рабочие места, новые транспортные маршруты, ожидался наплыв туристов, и командировочных, и любопытствующих. Город теперь имел не только удивительное озеро, но и огромный комплекс, в котором разместились отели, концертные залы, спортивные арены, магазины и многочисленные офисы. «Город в городе» мог вместить тысячи людей. Железнодорожное расписание претерпело изменения – добавили два регулярных поезда из Москвы и один из Питера. Городское жилое строительство набирало обороты.

– Даже не знаю, что теперь будет! Приходится расширять отдел, – сказала вечером Олегу Татьяна, когда он приехал с «объекта» и сел ужинать. –   Слышишь, что говорю? Люди нужны. Но где взять таких? Толковые по столицам разбежались! Кстати, как у тебя дела? Ты был у мэра?

– Не успел, – мотнул головой Федотов.

– Не затягивай, решение о твоем назначении принято. Я точно знаю. Но к мэру надо сходить. Сам понимаешь, засвидетельствовать.

Федотов сам все знал. Его утвердили на должность начальника отдела строительства и городского хозяйства. Это был небывалый карьерный скачок. Впрочем, тот, кто его назначал, знал, что делал. Федотов был движущей силой этой огромной стройки. Он станет движущей силой всего городского хозяйства. И дел у него будет невпроворот. И ответственности тоже. Федотов не боялся ни того ни другого. Назначение воспринял сдержанно. Но сейчас Олег рассеянно поводил ложкой по тарелке и промолчал.

– Господи, да что с тобой? – обеспокоенно воскликнула Татьяна.

– Устал, – наконец произнес Олег. Потом он взялся за сигареты: – Знаешь, я пойду покурю. – Федотов вышел из кухни, опираясь на трость.

Татьяна понюхала недоеденный суп, потом зачерпнула ложкой, попробовала на вкус.

– Нормальный суп. Даже вкусный, – пожала она плечами. – Что это с ним?

Федотов вернулся минут через двадцать и вместо того, чтобы поддержать разговор Татьяны о нехватке дельных кадров и грядущих переменах, подвинул ей стул и попросил:

– Таня, присядь, я кое-что хочу рассказать.

Удивленная женщина села напротив Федотова.

– Я хочу переехать в Москву. Один. Ты прости, но так надо. Если я сейчас останусь – себе не прощу, тебя измучаю. И вообще все пойдет наперекосяк.

– Ты с ума сошел? Какая Москва? – посмотрела на него Татьяна. Она даже не успела удивиться расставанию, она удивилась федотовскому пренебрежению к его собственной карьере. – Какая Москва? Ты будешь королем города. Понимаешь, строительство, понимаешь, хозяйство. Все городское хозяйство! Мне ли тебе объяснять!

– Я понимаю, – кивнул Федотов, – и все же.

– Спятил. Переутомился и спятил. Да за тебя такие люди поручились! – кипятилась Татьяна. Она, как человек чиновного мира, отлично понимала все расклады и знала, что означает такое доверие, которое оказывается сейчас Федотову.

– Таня, да плюнь ты на эти расклады. Ты не услышала главное, – поморщился Олег. – Таня, я один уезжаю в Москву.

– Да уезжай куда хочешь, – отмахнулась Юдина. – Голову снесло, что теперь делать!

Потом она внимательно посмотрела на него.

– Постой, так это не блажь? Это не закидоны? Это что-то другое. Понятно. Ты – дурак. Просто дурак. У тебя сейчас жизнь такая будет! Ты же карьерист, тебе это нравится! Ты на своем месте сидеть будешь. А ты из-за какой-то бабы. И меня, и строительство, и город… Бросаешь!

Татьяна вдруг поняла смехотворность своих слов и замолчала. А замолчав, осознала происходящее. Они расстаются. Они, которые прожили не один год, привыкли друг к другу, вроде бы даже и полюбили друг друга, стали парой для всего города, должны расстаться.

– Кто она? Из здравоохранения, та, которая приезжала с проверкой, да? А, нет, та странная – с поэтами приезжала?! Весь город обсуждал, как ты ее на строительство возил. Я же все понимала… – Татьяна покраснела от гнева. – Нет-нет… Много времени прошло. Но нет, это не она. Это Ниночка из библиотеки. Все тебе глазки строила: «Олег, возьмите, это новый детектив…»

Татьяна передразнила библиотекаршу с тонким голосом. Федотов даже не улыбнулся. Татьяна наблюдала за ним. «Господи, да это же позор! Это позор на весь город. Сначала наблюдали и сплетничали, что мы сошлись. Потом осуждали, что мы не поженились. Теперь будут говорить, что он меня бросил. Меня! Бросил!» Татьяну захлестнуло отчаяние. Она знала, что маленький город – безжалостный, перемелет их кости, даже не поперхнется. Федотову что – он уедет, а она останется. И потом, она же его любит. Любит его прямоту, его честность. Любит его красивое лицо, статную фигуру. Она даже не замечает его хромоту. Юдина бросила взгляд на Олега и выпалила:

– Уходи. Уезжай. Мне калека не нужен!

– Не говори так, меня этим не обидишь, а сама потом локти кусать будешь.

– Не буду. Я и не любила тебя. И мужики у меня были. Здоровые, без всех этих, – Татьяна изобразила скособоченность.

– Ну тогда, Таня, и обсуждать нечего. Я в гостинице пока поживу, за вещами завтра заеду.

Федотов встал, аккуратно поставил на место стул, вышел в прихожую. Через мгновение захлопнулась дверь. Юдина осталась сидеть в кухне.

По дороге в отель Федотов промок под дождем, но не спешил. Он уже понимал, что отсюда уедет. В любом случае. При любом развитии событий.

В отеле его встретили удивленно, но приветливо.

– Что это вы к нам? – удивилась администратор.

– Завтра рано на стройку. От вас ближе добираться, – нашелся Олег.

– Ага, тогда завтрак вам пораньше накроем. Машину вызвать?

– Да, спасибо.

Администратор уже знала, что Федотов без пяти минут большое, очень большое начальство, поэтому старалась. Впрочем, она бы и так старалась, но, может, не так официально. Ведь к Олегу в городе относились хорошо.

– Разбудите меня в шесть, ладно? – попросил Федотов.

– Даже не переживайте! – заверила дежурная и, как только Олег скрылся в лифте, набрала телефон подруги:

– Федотов ночует у нас, в отеле. Как же это его Татьяна отпустила?! Интересно, что бы это значило.

Пока дежурная сплетничала, Федотов принял душ, аккуратно развесил костюм и улегся на постель. Он не спал, а думал о том, что же такое он совершает сейчас и что же такое его отношение к Инне Соломатиной.

В романах и в кино случаются подобные повороты сюжета – герой встретил героиню и влюбился на всю жизнь. Читатель или зритель даже не спрячет улыбку – так наивно и неправдоподобно выглядят подобные истории. Но, с другой стороны, разве мы не встречали таких людей? Встречали. Не часто, но встречали. И даже, не отдавая себе отчета, завидовали этим людям. У них не было сомнений и мучительного выбора. Их чувство с самого начала было зрелым, а поступки ответственными. Так казалось нам, со стороны. И только они знали, что надо было пережить и через что пройти, чтобы сохранить это чувство.

История Инны Соломатиной и Олега Федотова, повстречавшихся еще в юности, была полна потерь. И главной потерей было – время. Именно эту роскошную вещь они растранжирили, и теперь оба стояли перед выбором – оставить все, как есть, или быть вместе, наверстывая упущенное. И Федотов выбрал второе.

Олег Федотов не забывал Инну Соломатину. Вот так смешно получилось – школьница-волонтер, в белом халатике, смешная, вредная, противная в своей настырности, запала в душу. Ведь ее поведение – жестокое и заботливое одновременно – он оценил тогда. Другой бы на его месте увидел бы только жестокость, но только не он, одаренный мальчик-математик из детского дома, из интерната. Он, знающий цену вниманию, он все понял правильно, хоть и обиделся тогда.

Федотов опять заворочался на постели. Он вспомнил, как хромал на двух костылях к лестнице. Вспомнил, как болела нога. Вспомнил, как жгла обида – почему именно он? Почему именно ему не повезло во время этой лыжной прогулки?! Почему он так сломал ногу?! Олег хорошо помнил чувство полной беспомощности после операции. Умывание, душ, туалет, одежда – все давалось ему с трудом. Пришли на помощь медсестры – они жалели сироту, к тому же из другого города. Но у медсестер было полно своих забот. И вот тогда появилась она – Инна Соломатина. Как же Федотов стеснялся! Своей хромоты, неподвижности и своего положения тяжелобольного человека. Она была такая опрятная, свежая, ладная, ее белый халатик скрипел от крахмала, а он пропах бинтами, грубым мылом и небрежным мытьем. И потом эта лестница, его ковыляние с костылями и этот злополучный, выпавший из рук костыль. Олег помнил, как деревяшка загремела по ступенькам, как он непроизвольно, растерянно оглянулся на сопровождающую его Соломатину. И он помнил ее лицо и то, как она не сдвинулась со своего места. И еще он помнил ее слова: «Твой костыль, ты сам и поднимай!»

Он поднял костыль. И с этого момента они не сказали друг другу ни слова. Странной, молчаливой парой они ходили по дорожкам больничного парка. Соломатина стала его тенью. Немой тенью.