Он еле заметно кивнул, но даже не повернул головы. Только минут через пятнадцать он встрепенулся и принялся записывать очередной бред про какую-то колдовскую школу в Баальбеке. Звонок, означавший конец ленты, снова заставил меня вздрогнуть. Студенты убирали конспекты и весело переговаривались, обсуждая предстоящий урок. Особенно веселы были девицы, и вскоре я поняла причину, услышав название предмета – «песнопения».

Царёв прошел мимо меня, чуть не задев плечом. Задел бы – если бы я вовремя не отстранилась. По-моему, это разозлило его еще больше, потому что он еле слышно хмыкнул.

– Краснова, – позвал меня Облачар, приподнимаясь на цыпочки, чтобы увидеть меня из-за кафедры, – подойдите.

Я подошла, забросив рюкзак на плечо.

– Вы уже получили учебники? – спросил препод, подслеповато щуря глаза на меня.

Я отрицательно покачала головой.

– Вам надо получить всю историю по списку, – сказал он деловито. – Вы сильно отстали, поэтому к субботе должны самостоятельно изучить пять параграфов из «Всемирной истории магических школ» и пять параграфов из «Всемирной истории волшебства»…

Мне казалось, что я участвую в каком-то спектакле. Какое волшебство? Какие магические школы? Двадцать первый век на дворе! Нанотехнологии похлеще любого волшебства!

– В субботу придете после лекций, я протестирую вас, – дребезжал Облачар так же монотонно, как читал лекции. – Кроме того, возьмите у старосты задание на неделю. В следующий понедельник будет зачетная работа по древнему миру, постарайтесь написать ее хотя бы на «удовлетворительно». Большего я от вас пока не жду.

Он так напоминал старенького математика из моей третьей школы, что я покраснела до ушей. Бедный дед бился со мной, чтобы я подтянула алгебру, но для меня это было сложнее, чем ему сесть на шпагат. И вот теперь другой дедок решил проявить участие…

Послушно кивая, я даже не старалась запомнить, что и откуда мне надо изучить. Все это было для меня совсем неважным. Важно другое – я не знала, куда сейчас идти, не знала, где здесь библиотека, столовка или туалет, наконец, где искать Ленку. А дед все бубнил и бубнил, выражая надежду, что мое пребывание в школе будет полезным не только для меня, но и для него, так как каждый студент «Ивы» – это открытие…

Минут через пятнадцать он сжалился и отпустил меня, и я вышла в коридор, чувствуя себя очень паршиво.

И куда теперь?

От стены отлепился Анчуткин и подошел, поправляя на носу сползающие очки. Он явно ждал меня, но я этому совсем не обрадовалась. Первое правило в новой школе – не води дружбу с аутсайдерами. Лучше быть одной, чем с теми, кого все гнобят.

– Все пошли в музыкальный зал, – сказал он, смешно вытягивая шею, выступающий кадык так и ходил под кожей. – Я подумал, может, ты не знаешь, где это… раз новенькая.

Наверное, он что-то угадал по моему взгляду, потому что втянул голову в плечи, как черепаха.

– Я могу просто идти перед тобой, дорогу показывать, – произнес он виновато. – Если тебе стыдно со мной рядом…

– Не стыдно, – проворчала я недовольно, потому что мне вовсе не понравилось испытывать угрызения совести из-за жалкого очкарика. – Иди рядом, заодно расскажешь, что тут происходит. Потому что я ничего не понимаю.

– Расскажу! – он зашагал рядом со мной и так обрадовался, что мне снова стало совестно. – Ты не обращай внимания на Ваньку Царёва и на вершков. Они идиоты, надо всеми потешаются.

– На кого не обращать? – переспросила я. – Каких вершков?

– «Вершки», – с готовностью пояснил Анчуткин, суетливо указывая мне дорогу. – Это они так себя называют – вроде как они всегда наверху.

– Они?

– Царёв, Козлов… Вся их компания. А остальные – «корешки».

Мы поднимались по бесконечным лестницам, проходили узкими коридорами, в которых окна были только под потолком – узкие, длинные, я глазела по сторонам, но услышав про «корешков» – резко остановилась.

– «Корешки»? – уточнила я.

Анчуткин кивнул, глядя на меня с глуповатой улыбкой. Сквозь стекла очков его глаза казались маленькими и водянистыми.

– То есть… – я ткнула большим пальцем через плечо, – там, на лекции… «корешки закорешились» – это я сейчас вроде как «корешок»?

Теперь Анчуткин кивнул с сожалением и сочувствием.

Вот только его соплей мне совсем не надо было.

– Значит, «корешок». Ладно, – процедила я сквозь зубы и прикрикнула на Анчуткина: – Чего застыл? Показывай, куда идти.

Мы снова начали бесконечное восхождение, а я расспрашивала:

– А бумажка, которую ректор с меня снял? Это что было?

Заклятье, – вздохнул он. – Царёв по заклятиям лучше всех. С ним Кош Невмертич занимается по особой программе.

– Прямо по особой? – спросила я зло. – И что он тебе там наособил, что ты скакал, как сумасшедший?

Анчуткин успехнулся и смущенно пригладил волосы на макушке:

– Сделал так, как будто по мне ползали муравьи – много, и кусались, как собаки.

– И часто он так развлекается? Ваш «вершок»?

– Ну… часто, – промычал Анчуткин. – Ты с ним не ссорься. А то выкинет какую-нибудь гадость… В этот раз заклятье почему-то на меня перескочило…

– Перескочило? – я опять остановилось. – Так он повесил на меня бумажку, и это я должна была быть в муравьях?

Ответом мне был виноватый взгляд Анчуткина, и это окончательно меня добило. Значит, если бы не этот недотепа (по каким там причинам – не известно), это я бы скакала перед всей группой, как дурная коза. И перед ректором тоже… Перед ректором. Именно это показалось мне самым обидным.

– Только ты с ним не ругайся, – поторопился предостеречь меня Анчуткин. – Его отец – глава попечительского совета «Ивы». Царёв нажалуется – и тебя могут отчислить. Вершки это знают, и пользуются. Знают, что мы в любом случае будем молчать и не пожалуемся.

– И пусть отчисляют, – отрезала я.

Анчуткин как-то странно посмотрел поверх очков, и меня разозлил этот непонятный взгляд.

– Чего опять застыл? – сказала я грубо. – Мы дойдем сегодня до ваших песнопений или нет?

Пока мы шли закоулками института, Анчуткин успел многое мне рассказать. «Вершки» и в самом деле были мажорчиками. Почти у всех родители были выпускниками «Ивы» и теперь занимали какие-то суперважные посты, чуть ли не в ставке Президента. Они обучались платно, и, если верить Анчуткину, плата была очень приличной. Зато «корешки» обучались за счет институтского бюджета – их набирал по всей стране лично ректор. Успешным студентам-«корешкам» даже выплачивали стипендию и они жили в «Иве» постоянно, как в интернате.

– Кош Невмертич меня в Нерюнгри нашел, – похвастался Анчуткин. – Я как узнал, сразу не поверил. Это огромная удача – попасть в «Иву». Хотя и страшно тоже, но…

– Подожди, – перебила я его. – Получается, мажоры учатся платно, а ты – бесплатно? Выходит, у них и талантов-то особых нет, а у тебя есть?

Анчуткин поправил очки и поскреб затылок:

– Нет, не так. По сути, мы все учимся на деньги родителей «вершков» – деньги выделяет попечительский совет. Просто не так много людей с волшебными силами, вот нас и добирают, где только можно. Если нет денег учиться в «Иве» – молись, чтобы тебя не выкинул попечительский совет.

– С чего это молиться? – фыркнула я. – Да я мечтаю вылететь отсюда. Не видела места глупее и бесполезнее, чем ваша «Ива». Чему тут могут научить? Муравьев насылать? – тут я покривила душой. Насылать муравьев – очень даже заманчиво. Умей я делать это года два назад – кому-то очень бы не поздоровилось. Может, моих семи процентов хватит на такое заклинание?..

– Если вылетишь отсюда, – сказал вдруг Анчуткин медленно и таким таинственным тоном – будто рассказывал страшную сказку, – то за тобой сразу приставят особистов. Проколешься – и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в Особой тюрьме. Навсегда. Даже не до смерти. До конца веков.

– Что? – я вытаращилась на него, но он был абсолютно серьезен. – Да что вы все заладили про эту тюрьму? – спросила я с вызовом. – За что меня сажать? Я еще несовершеннолетняя!

– Абигейл Уильямс было тринадцать, когда ее определили в Особую тюрьму. Она там уже почти четыреста лет.

Если он рассчитывал напугать меня, то ошибался.

– Я не знаю, кто такая твоя Абигейл, – произнесла я с вызовом.

– Да, мы это еще не проходили, – смущенно признал Анчуткин. – Это будет в следующем полугодии, когда начнем проходить процесс Салемских ведьм, но в учебнике это написано, на сто двадцать первой странице. Она устроила в Салеме в 1662 году настоящий переполох, из-за нее казнили уймищу невиновных людей, ее поймали маги из Южного ковена и заперли в Особую тюрьму.

– Какого ковена?!

– Южного… – совсем растерялся Анчуткин. – Она не могла контролировать свою силу, и ее изолировали. Ты же не хочешь, чтобы это случилось с тобой… Тут болтают, что ты подожгла машину ректора одним взглядом.

Я замолчала, кусая губы, и не зная, что ему ответить.

– А у тебя сколько процентов по волшебной силе? – спросил Анчуткин. Наверное, под шестьдесят? Хотя, нет, – спохватился он. – Поджечь взглядом – это не меньше семидесяти будет…

– Семь, – сказала я громко и отчетливо.

– Ну вот, я же говорил – семьдесят, – с готовностью поддержал он.

– Семь, – повторила я. – У меня всего семь процентов. Я – особь класса «Цэ».

Лицо Анчуткина вытянулось, и на мгновение он стал ужасно похож на Козлова.

– К-как – семь?! – прошептал он, потрясенно. – Шутишь, наверное?

– Вообще не шучу, – я решительно поправила бейсболку. – Когда мы дойдем уже? Ты как будто нарочно длинным путем ведешь.

– Почти пришли, – Анчуткин покраснел, как рак. – Только не ругайся с Царёвым…

Мы спустились по узкой лесенке, прошли боком через такую же узкую дверь и оказались в просторном коридоре, перед неплотно прикрытой дверью, из-за которой доносилась странная переливчатая музыка.

Разговор с Анчуткиным не прибавил мне позитива. Черте что тут происходит. Садят в тюрьмы малолеток. И за что?! Какие поджоги взглядом? Я и не смотрела на эту проклятую машину!

Мы не успели войти в аудиторию, потому что путь нам преградила бойкая девица, очень непохожая на остальных студенток «Ивы». Она была в спортивном костюме, без макияжа, и волосы у нее были стянуты в затылок так же, как и у меня.

– Ты – новенькая? – спросила она требовательно. – Краснова? – тут она взглянула в блокнотик, который держала в руке. – Василиса, правильно?

– Да, – ответила я, готовясь к какой-нибудь новой каверзе.

– Я с третьего курса, Алёна Козлова, – свое имя она произнесла быстро и невнятно, уткнувшись в блокнот, – я занимаюсь подготовкой выступления к выпускному соревнованию с приматами. Ты будешь участвовать? – она требовательно выпятила подбородок, посмотрев на меня светло-карими глазами.

– То есть я еще и примат… – сказала я с угрозой, снимая рюкзак с плеча.

– Она не знает, кто такие приматы! – встрял Анчуткин.

– Не знает? – Алёна-с-третьего-курса вскинула брови.

– Приматы – это те, кто учится в Институте Прикладной Магии, – объяснил мне Анчуткин. – Сокращенно они называются «ПриМа», и мы зовем их «приматы», – он хихикнул, но под суровым взглядом третьекурсницы продолжил: – У нас с ними постоянно соревнования, а в конце учебного года – финальные показательные выступления. Ты будешь участвовать?

Я немного остыла и успокоилась. Соревнования – это было интересно. И это было понятно. И даже круто.

– А что надо делать? – спросила я небрежно, чтобы эта Алёна не подумала, что я страх как хочу выступать против этих «приматов».

– Вопрос в том, что ты можешь показать, – деловито и напористо заявила Алёна. – Что умеешь?

– Танцевать.

– Танцевать? – пожалуй, это озадачило ее еще больше, чем то, что мне не было известно о «приматах».

Я сняла рюкзак и положила его у стены, и туда же швырнула бейсболку, а потом без разминки сделала прыжок назад через голову, даже не оперевшись об пол рукой. Когда я встала на ноги, Анчуткин смотрел на меня, как на настоящее чудо, и даже его восхищение было приятно. Вот только на девицу это особого впечатления не произвело.

– А что умеешь магического? – спросила она строго. – В чем сильна? Иллюзия? Массовый гипноз? Левитация? Что сможешь показать?

– Ничего такого не умею, – призналась я, почувствовав себя неудачницей еще почище Анчуткина.

– Жаль, – Алёна поджала губы. – Ну что ж, все равно приходи… как время будет. Попробуем использовать тебя где-нибудь в подтанцовке.

Она сделала пометку в блокноте и умчалась по коридору бодрой трусцой.

– Слушай, ты так здорово вот это вот сделала… – Анчуткин покрутил руками, изображая в воздухе какие-то кривые окружности.

Я молча подобрала бейсболку и рюкзак и пошла в аудиторию, откуда продолжала литься серебристая переливчатая музыка.