– Бабушка, там дедушка!

От неожиданности хорошо промытая тарелка чуть не выскользнула в раковину из рук Анны Васильевны. Выражение боли застыло на её лице от потока нахлынувших воспоминаний, которые она отчаянно пыталась остановить. Не ради себя, конечно. Ради внучки.

Воспоминания преследовали её и во сне. Как только Анне Васильевне удавалось закрыть глаза, в памяти всплывал какой-нибудь эпизод, связанный с усопшим мужем. Порой – не один и тогда обрывки своеобразно переплетались между собой, показывая фрагменты то из начала их совместной жизни, то из последних, менее счастливых, лет. От последних у Анны Васильевны сердце сжималось особенно сильно. Вся сила их любви в одночасье превратилось в огромный комок боли. Даже будучи старой и понимая, что жизнь имеет свой предел, она так и не смогла подготовить себя к подобной утрате.

До конца лета оставалась неделя. Осень медленно вступала в свои права. Погода день за днём ухудшалась. Похолодало так, что даже летние вещи внучки отправились на самую верхнюю полку в шкафу. На смену им пришла осенняя ветровка и жёлтые резиновые сапожки, которые едва ли спасали от влаги: девочка умудрялась с такой силой прыгать по лужам с друзьями, что каждый раз, после прогулки, возвращалась домой с мокрыми насквозь носками, которые Анна Васильевна торжественно под вечер вывешивала на просушку у печи. В прошлом году сын позаботился и установил матери во всём доме отопительные батареи, но она всё равно продолжала иногда топить печь. Живой огонь создавал больше уюта, чем эти холодные белые трубы с журчащей иногда внутри водой.

Уже недолго осталось до того момента, когда родители Ксюшеньки заберут её в Москву, а Анна Васильевна…Анна Васильевна отправится за мужем. Она давно так решила. Ещё тогда, держа супруга за руку в безобразной больничной палате общего типа, пахнущей смертью и хлором, после очередного мытья пола медсёстрами по расписанию. Такова их работа.

Всё, что медицинские работники смогли сделать для дедушки, они уже сделали в тот день. Старались преуменьшить боль. Старались вылечить, но разве есть лекарство от неизбежного – старости?

Последний вздох мужа прошёл не в муках. Он умер тихо, пусть и не в любимом доме. Да и способен ли человек под такой дозой обезболивающего, введённого внутривенно, понимать, где на самом деле он находится? Есть ли хоть какая-то разница среди каких стен умирать, если процесс уже начался и его не остановить?

С того момента, как муж испустил последний вздох, Анна Васильевна осталась в доме одна. Лишь на лето сын привозил к ней внучку. Ничто больше не способно было порадовать страху по-настоящему. Какая-то часть её души, и, она подозревала, что эта часть была довольно весомой, ушла вместе с супругом и мир вокруг потерял привычные краски, а восприятие – остроту.

Конец ознакомительного фрагмента.