Глава 1.
Реквием Святой Цецилии.

Незрелые летние сумерки вползают в комнату.

Лимонин весьма взволнованно сидит в кресле.

– Ты музыкантов достал? – вопрошает он.

– Из-под земли, – вальяжно усмехается Жорж, и, перекатывая во рту мятную зубочистку, тянет: – Обижаааете…

– Нет, – возражает Лимонин. – Но очень даже могу. Где музыканты?

– Вам ли не знать, что музыканты всегда пребывают в высших сферах, – ухмыляется Жорж.

– Жорж, не беси меня.

– Я похож на человека, который не держит слово? – значительно выговаривает Жорж, пытаясь провернуть что-то невообразимое с зубочисткой в подтверждение своей крутости.

Сволочная зубочистка, наплевав на стратегическую важность маневра, выскакивает изо рта на пол.

– Нет,блин, на Бандераса в юности ты похож! – усмехается Лимонин.

– Портрет Бандераса в юности! – легко смеется Жорж. Предательская зубочистка ехидно смотрит на него с пола. – Все здесь. Извольте запускать?

– По одному давай, – морщится Лимонин, – не люблю я столпотворение…

– Вавилонское? – хохочет Жорж.

– Месопотамское, – угрюмо отзывается Лимонин.

Жорж радостно открывает дверь талантам.

Таланты поначалу выглядят неожиданно – низкорослы, рыжеваты и носят бороду. Лепреконистый кадр не вызывает у заказчика положительных эмоций.

– Это что за Квазимодо гражданской наружности? – удивляется Лимонин.

– Это Витя, – поправляет его Жорж.

– Весьма занимательно. И на чем он играет?

– На треугольнике.

– Я же просил музыкантов, а не математиков! – раздражается Лимонин. – Тоже мне, ни-черта-те- льная геометрия! Может, на квадрате еще кто играет?

– Я хоть на додекаэдре вам сыграю, – неожиданным басом обещает Витя.

Лимонин проникается внезапным уважением к способностям Вити. Он осматривает его со всех сторон и выдает:

– Ладно, партия треугольника – тоже партия.

– Ну что вы, как можно, у нас только одна партия! – веселится Жорж.

– И та – в шахматы, – кисло соглашается Витя.

Следующим Жорж заводит высокого аристократично-ленивого мерзавца. Лимонин сразу почему-то знает, что он мерзавец, и никуда это знание деть не может.

– А это Сережа Камский, – сообщает Жорж весьма воодушевленно. – Друг мой. Ну, вы помните, наверное…

– А, Серж и Жорж, – усмехается Лимонин. – И что, этот тоже на додекаэдре играет?

– На усеченном конусе, – отзывается Камский. – Хотите – на катушке индуктивности могу сыграть. Или на транзисторе. Но сейчас у меня с собой только труба, не обессудьте.

– Не буду, – бурчит Лимонин. – Оркестр у нас, конечно… Трубач, треугольник и… Жорж.

– Он гитарист, если что, – подсказывает Камский.

– Без тебя знаю.

– Это он мне подсказывает, – примирительно говорит Жорж.

И – идет за следующей частью непутевого оркестра. Она оказывается кареглаза, кудрява и хороша собой. Одним словом, довольно-таки ведьма.

– Прошу любить и жаловать – не увлекаться только. Варя.

Пауза. Лимонин озадачен. Варя жмется к стене. Озадаченный Лимонин – зрелище не для слабонервных.

– Варя играет на виолончели, – сообщает Жорж.

Лимонин озадачивается еще сильней. Варя боится отлипать от стены.

– Виолончель – это такая большая скрипка, – тоном воспитателя детского сада рассказывает Жорж. – Ставится только она… между ног…

– Будешь мне сказки рассказывать! – спохватившись, восклицает Лимонин. – Варя – это хорошо, Варя – это здорово.

– Пока все, – Жорж разводит руками.

– Негусто, – сокрушается Лимонин. – Ну, будем работать с тем, что есть. Дело в том, что произведение, с нотами которого я вас ознакомил… вы же ознакомились?

Все неуверенно кивают.

– В общем, – удовлетворенно продолжает Лимонин, – произведение – шик. Автор – я и… ну, в общем, люди, которые разбираются в нотах. Как вы понимаете, уровень. Оркестровать его доверили мне…

– Вы сами себе и доверили, я так понимаю, – усмехается Камский. – А оркестр еще никогда в жизни не состоял из четырех человек.

– Я тоже еще никогда в жизни не ходил на голове! Но это же не значит, что это невозможно.

– Вообще-то, это невозможно, – замечает Жорж.

– Ах, какие все умные! – взрывается Лимонин. – Я знаю одно: произведение заслуживает того, чтобы быть сыгранным. Я вдохновлялся священным образом. Знаете Святую Цецилию, покровительницу музыки?

– Недостаточно близко, – осторожно отвечает Камский.

– Ну, так вы к ней приблизитесь!

– Нам пока рано, – тихо произносит Варя.

Музыканты гогочут. Варя наклоняет голову, ожидая реакции Лимонина. Но Лимонин не всегда понимает чужие шутки. Он и свои понимает достаточно редко.

– Как к вам обращаться-то? – басит Витя.

– Господин дирижер! – сварливо отзывается Лимонин.

– Так вы не господин, – возражает Камский.

– И не дирижер, – замечает Жорж.

– Вы тут тоже не в полной мере люди, – сурово говорит оскорбленный Лимонин. – Я же вас не свистом подзываю и не кыс-кыскаю… Уважение друг к другу надо проявлять. Уважение!

Ноты разложены, инструменты в нервическом ожидании.

– Давайте попробуем сыграть… – обреченно предлагает Витя.

Все еще более обреченно соглашаются.

– Давайте, во имя Святой Цецилии! Это – гимн ей! – провозглашает Лимонин.

Дальнейшие звуки, кажется, способны свести Цецилию в могилу вторично. Ну, ей не привыкать – в конце концов, на то она и мученица. Лимонин слушает внимательно. Он пока не решил для себя, должно ли оно звучать так, или он со знающими людьми сочинил как-то иначе. Из размышлений его выводит злой Камский:

– Бред какой! Репетиций почти не было.

– Ты забыл, в какую сторону в трубу дуть? – злится Лимонин, оторванный от дум.

Камский ехидно демонстрирует, что с памятью у него все хорошо, выдувая нечто громкое и язвительное.

Лимонин решает, что пора сделать теоретический перерыв.

– Ребята, возьмите на себя ответственность…

– Спасибо, нам не надо, – тихо вставляет Варя.

– Что значит, не надо? – возмущается Лимонин. – Ответственность надо брать, пока молодой. Часики-то тикают.

– Дал бог ответственность – даст и композитора-идиота, – смеется Камский.

– Даст и кто-то пенделя сейчас некоторым выдувальщикам, – грозится Лимонин. – Я к тому, что это произведение масштабное, и с его помощью я планирую развернуть акцию. Это очень серьезно. Я хочу напомнить человечеству,что музыка позволяет нам