Морозко

старуха вслед ему: «Я же ей и жениха надумала. Завтра встань пораньше, запряги лошадь в дровни и поезжай с Марфуткой; а куда – тогда и скажу. А ты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да оденься получше: поедешь с отцом в гости». Поутру Марфуша встала ранехонько, умылась белехонько, Богу помолилась, отцу-матери поклонилась, собрала свое добро в коробейку и сама нарядилась – невеста хоть куда. Старик запряг лошадь в дровни, подвел к крыльцу и говорит: «Ну, я все ноладил. А ты, Марфуша, готова?» – «Готова, батюшка». – «А коли готовы, так закусите на дорогу чем Бог послал», – говорит мачеха. Дивится старик: «С чего это моя старуха вдруг раздобрилась?» Покормила мачеха старика с падче

поздно просыпались, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались, а за работу садились, когда пообедают. Жалко было старику старшей дочери, да не знал он, чем горю пособить, такую уж власть жена над ним взяла. Дочери растут да растут – вот уж и невестами стали. Начали старики между собой думу думать: как бы получше их пристроить. Отец всем трем добра желает, а мать только двум своим. И, надумала она про падчерицу думу худую. Раз говорит она мужу: «Ну, старик! Марфутку замуж пора сдавать, а то пока еще к ней какой женишишка навернется – мои дочки хороших женихов упустят. Все же вперед старшую надо с рук сбывать». – «Ладно», – сказал старик и полез на печку. А

Жил-был старик со старухой, а у них было три дочери. Старшая-то дочь доводилась старухе падчерицей. Дело известное: падчерице при мачехе что за житье? С утра до вечера старуха ее поедом ест: «Экая ленивица, экая неряха! И веник-то не у места, и ухват не так поставлен, и в избе-то сорно!» А Марфуша всем взяла: собой пригожа, работница, скромница: до свету поднимется, дров, воды принесет, печку истопит, пол подметет, скотине корму задаст. Всячески старалась Марфуша угодить мачехе, все попреки молча сносила; только, бывало, и отведет душу, что сядет в уголок да поплачет. Глядя на мать, и сестры частенько ее до слез обижали. Сами они