Подойдя к кузнице, Чжи-шэнь увидел, что там работают три человека.

– Эй, хозяин, – спросил он, – есть хорошая сталь?

Кузнец поднял голову и, увидев лицо Чжи-шэня, на котором безобразно торчала отросшая щетина, сперва испугался. Прекратив работу, он произнес:

– Пожалуйста, присядьте, святой отец. Что прикажете вам изготовить?

– Мне надо выковать монашеский посох и кинжал, – ответил Чжи-шэнь. – Есть ли у тебя сталь высшего сорта?

– Сейчас у меня есть очень хорошая сталь, – ответил кузнец. – Какого веса вы хотели бы иметь посох?

– В сто цзиней, – сказал Чжи-шэнь.

– Что вы! – засмеялся кузнец. – Это будет очень тяжелый посох. Боюсь, что мне и не выковать такой. Да и как вы будете носить его? Даже меч Гуань-вана²¹ весил всего восемьдесят один цзинь!

– А чем я хуже Гуань-вана? – вспылил Чжи-шэнь. – Он тоже был всего-навсего человек!

– Я всем говорю, – ответил кузнец, – что можно выковать посох не тяжелей сорока или пятидесяти цзиней весом. Да и тот слишком тяжел!

– Ну, пусть будет по-твоему! – согласился Чжи-шэнь. – Сделай мне посох, как меч Гуань-вана – в восемьдесят один цзинь.

– Такой посох будет очень толст, – уговаривал Чжи-шэня кузнец, – некрасив и неудобен. Послушайтесь моего совета, отец, и я выкую вам хорошо закаленный посох в шестьдесят два цзиня. Но если он покажется вам слишком тяжелым, то пеняйте на себя! Насчет кинжала – ясно, о нем не стоит и говорить. Все это я изготовлю вам из самой лучшей стали.

– А сколько будут стоить эти две вещи? – спросил Чжи-шэнь.

– Сговоримся, – отвечал кузнец, – за все я возьму пять лян серебром.

– Будь по-твоему, – сказал Чжи-шэнь. – А если сделаешь хорошо, то сверх платы получишь еще и вознаграждение.

Взяв задаток, кузнец сказал:

– Так я сейчас же и примусь за работу.

– У меня тут осталась кое-какая мелочь, – добавил Чжи-шэнь. – Может быть, купим немного вина и выпьем?

– Вы уж, пожалуйста, отец, устраивайте это сами, – промолвил кузнец. – Мне нужно закончить работу, и я не могу составить вам компанию.

Расставшись с кузнецом, Чжи-шэнь прошел не более тридцати шагов и увидел вывеску кабачка. Откинув дверную занавеску, он вошел в комнату, уселся за столик и, постучав по нему, крикнул:

– Подать вина!

К нему тотчас подошел хозяин и вежливо сказал:

– Извините меня, отец, но дом, который я занимаю, и деньги, на которые торгую, дал мне монастырь. Настоятель строго- настрого запретил всем нам, торговцам, продавать вино монахам, иначе он отберет деньги и выгонит из дома. Не вините меня – сами видите, в каком я положении.

– А ты все же подай мне немного вина, – стал просить Чжи-шэнь. – Я никому не скажу об этом.

– Никак нельзя, – отвечал хозяин кабачка. – Может быть, вы пойдете куда-нибудь в другое место. Прошу вас, не гневайтесь! Что было делать Чжи-шэню? Он встал и, уходя, угрожающе сказал:

– Хорошо, я найду вино в другом месте, а потом вернусь и поговорю еще с тобой!

Невдалеке Чжи-шэнь увидел вывеску другого кабачка. Он немедленно завернул туда, сел и потребовал:

– Хозяин! Подай скорее вина, пить хочется!

– Отец, – ответил хозяин, – разве вы не понимаете нашего положения? Вы должны знать о приказе настоятеля. Почему же вы хотите разорить меня?

Несмотря на все уговоры, хозяин так и не согласился отпустить Чжи-шэню вина. Тот заходил еще в несколько питейных заведений, но и там он ничего не добился.

«Надо пойти на какую-то хитрость, – подумал Чжи-шэнь, – а то так и останешься без выпивки…» Тут он заметил на краю поселка, под абрикосовыми деревьями, шест с метлой²². Там был небольшой кабачок, и Лу Чжи-шэнь поспешил туда. Он вошел и, сев у окна, окликнул хозяина:

– Эй, подай-ка вина прохожему монаху!

Взглянув на него, хозяин спросил:

– Ты откуда пришел?

– Я странствующий монах. Только что пришел к вам в поселок и хочу немного выпить, – отвечал Чжи-шэнь.

– Если ты из монастыря на горе Утай, я не могу продать тебе вина.

– Да нет же, – возразил Чжи-шэнь. – Давай скорее вино.

Хозяин оглядел Лу Чжи-шэня с ног до головы и, решив, что по виду и по разговору гость отличается от здешних монахов, спросил:

– Сколько тебе подать вина?

– Да не спрашивай, наливай побольше, – сказал Чжи-шэнь.

Выпив десяток чашек, он опять подозвал хозяина.

– Найдется ли у тебя какое-нибудь жаркое? Подай мне!

– С утра было немного говядины, да я уже всю распродал, – развел руками хозяин.

Но в это время Чжи-шэнь почуял запах мяса. Он вышел на улицу и увидел, что на очаге около стены в горшке варится собачье мясо.

– У тебя же есть собачатина, почему ты не хочешь мне продать?

– Я не думал, что монах станет есть собачатину, – отвечал хозяин. – Потому и не предлагал тебе.

– Вот, держи деньги! – сказал Чжи-шэнь, вытаскивая все свое наличное серебро. – Давай мне половину твоего мяса!

Хозяин торопливо отрезал половину сварившейся собачьей тушки, накрошил немного чесноку и поставил еду перед Чжи-шэнем. Последний так и накинулся на мясо, разрывая его руками и обмакивая в чесночную приправу. Не забывал Чжи-шэнь и о вине. Выпив с десяток чашек, он все более входил во вкус и требовал еще и еще.

Хозяин кабачка остолбенел от удивления и только вскрикивал:

– Ну и монах! Вот чудеса!

– Я не даром у тебя ем! – огрызнулся Лу Чжи-шэнь, свирепо посмотрев на хозяина. – Какое тебе дело до меня?

– Сколько же тебе еще налить? – спросил хозяин.

– Давай еще кадушку, – потребовал Чжи-шэнь.

И хозяину ничего не оставалось, как поставить перед ним еще кадушку вина.

Вскоре Чжи-шэнь опорожнил и эту кадушку, а недоеденную собачью ногу сунул себе за пазуху. Перед тем как уйти, он сказал:

– Завтра я снова приду выпить на оставшиеся деньги.

Хозяин кабачка был так напуган, что стоял, не двигаясь с места, вытаращив глаза, и окончательно растерялся, когда увидел, что монах направился к горе Утай.

Добравшись до беседки, Чжи-шэнь присел отдохнуть; между тем винные пары начали оказывать свое действие. Вскочив на ноги, он закричал:

– Эх! Давненько я не проделывал никаких упражнений! У меня уж и тело-то все одеревенело! Попробую-ка я сделать несколько выпадов!

Выйдя из беседки и засучив рукава, он сделал несколько движений и почувствовал, как в нем заиграла кровь. Тогда он приналег плечом на столб беседки; раздался сильный треск, столб сломался, и беседка повалилась набок.

Монастырские привратники, заслышав грохот, взглянули вниз и увидели, что в гору нетвердыми шагами подымается Лу Чжи-шэнь.

– Вот беда-то! – закричали они. – Эта тварь опять нализалась! – И тут же закрыли ворота на засов и стали подглядывать в щелку. А Лу Чжи-шэнь, подойдя к воротам и обнаружив, что они заперты, принялся отчаянно барабанить кулаками. Но привратники не решались его впустить.

Постучав так несколько минут, Чжи-шэнь повернулся и, увидев слева от себя статую бога-хранителя монастыря, закричал:

– Ах ты, чертов истукан, вместо того чтобы постучать за меня в ворота, ты еще кулаком грозишь! А я тебя совсем не боюсь!

Тут Чжи-шэнь вскочил на возвышение, поломал, как перья лука, окружающий статую частокол и, схватив одну из палок, принялся дубасить бога-хранителя по ноге. Со статуи посыпалась глина и позолота…

Завидев это, привратники с криком: «Беда! Беда!» – побежали доложить о случившемся настоятелю.

Передохнув немного, Чжи-шэнь обернулся и заметил справа от ворот другую такую же статую. Он рявкнул:

– А ты, глупая тварь, чего разинула рот? Тоже вздумала смеяться надо мной?

Подскочив к этой статуе, он так хватил ее два раза по ноге, что тут же послышался треск и статуя бога-хранителя покатилась на землю. Подняв сломанный деревянный каркас статуи, Чжи-шэнь громко рассмеялся от удовольствия.

Тем временем настоятель уговаривал пришедших к нему с докладом привратников:

– Не раздражайте его, идите!

Но тут в келью настоятеля вошли помощник, казначей и келарь в сопровождении других монахов. Все они заговорили разом:

– Этот дикий кот опять сегодня напился до безобразия. Он свалил беседку на горе и разбил статуи богов-хранителей у ворот! Что же мы будем теперь делать?

– Еще в древности говорили, – отвечал им настоятель, – «даже Сын Неба снисходительно относится к пьяным». Что же остается делать нам, старым монахам? Он уничтожил статуи богов-хранителей, а мы попросим его поручителя, господина Чжао, поставить новые. Он поломал беседку, мы опять же попросим Чжао исправить ее. Все это он, конечно, сделает…

– Статуи богов охраняют монастырь, как же можно их заменять? – возразили монахи.

– Это еще полбеды, что он разрушил стоявшие у ворот статуи богов-хранителей, – продолжал настоятель. – Даже если бы он разбил все статуи Будды в храме, и то ничего нельзя было бы сделать! Опасно доводить его до буйства. Вы же сами видели, как он свирепствовал в прошлый раз!

– Ну и настоятель у нас, – ворчали монахи, покидая его покои. – Глуп, как пень. Привратники, – приказали они, – не смейте открывать ворота и все время наблюдайте за тем, что он там вытворяет.

Между тем Лу Чжи-шэнь разошелся вовсю.

– Эй вы, падаль, лысые ослы! – кричал он. – Если вы сейчас же не впустите меня в монастырь, я разведу костер и сожгу ваше чертово логово.

Услышав это, монахи сказали привратникам:

– Откройте засов! Пусть эта скотина войдет. А то он и в самом деле еще что-нибудь натворит.

Привратники неслышно подкрались к воротам, потихоньку отодвинули засов и мгновенно скрылись в помещении. Попрятались и остальные монахи.

В этот момент Лу Чжи-шэнь напряг все свои силы и обеими руками приналег на ворота. Неожиданно ворота распахнулись, и он с шумом влетел во двор и упал. Вскочив на ноги, он испуганно ощупал свою голову, а потом бросился в храм, где сидели монахи, погрузившиеся в самосозерцание. Когда Чжи-шэнь рванул дверную занавеску и ввалился к ним, они замерли в страхе и еще ниже склонили головы.

Чжи-шэнь подошел к первой попавшейся скамье, и тут его начало рвать. Монахи зажали носы и только бормотали: «Небо милостивое! Небо милостивое!»

Облегчившись, Чжи-шэнь взгромоздился на скамью, сдернул с себя пояс и с треском разорвал на себе одежду. Тут он заметил выпавшую из-за пазухи собачью ногу.

– Вот и хорошо, я как раз проголодался!

Разломив кость, он принялся есть.

Увидев это, монахи в ужасе прикрыли лицо рукавами и отошли подальше от Чжи-шэня. Заметив это, Чжи-шэнь оторвал кусок собачатины и, подойдя к стоящему неподалеку монаху, предложил:

– А ну, полакомься и ты!

Испуганный монах еще плотнее закрыл лицо рукавами одежды.

– А, ты не хочешь есть? – вскричал Чжи-шэнь и, повернувшись, сунул собачатину в рот монаху, сидевшему рядом. Тот не успел отстраниться и упал со скамьи. Тогда Чжи-шэнь схватил его за ухо и стал насильно запихивать мясо ему в рот.

Монахи, сидевшие напротив, вскочили со своих мест и принялись всячески успокаивать Чжи-шэня, а тот, отбросив в сторону остатки собачатины, стал барабанить кулаками по их бритым головам. В храме поднялся невообразимый шум: монахи с громкими возгласами схватили чашки для сбора подаяний и одежду и сломя голову бросились бежать. Этот скандал впоследствии получил название «разгон всего храма». И настоятель храма ничего не мог сделать, чтобы водворить порядок.

А Лу Чжи-шэнь так разбушевался, что начал крушить все, что попадало ему под руку. Большинство монахов укрылось в своих кельях. Тогда казначей и келарь, ни слова не говоря настоятелю, собрали монахов, позвали прислугу, а также монастырских кузнецов, рабочих-мирян, послушников и носильщиков. Всего набралось около двухсот человек. Обвязав головы косынками и вооружившись палками и вилами, они все разом ворвались в храм.

Увидев их, Чжи-шэнь взревел от гнева и, не имея под руками никакого оружия, ухватился за стоявший перед статуей Будды стол для жертвоприношений. Выдернув у стола ножки, он бросился на противников. Монахи сильно оробели и отступили под балкон. Рассвирепевший Чжи-шэнь кинулся за ними, размахивая ножками от стола и сбивая с ног всех, кто попадался ему под руку; пощадил он только двух старших монахов.

Когда Чжи-шэнь пробился к самому алтарю, внезапно появился настоятель и повелительно крикнул:

– Перестань безобразничать, Чжи-шэнь! А вы, монахи, тоже успокойтесь!

Среди монахов было уже несколько десятков раненых. Услышав голос настоятеля, все попятились. Заметив это, Чжи-шэнь в свою очередь бросил ножки стола и воскликнул:

– Святой отец, будьте моим заступником! – К этому времени он почти совсем протрезвился.

– Чжи-шэнь, – строго обратился к нему игумен, – ты доставляешь всем нам много беспокойства! Когда в прошлый раз ты напился и устроил скандал, я сообщил об этом твоему названому брату Чжао. И он прислал письмо, в котором просил монахов простить тебя. Сегодня ты снова нарушил святые заповеди Будды! Напившись до безобразия, ты сломал беседку и разбил статуи богов-хранителей, стоящие у ворот. Все это было бы еще полбеды, но ты учинил безобразие в самом храме и разогнал всех монахов, а это уже непростительный грех! Наш монастырь Манджутры Бодисатвы²³ существует много столетий, это место священно, и мы больше не можем терпеть твое богохульство! Иди за мной в мои покои. Ты проведешь там несколько дней, а я тем временем постараюсь устроить тебя куда-нибудь в другое место.

Затем настоятель отослал монахов обратно в храм предаваться самосозерцанию, а получившим ушибы разрешил отдохнуть. Чжи-шэня он оставил у себя ночевать.

На следующий день, посоветовавшись с помощником, настоятель решил выдать Чжи-шэню немного денег на дорогу и отправить его в другой монастырь. Однако об этом следовало предварительно известить Чжао. Настоятель послал к нему двух служителей с письмом, да еще поручил им обо всем подробно рассказать и сразу же возвращаться с ответом.

Когда Чжао прочел письмо, ему стало очень тяжело. Он написал настоятелю почтительный ответ, в котором говорилось: «На восстановление статуй богов-хранителей и беседки я немедленно вышлю деньги, а что касается Чжи-шэня, отправляйте его, куда сочтете нужным».

Получив такой ответ, настоятель приказал слугам достать монашеское одеяние из черной материи, пару туфель и десять лян серебра. Потом он призвал Чжи-шэня и сказал ему:

– Когда ты впервые в пьяном виде учинил в монастыре бесчинство, это можно было отнести за счет твоего недомыслия. Но ты снова напился и настолько потерял рассудок, что разбил статуи богов-хранителей, сломал беседку и даже выгнал из храма всех монахов, углубившихся в самосозерцание. Это уже тяжкий грех. К тому же ты и ранил многих. Мы удалились от мира, это место благостно и свято, а твои поступки нарушают его чистоту. Ради твоего благодетеля господина Чжао я даю тебе письмо, чтобы ты мог найти себе иное пристанище. Здесь я больше не могу тебя оставить. Вечером я прочту тебе напутственную речь, четыре строчки наставления, которые должны помочь тебе встать на праведный путь.

– Отец мой! – воскликнул Чжи-шэнь. – Я готов направиться туда, куда ты посылаешь меня, и с благодарностью приму твое наставление.

Если бы настоятель не отправил Лу Чжи-шэня в назначенное место и не заставил его следовать данному завету, то, возможно, не произошло бы тех событий, о которых можно сказать:

 
Посмеиваясь, он размахивал
Тяжелым посохом своим,
Вступал с героями в сражения
И был всегда непобедим.
 
 
В свирепой ярости хватался он
За свой губительный кинжал
И злых, неправедных правителей
Безжалостно уничтожал.
 

О том, какими словами напутствовал Лу Чжи-шэня настоятель, рассказывается в следующей главе.