Цитата из книги «Рождение советской женщины. Работница, крестьянка, летчица, бывшая и другие в искусстве 1917–1939 годов»

Как говорилось в первых главах, в ранней визуализации политических оппозиций широко использовался «документальный» образ страдающей героини. Она просила помощи и защиты у красноармейца или советской власти, измученная голодом и бедствиями войны. Начало НЭПа сильно перестроило обе эти категории и отдалило их от современности. С одной стороны, «страдающая» женщина 1917–1920 годов была в течение нескольких лет вытеснена инициативной и решительной, более маскулинной героиней, которая сама оказывает помощь уязвимым категориям населения. Затем на смену ей пришел типаж «счастливой» колхозницы, девочки-пионерки или работницы эпохи второй пятилетки, распространившийся в живописи и плакате. В этих видах искусства оппозиция «страдающая женщина — счастливая женщина» приобрела в первое десятилетие советской власти острополитическое значение, в котором «страдающая» означало «несоветская», а ближе к концу тридцатых — антисоветская: в последний период критике подвергался больший диапазон эмоций, включая грусть и меланхолию. Косвенно это подтверждали и установочные тексты искусствоведов: «В последнее время стало принятым, что если на плакате изображается человек, то обязательно он должен смеяться. Если он не смеется, не улыбается, то это не годится. Посмотрите — все фигуры на плакатах стали смеяться. Это реакция на те чучела, которые преподносились раньше и которые не только не смеялись, но и лиц не имели» (курсив мой. — Н. П.)170.