Цитаты из книги «Ультранормальность. Гештальт-роман»

Не уверен, что в правительстве вообще есть кто-то, кто понимает то, о чем мы говорим, – рассмеялся Горчаков. – Нет, они все – части одного механизма, который вращает жернова истории. Им не надо приходить в сознание, чтобы чинить вам лично какие-то препятствия. Даже больше скажу, vice versa, они не знают вас, и никогда не узнают. Когда вы начали стучаться во все двери, не понимая, как работает система, вы привлекли слишком много внимания, и теперь вся система настраивается так, чтобы исключить из нее все ваши усилия.

за пределы понятия «родина» и отказаться за нее умирать. – И что это может означать? – уточнил Федор. – Они не могут действовать по указке правительства. Не думаю, что у правительства есть такая цель – устроить в стране бардак. Это только мой брат думает, что кругом масоны, и что министров хлебом не корми – дай над собственным гражданами поиздеваться. Явно группа действует против интересов большинства. Но почему тогда им такое позволяют? Почему эти ограничения, о которых вы говорите, сомнут меня, а их не тронут?

Разумеется, эти миры как единицы самоуправления всегда представляли опасность для централизованной империи. Государство всегда с ними боролось, но победить смогло только ближе к двадцатому веку и не без помощи языка. Реформы Витте и Столыпина по облегченному выходу из общины и введения права частной собственности на землю стали самой удачной операцией против общины. Они ее окончательно подорвали. Помочь стереть ее из истории им помог новый инструмент – возможность выкинуть слово «мир» через «и» с точкой через реформу языка, ибо silentium est aurum. Мир с тех пор означает ойкумену – неведомую и абсурдную бесконечность, то, что означало слово «мир», превратилось в безликое «община», под которое подпадает все, что угодно, включая колхоз, который никакой автономии не имеет вообще. И родина – она тоже превратилась из узколокального ландшафта в анонимную протяженность всей страны, которая неожиданно вся стала для каждого родина. Что чушь полнейшая и с исторической, и с онтологической точки зрения. Но очень удобная в управлении людьми, потому что некоторым не хватает возможностей выйти

Нация! – кивнул Аркадий Борисович. – Национальное правительство действует от имени нации, чтобы управлять языком, внося туда новые значения и выбрасывая старые в интересах оптимизации управления. Я как-то хотел рассказать вам про одно интересное слово – «мир». То, что пишется через «и» с точкой. Русский народ, каким мы знаем его сейчас, это недавний конструкт, которому едва ли будет сто пятьдесят лет. Во времена Российской империи он представлял собой кучу разнородных общин, отличающихся друг от друга иной раз больше, чем москвичи от чеченцев. Но и слово «община» они тоже не использовали. Это слово – поздний креатив историков. Сами члены общины использовали в отношении себя слово «мир»… – Через «и» с точкой? – Да. Отсюда такие выражения как «на миру и смерть красна», «с миру по нитки», и тому подобное. И этот «мир» ограничивался самыми дальними землями, какие община может вспахивать в течение дня. Каждый такой мир обладал огромной автономией – либо формальной, либо неформальной

И вы со своей sancta simplicitas, неведением, основанным на вере, можете очень легко поскользнуться, а то и свернуть шею. Поэтому я спрошу прямо. Все ли вы взвесили и все ли рассчитали?

Все пространство вокруг здания оцепляли отряды полиции, поэтому Стрельцову пришлось приложить немало усилий, чтобы попасть за ограждение, убедив охранников правопорядка, что он не очередной демократ или неравнодушный представитель гражданского общества, которых в такие времена плодится немало, а участник пресс-конференции в здании напротив митинга. Единственные, кто казались здесь не к месту – трое людей в строительной спецодежде, которые замазывали высказывание Никиты Воротилова, известного последнее время оппозиционера, выполненное в виде граффити там же – на здании информагентства. «Я не гей, все геи сидят в Кремле!»

Проблема в том, что мы написаны на испорченном коде. Поэтому вся наша страна-автомат работает в полуавтоматическом режиме, иногда скатываясь на ручной. И она никогда не станет полноценным автоматом… что думаешь? – Думаю, что уже поздно! – воскликнула она, наливая по третьему бокалу вина. – Тебе стоит остаться, а то на улице тебя убьют злые роботы-гастарбайтеры.

машин, технокалипсис какой-то. Они не имеют морального права бунтовать. Мне как-то так брат прямо и сказал. Почему не могут? Люди же? Нет. Не могут. Потому что они – часть городского автомата. Мы довольны тем, как вычищены улицы, но презираем их как людей. Для нас они должны просто сделать свое дело и спрятаться в бокс на подзарядку. А если они шляются по городу и портят своим видом наши среднерусские красоты, то всё, это сбой автоматики, самое время злится, негодовать, вопить, ругать правительство и что-то там требовать. А требовать не получится. Машина работает на правильно написанном программном коде и на топливе, а не на заклинаниях и оппозиционных зикрах на площадях…

Ты выходишь из дома, и тут же какой-то гастарбайтер метет улицу. Как к человеку у тебя нет к нему претензий. Ты готов даже мириться с ним, если он будет жить там у себя в Чуркестане. Но тут он для тебя не человек, а машина по уборке улицы. Когда русские националисты бунтуют, это никого не волнует, они свои права, якобы, защищают. А бунт мигрантов это страшно. Это фактически восстание

В центре просторного помещения стоял круглый стол, окруженный по сторонам тремя стульями из разных комплектов, а на столе – салат, миска с круглыми маленькими свежими булочками и откупоренная бутылка вина, распространяющая вокруг себя запах винограда. Ароматизатор, во всяком случае.