Теплый воздух.

Теплый песок.

Теплое море.

Это было оно. То самое, небывалое время, когда нежные августовские дни уже не достаточно жаркие, а длинные августовские вечера, из-за каких-то там неведомых пассатов, все ещё сказочно теплые. Время, когда остывающие ночи ещё не успевали достаточно остыть, и, неслышно пробираясь к постели, нежно ласкали кожу полюбившихся им созданий.

В этом мире августовских вечеров, в глубине нежного бирюзового залива жил домик.

Он стоял почти у самой воды, на широкой песчаной возвышенности. За ним, высокой стеной, облизывая небо, струилась вверх гладкая скала. Она защищала домик от напора ветров и людских глаз. Скала волнами растекалась в стороны, огибая лагуну и сходя у самой воды почти на нет. Широкий и длинный песчаный пляж кое-где был наполнен зелеными пятнами шуршащих камышей. День и ночь мягкий прибой равномерными взмахами ласкал этот пляж.

Домик был приземистый, с четырехскатной крышей, окнами в пол и просторной открытой верандой. За стеклами была видна огромная кровать без спинок и ножек, наполненная белыми простынями и подушками. Широкие раздвижные двери иногда с шелестом открывались и выпускали босые ноги на добротный ясень веранды. Теплый ветер ждал этого открытия каждое утро, чтобы выхватить из комнаты белые шторы и, обсасывая их края, задирать к небу, как юбки молоденьких девушек.

Домик не помнил как он жил до них и знал, что уже не запомнит жизнь после них.

Они.

Они были прекрасны.

Он будил ее каждое утро, когда солнце еще было далеко-далеко, за горизонтом, и воздух только-только становился серым. Пробуждаясь и ощущая на себе её горячее распластанное тело, чувствуя, как наливается кровь член, он гладил ее по голове и не торопился.

Она вдыхала и медленно поворачивала голову, придерживая затекшую шею, и облизываясь, как кошка, влюбленная в молочко. Расслабленные руки, запрокинутые волосы, оголявшие тонкую с капельками испарины шею – он смотрел на это полуприкрытыми глазами, вздрагивая стоящим членом и иногда проваливаясь в сон.

Когда ее запах становился очень сильным, и ему не хотелось больше терпеть, он шепотом спрашивал:

– Пососешь?

Она, почти не просыпаясь, шептала в ответ:

– Конечно… – и медленно сползала от груди к животу.

Она не торопилась, терлась лицом о волосатый и мягкий живот, лизала соски, гладила руками ноги и попу, дышала своим горячим и жадным дыханием в пах, щекоча его предвкушением где-то под ребрами.

Потом сосала.

Быстро, медленно, нежно, грубо, глотая, облизывая и все время постанывая. Иногда он поворачивал ее попой к себе и засовывал в мокрое влагалище пальцы или язык, испытывая наслаждение для себя и не стараясь для нее. Он знал, что она течёт от того, что сосет его член, а не от его ласк. Это понимание вызывало в нем какое-то особенное неведомое удовольствие. И он отдавался на ее вылизывания, как котята отдаются маме-кошке, постанывая, вздрагивая и вскрикивая.

Накануне вечером она спросила, засыпая:

– Я ни разу не вылизывала тебе яйца. Тебе хочется?

– Мне кажется, мне будет щекотно…

– То есть ты не знаешь…

Сейчас она лизала и сосала ему мошонку, аккуратно и нежно, погружая ее в свой теплый и мокрый рот. Щекотно не было. Тело само дергалось и хотело кончать в этот сосущий рот.

Как в горячем дыму он запрокидывал голову и тихо стонал от равномерно двигающейся руки и скользкого языка на своем члене и яичках и иногда шептал:

– Умничка, какая ты умничка… как сосешь хорошо… как лижешь хорошо.

Вторая рука, не останавливаясь, бродила по его телу, то пощипывая соски, то растирая анус, то поглаживая бока. Когда она влажными пальцами стала мять подушечки ног, он не выдержал. С силой удерживая ее за волосы, резкими движениями, рыча и засовывая член поглубже он кончил ей в рот.

Глотая, она вытягивалась в удовольствии. Когда он отпустил волосы, ее мокрое и томное тело распласталось по кровати. Перевернувшись на живот, она положила подушку себе на голову и из-под подушки сказала:

– Вкусно… Мне нравится…

– Мне должно нравится больше чем тебе, хотя, глядя на все это… я уже не знаю…

Он улыбался, глядя в потолок.

– Ты будешь спать?

Она муркнула из-под подушки и погладила его очень нежно, прижимаясь все еще мокрым животом к ноге.

Полежав еще немного, он встал, целуя ее спину и накрывая простыней.

За окном, над темным после ночи морем, появилась полоска желтеющего неба. Опершись рукой о раму, он долго стоял и смотрел на начинающийся рассвет. По позвонкам все ещё бегали мурашки оргазма и он все ещё ощущал ее рот на себе.

Расслабленное от любви тело хотело движения.

Дальняя кромка пляжа, была усеяна плоскими широкими камнями. Они создавали твердую, как асфальт дорожку, огибая лагуну в унисон со скалой. Он бежал по этой дорожке с удовольствием. Тело пило теплый морской воздух и шепчущую тишину моря. Голова не пускала ни одной лишней мысли, а размеренный такт движений был похож на музыку, и не хотелось никаких других звуков. Только рассвет. Только бег.

Возвращаясь к домику, он смотрел на него издалека и знал, что там, в теплой от их тел постели, лежит она. Ему захотелось войти и понюхать ее волосы и ладони, которыми она час назад так хорошо дрочила его член.

Он подошел к веранде и остановился. Она все еще лежала на животе, но уже высунув голову из-под подушки и глядя на первые лучи солнца, которые отражались в стекле и расцвечивали комнату в тепло-желтый цвет. На губах блуждала улыбка удовольствия. Она увидела его и заулыбалась еще сильнее, ни капли при этом не шевелясь.

Он смотрел с улицы, уже имея ее глазами. Она знала. Они смотрели так около минуты.

А потом перестали улыбаться.

Медленно. Как тигр крадется за своей добычей, с вздрагивающими от желания губами, он ступил на веранду. Так же медленно открыл дверь и, не давая ветру вырвать наружу шторы, проскользнул в теплую комнату. В такие моменты его сознание всегда будоражили дикие мысли предвкушения. Он, всей кожей, кончиками пальцев и ноющей головкой члена, ощущал, как она подчиняется его страсти.

Она повернулась на спину, показывая торчащие соски и жаждущий живот. Сняв только кроссовок, он поставил ногу рядом с ее лицом и тихо сказал: